Глава 20.  

 

Подняться с кровати Тилли смогла лишь на следующий день. Ее поразило странное, непривычное ощущение внутренней пустоты. Она чувствовала, что лишилась своей магической силы, и тут же убедилась в этом, попытавшись связаться с Гафизом: ответом была пустота. Гафиз… Почему он ее бросил? Ведь он обещал когда-то Медлан, что будет присматривать за Матильдой… И вот теперь, когда он так ей нужен, она не может даже услышать его… Да, она во многом была неправа и вела себя чересчур самонадеянно, но он ведь старше, мудрее… он мог бы простить ей этот юношеский максимализм. Впрочем… быть может, она как раз и не имела на него права?.. не имела права быть такой юной… Она родилась, наверное, уже без права на ошибку…

Насколько же прав был Гафиз, когда говорил, что она переоценивает свои силы!.. Но, – Боже мой! – они ведь у нее были! Действительно были, – она ощущала их в себе… они переполняли ее, она могла управлять ими, посылать их на расстояния, – не то, что теперь…

Права была и Венера, предостерегавшая ее от общения с Дольфином… Прав был даже Роберт!.. При мысли о любимом мужчине у девушки отчаянно забилось сердце: что с ним? Но, как она ни старалась, как ни напрягала свои силы, Тилли так и не смогла ни увидеть его, ни услышать, ни даже почувствовать. Значит, нужно немедленно ехать к нему, – хотя бы для того, чтобы убедиться, что он еще жив…

Снарядив сани, – на верховую езду сил уже не было, – Тилли отправилась в путь. По дороге в Лидис она с сожалением вспомнила, что так и не закончила свой Ритуал Колеса в помещении Сфинкса. И время ушло, и вряд ли у нее уже получится… во всяком случае, пока…

Подъезжая к замку Лаворски, Тилли вдруг подумала, что она ни в коем случае не должна появляться перед Робертом в таком разбитом виде. Он ничего не должен знать о том, что с ней произошло. Иначе он ринется снимать голову Дольфину, натворит еще массу глупостей… Кроме того, она просто не хотела его огорчать. Не хотела, чтобы он знал, что она пострадала. Нет, нельзя, чтобы он заметил. Да и не был он в курсе ее тайных дел! Что же она ему будет теперь рассказывать?

– Главное – убедиться, что он жив и здоров, – подумала Тилли.

В последнее время девушка начала склоняться к мысли, что Дольфину не требовалось предпринимать каких-либо агрессивных действий по отношению к Роберту. Она еще могла бы допустить это раньше, – когда думала, что Верховный Жрец не тронет ее саму. Но теперь, когда он сделал с нею практически все, что мог, – и даже то, чего не мог, – он уже вряд ли станет мелочиться и тратить силы на Роберта. Зная, как они связаны друг с другом, Дольфин мог предположить, что парень и сам долго не протянет, – или что-то в этом роде. А если так, – подумала Тилли, – то с ее любимым ничего пока и не случилось. Нужно только не показываться ему на глаза как можно дольше.

– Сначала, – думала она, – нужно ожить, подлечиться и привести себя в порядок, а уже потом – встречаться с ним. Чтобы ничего плохого он не заподозрил.

Немного покараулив у куртин замка, Тилли поймала выбежавшего из ворот мальчишку, который оказался кухаркиным сыном, и, посулив ему десять пенсов, подробно расспросила о Роберте. Узнав, что с ее возлюбленным все в порядке, – он жив, здоров и нормально питается, – девушка повернула обратно.

Оказавшись дома, Тилли очень захотелось пойти к отцу Стефану, но она не смогла себе позволить такой роскоши: пресвитер вмиг бы догадался, что с ней случилось нечто страшное. Не хотела она его расстраивать, – ни его, ни старика Ульриха, ни Эдгара Уоллиса, ни кого бы то ни было из тех людей, которые ее любят и которые ей действительно дороги. Она очень нуждалась в человеческом тепле, сочувствии и внимании, но общения с дорогими ей людьми до времени следовало избегать, чтобы своим несчастным видом их невольно не травмировать.

А вскоре, как из рога изобилия, на девушку посыпались болезни, каких у нее прежде не бывало. Справляться с ними ей приходилось с большим трудом, и, если бы не ее глубокие познания в медицине, – еще неизвестно, – смогла бы она выжить, или нет. В таком болезненном состоянии ее и застал Роберт, приехав ровно через месяц, – как они и договаривались. Все это время, не считая кратковременной поездки Тилли в Лидис, из дома она почти не выходила: то лежала в постели в лихорадочном бреду между жизнью и смертью, то понемногу передвигаясь по дому и двору в своих заботах по хозяйству.

Сославшись на обычную простуду, Тилли успокоила Роберта и сказала, что скоро поправится. Однако, догадываясь о том, что эти недуги пройдут не так скоро, девушка не позволила ему остаться дольше, чем на пару дней. А он-то и не подозревал, что теперь они могут не скрывать свою связь: все и так уже было известно. Дольфин добился того, чего хотел, и, по мнению Тилли, потерял к ней всяческий интерес. Тем не менее, рассудив, что ее болезнь может затянуться надолго, она предпочла временно удалить Лаворски из дома, чтобы он не заподозрил у нее тяжелого недуга и не забил тревогу. Условившись о его следующем приезде через месяц, они попрощались, и он снова уехал.

Теперь у Тилли была новая цель: во что бы то ни стало излечиться за этот месяц, чтобы соединиться с любимым уже навсегда. Размышляя о случившемся, девушка боялась называть вещи своими именами, боялась признаться себе в том, что с Ритуалом Колеса она так и не справилась и, возможно, не справится уже никогда. Она чувствовала себя одинокой и брошенной, как в далеком детстве, когда погибла ее мать, – но тогда, во всяком случае, у нее была Медлан и… Дольфин. Теперь же она никому не нужна… То есть, она, конечно, нужна Роберту, но только он не может ей помочь…

Тем не менее, девушка решила не поддаваться панике. Пока человек жив, он многое может изменить и исправить, – думала она. Тилли не строила конкретных планов в отношении того, как она сможет вернуть себе утраченное, и решила положиться на свою судьбу. Пусть все будет так, как будет. Со временем, возможно, она оправится от своих болезней и душевных потрясений, и тогда, быть может, ее энергия восстановится… В любом случае, она что-нибудь придумает… найдет какой-нибудь выход…

С другой стороны, раз уж все так обернулось, она ведь может просто уехать отсюда и начать новую жизнь где-нибудь в другом месте. А хотя бы и у Роберта в замке! Вот он обрадуется! Ведь это – именно то, чего он так желает. Он будет просто счастлив! Но это – не сейчас… попозже, когда она окончательно убедится, что исправить ничего уже не сможет… А пока… пока нужно думать о здоровье. Здоровье – прежде всего.

К большой радости Тилли, в ее лесную избушку по-прежнему захаживали посетители, и, стараясь не обнаруживать своей слабости, девушка готовила им мази и отвары, лечила и исцеляла их. Ведь ее врачебных навыков никто у нее не отнимет, и ей было приятно сознавать, что она по-прежнему кому-то нужна и от нее по-прежнему ожидают помощи. Хотя бы так…

Однажды к ней пришел отец Стефан, встревоженный ее долгим отсутствием. Увидев Тилли лежащей в постели, он не на шутку испугался. И, как ни пыталась она убедить его в том, что это – всего лишь легкое недомогание, – он быстро разобрался, что дело здесь – не в физическом нездоровье. Несмотря на настойчивые расспросы отца Стефана, Тилли ему ни в чем не призналась. Но священник и сам догадался, что не обошлось здесь без черной магии. Он долго уговаривал девушку принять христианство, но она отказалась. Во-первых, ей претило прибегать к услугам религии исключительно в целях самозащиты, – это унизило бы учение любви, которое она бесконечно уважала. А, во-вторых, она прекрасно понимала, что формальное крещение здесь все равно не поможет. Тилли была христианкой по сути, – и к этому уже нечего было прибавить. Не помогла бы ей и ритуальная магия: заклятия друидов не снимаются вообще, а, если и снимаются, – то не известными еще науке средствами. Тилли просто знала, что снимать это заклятие придется ей самой, – но только как?

Дабы не огорчать своего христианского друга, девушка позволила ему произвести над собою какой-то христианский обряд, призванный изгнать нечистую силу. Как бы там ни было, Стефан очень волновался за нее и ей очень хотелось его успокоить. Возможно, его душевное участие и помогло ей, поскольку к следующему приезду Роберта Тилли уже почти совсем поправилась и выглядела намного лучше. Ей даже удалось ввести своего возлюбленного в заблуждение, убедив его в том, что она совершенно здорова.

И все же Тилли так и не решилась сказать ему, что они теперь свободны и могут больше не расставаться. Она боялась новых обострений болезни, боялась напугать своего возлюбленного. Ей надо было сначала убедиться в том, что она окончательно поправилась, – а до этого, к слову сказать, было еще далеко. Да и сам Роберт заметил ее болезненное состояние, когда занимался с ней любовью.

В свой прошлый приезд, когда Тилли лежала в постели, совершенно подавленная и разбитая, он не мог и рассчитывать на любовные ласки. Зато теперь, когда она сказала, что вполне здорова, уже ничто им, как будто, не мешало предаваться радостям любви. И то, что Тилли согласилась на это без особого энтузиазма, – скорее, лишь ради него, а не ради себя, – неприятно удивило Роберта. Он готов был поклясться, что в их первую после долгого перерыва ночь любви она не испытала никакого удовольствия и вела себя так, словно отбывала тяжелую трудовую повинность.

Вначале Роберт даже обиделся, но затем, немного подумав, он решил, что все объясняется ее слабостью после болезни. Судя по всему, эта болезнь оказалась куда более тяжелой и продолжительной, чем она ему говорила. Просто Тилли не хотела его расстраивать. Приняв такое объяснение, Роберт сразу успокоился и решил не говорить с ней на эту тему, чтобы не огорчать свою возлюбленную. Ведь ее нынешнее состояние скоро изменится, и она снова станет прежней. Зачем же ее расстраивать? Она так не хотела, чтобы он догадался о ее страданиях, – так почему бы не сделать ей приятное и не притвориться, что он ничего не заметил?

Время шло, и девушка понемногу поправлялась. Она могла уже ездить верхом, хотя ее по-прежнему беспокоили мелкие недуги. Когда Роберт появился у Тилли в средине апреля, он нашел ее значительно посвежевшей и похорошевшей. Тем не менее, – возможно, по причине глубоко засевшего в ее душе страха, – в постели у них снова все было все не так, как прежде. И уже на этот раз Роберт никак не мог это списать на ее болезнь, – она выглядела вполне здоровой. Было и в самом поведении Тилли нечто необычное, – словно с ней стряслась какая-то беда.

На следующее утро парень решил с ней серьезно поговорить: в конце концов, они ведь – близкие люди, – и кому же ей еще открыться, как не ему? Хотя подспудно в его голове и зрела мысль об охлаждении к нему Тилли, но он не хотел об этом даже думать и всячески старался гнать от себя все черные подозрения. Он лишь очень опасался, что Тилли начнет все отрицать и говорить, что она совсем не изменилась, что ему все только кажется. И, конечно же, его опасения оправдались: она повела себя именно так.

– Но я же чувствую, Тилли, – говорил он, – что в наших отношениях что-то сломалось! Просто скажи мне: ты разлюбила меня? Признайся честно: у тебя есть кто-то другой?

– Нет!

– Тогда что с тобой случилось?

Тилли молчала.

– Это Дольфин? Что он с тобой сделал?

– Ну, о чем ты говоришь, Роберт? Ты же видишь, что я жива и здорова.

– Но он мог… навести на тебя какую-нибудь порчу.

– Если бы мог… он давно бы это сделал.

– Значит, ты, все-таки, согласна с тем, что он желает тебе зла?

– Роберт, давай, оставим этот разговор…

– Не ходи к нему больше!

– Я и не хожу.

– Вот как? Значит, между вами все-таки что-то произошло? Ну-ка, давай, выкладывай.

– Нет, ничего не произошло.

И снова она была вынуждена лгать.

– Тогда почему ты перестала к нему ходить?

– Просто… просто я долго болела, а теперь… мне уже не хочется.

– Но теперь-то мы можем быть вместе?

– Нет, еще рано! – испуганно ответила Тилли.

– Почему рано? Прошло уже более полутора лет. А ты ведь обещала: через полтора года мы будем вместе, и теперь – что? Через полтора года ты заболела, и…  Все это так странно… Не связано ли это с Дольфином?

– Нет, поверь мне, любимый… Нам надо еще немножко подождать.

– Не могу я ждать! Ты все больше и больше отдаляешься от меня. Если у тебя есть другой мужчина, – почему ты не хочешь мне признаться? Неужели ты боишься, что я тебя побью? Да я и пальцем тебя не трону! Я просто хочу знать! Твое молчание меня убивает. Я чувствую себя униженным, обманутым… Ну, скажи мне правду, – пусть и горькую, но правду! Что ты скрываешь от меня? Что случилось? Может… все пошло не так, как ты хотела?.. и теперь ты не хочешь, чтобы я об этом знал? Так скажи мне, просто скажи. Не такой уж я глупец, чтобы не суметь понять… Сроки изменились? Хорошо. Сколько нам еще нужно прятаться? Скажи, – я все пойму. Иначе я чувствую себя, как полный идиот, и даже не знаю, чего мне от тебя ждать…

– Роберт, милый, тебе надо уехать. Прошу тебя. Приезжай через месяц, – тогда и поговорим. Я почти уверена, что к тому времени все будет иначе.

– Хорошо, – ответил он после долгого молчания. – Как скажешь. Но имей в виду: ты мне пообещала.

Отправлялся парень домой с тяжелым сердцем. Теперь он точно знал, что дело здесь неладно. И странная болезнь девушки тут совершенно ни при чем. Что-то в ней самой не дает ей быть такой, как раньше, раскрепоститься в его объятиях, довериться ему. Она стала далекой и чужой, словно кто-то на небе обрезал невидимую нить, связывавшую их столь длительное время. Ему казалось, что в их отношения вклинилось что-то третье, чужеродное и злое, не позволяющее им сблизиться и, как прежде, раствориться друг в друге. И он был просто убежден, что этот грядущий месяц не принесет желаемых изменений: все зашло слишком далеко, – настолько далеко, что вернуться назад уже вряд ли возможно.

Заметив угнетенное состояние своего сына, сэр Чарльз попытался выяснить, что с ним случилось. Довольно скоро он понял, что виновницей печали его мальчика является все та же Матильда, – девушка, которую сэр Чарльз уже давно возненавидел, но еще сильнее, – после того, как она отказалась выходить замуж за Роберта. Судя по всему, его сын таки продолжает с ней встречаться, и эти встречи приносят ему лишь боль и разочарование. Как ни пытался старый граф развеселить своего наследника, развеять его тоскливое настроение с помощью самых лучших музыкантов, выписанных из всех концов Англии, у него так ничего и не получилось.

Поскольку на все вопросы отца Роберт отвечал односложно, не желая посвящать его в свои отношения с Матильдой, сэр Чарльз решил действовать самостоятельно. Он подослал к Тилли своего человека, чтобы тот все осторожно разведал, выяснил, как она живет и чем занимается. По мнению графа Лаворски, рано или поздно причина ее неласкового обращения с Робертом должна была раскрыться. Пожалуй, превыше всего на свете сэр Чарльз был бы рад узнать, что она умерла, сгинула, исчезла с лица земли, но, зная трепетное отношение своего сына к этой девице, он опасался, что такой поворот событий станет для мальчика страшным ударом, и не торопился желать ей смерти.

Посланный сэром Чарльзом слуга Мартирий притворился больным, чтобы попасть в хижину Тилли и все разузнать. Однако довольно быстро хозяйка его раскусила, догадавшись о том, что он симулирует болезнь. После долгих препирательств Мартирий все же сознался, что послан графом Лаворски, который обеспокоен душевным состоянием своего сына.

– Сэр Чарльз намерен узнать, собираетесь ли вы продолжать свои отношения с его сыном? Выйдете ли за него замуж?

Вопрос, конечно, – вполне резонный, учитывая сложившуюся ситуацию. Но Тилли просто не знала, что на него ответить. Так и уехал от нее Мартирий в полном недоумении: уж очень странной ему показалась нерешительная позиция девушки. Чего уж тут думать, если столь знатные господа сами зовут тебя в свою семью? Странная девушка… Непонятно, – чего она хочет? И был бы молодой господин еще каким-нибудь уродом, – так нет же! Красавец, умница, – мечта любой девушки!

– Боже мой! – сокрушенно думал Мартирий по дороге в графский замок. – Ох, уж эта современная молодежь! Ничего святого! И куда только наша цивилизация катится?

А Тилли и сама бы хотела получить ответ на вопрос, заданный графом. Ведь с того самого дня, как с ней случилось это несчастье, она действительно почувствовала, что начинает отдаляться от Роберта. Вначале она думала, что виной тому ее недомогание, но теперь она понимала, что нездоровье здесь ни при чем. Что-то другое стояло между ними и мешало им сблизиться. Она постоянно ощущала на себе какой-то злобный взгляд, принадлежащий, как казалось, не человеку, а страшному чудовищу. Это назойливое ощущение очень пугало девушку. Она стремилась гнать его от себя, но оно снова настигало ее и терзало ей душу. Тилли даже начала подозревать у себя психическое заболевание, напоминающее манию преследования. Ей было страшно, и она не могла понять, – чего она так панически боится.

В начале мая на девушку обрушилось еще одно несчастье: от болезни сердца умер ее постоянный покровитель и друг ее матери Эдгар Уоллис. В первый момент Тилли даже не подумала о том, какая опасность для нее кроется в его смерти. Она просто переживала горечь утраты дорогого ей человека и не задумывалась о последствиях этой утраты для себя.

О смерти Уоллиса Тилли узнала от Раис, которая сразу же приехала к ней, чтобы сообщить это печальное известие. Вместе с Раис Тилли отправилась на похороны Эдгара, где встретилась со всеми его домочадцами и выразила им свое соболезнование. Вечером, когда девушка прощалась с семьей Уоллисов, она поймала на себе очень странный взгляд Конана, – главного наследника отцовского богатства. Тилли всегда подозревала, что Конан недолюбливает отца и мечтает, чтобы тот поскорее умер, оставив ему все состояние. Теперь же в самом поведении Конана, выглядевшего, скорее, счастливым, нежели убитым горем, она получила подтверждение своим мрачным догадкам.

Только сейчас Тилли догадалась, что все это время молодой наследник Уоллиса был вынужден подавлять свои истинные чувства и притворяться безразлично-доброжелательным по отношению к ней. На самом же деле он просто старался убедить своего отца в том, что его больше не волнует Матильда, – дабы, в противном случае, не навлечь на себя отцовский гнев. Что ж, он добился желаемого: все свое богатство Эдгар отписал ему. И теперь уже ничто не могло удержать его в рамках приличий. Он так давно хотел эту девушку, – и он должен был ее получить! Именно этот приговор и прочитала Тилли в его сверкающих зловещей радостью глазах.

Все остальное было делом времени, – и дней десять спустя это время настало. Одним теплым майским вечером, нагрузив свою телегу подарками, молодой Уоллис отправился в гости к Матильде. Увидев на пороге своего бывшего ухажера, девушка еще питала слабую надежду на то, что он просто заболел и ему понадобилась медицинская помощь. Хотя, конечно, такая причина визита выглядела слишком маловероятной, принимая во внимание то, что прежде Конан ни разу не обращался к ней по поводу здоровья.

Однако вечерний гость довольно быстро развеял ее надежды, прямо с порога заявив, что хочет сделать ее своей любовницей. И в тот же миг Тилли вспомнила историю своей мамы и его отца, так долго и преданно ее любившего. А начиналось у них приблизительно так же, – хотя, конечно, Эдгар вел себя куда деликатнее. Стараясь не слишком давить на Марсию, он, тем не менее, весьма настойчиво давал ей понять, что все его благодеяния имеют свою цену. Это уже позже, после рождения Матильды, он вдруг резко переменился и стал вести себя, как настоящий куртуазный рыцарь, платонически влюбленный в свою даму и не требующий ничего взамен. Тилли знала, что такой неожиданный поворот в поведении Уоллиса был вызван благотворным вмешательством Дольфина: друид сразу рассудил, что лишние осложнения ему не нужны, и решил освободить Марсию от чрезмерных контактов с ее чересчур активным ухажером. Вот уж, действительно: с паршивой овцы – хоть шерсти клок. Хоть в этом Дольфин сделал для нее что-то хорошее.

В дальнейшем же Эдгар стал для Тилли просто ангелом-хранителем, неизменно защищая ее во всех заварушках, – особенно, с участием отца Анастасия. Защитил ее и от Конана, когда тот чуть ли не набрасывался на нее. Теперь же, когда Эдгара больше нет, а к Роберту она так и не перебралась, девушка оказалась беззащитной как перед Анастасием и Конаном, так и перед кем бы то ни было, кому бы вздумалось ее обидеть. К тому же, лишившись своей магической силы, она, наверное, вряд ли теперь сможет охладить пыл какого-нибудь встречного любителя острых ощущений. Хорошо еще, что все местное мужское население отлично знает, кто она такая! А как быть в случае, когда ей повстречается кто-то незнакомый?

Конан не знал, что произошло у Тилли с Робертом, но он знал одно: по какой-то причине они не живут больше вместе и жениться пока не собираются. Более того: он полагал, что, скорее всего, они расстались, – а, стало быть, и защитить девушку будет некому. Сознавая свою безнаказанность, Конан вел себя на удивление нагло. Отбросив утомительные прелюдии и отказавшись от долгих трогательных ухаживаний, он сразу приступил к сути дела.

– Послушай, Мэт, – сказал он. – Я – человек деловой. У меня нет времени на все эти розы и слезы. Я знаю, что с господином Лаворски у тебя не сложилось. А мой отец уже, как ты знаешь, благополучно умер. Поэтому, – пойми меня правильно: я не вижу препятствий к тому, чтобы нам быть вместе. Жениться на тебе я, конечно, не могу, – раньше надо было соглашаться. Теперь у меня есть семья. Да и ты уже не девочка. Ты сама знаешь, Мэт, что ты… в общем, проще говоря, – порченный товар. Никто тебя замуж не возьмет, – после этих твоих шашней с Лаворски. Но содержать тебя я могу. Я не жадный, Мэт. У тебя будет все, чего ты только пожелаешь. И я тебя буду, – как это говорят? – холить и лелеять. Ну, и так далее… Ты меня понимаешь. За мной не пропадет! Все, что мне нужно, – иногда спать с тобой. Два-три раза в неделю, – не больше. Тебе, – что, жалко? Терять-то тебе уже нечего. А без мужика жить… сама понимаешь… Я же знаю, как это, когда… сначала есть мужик, а потом – нет… А я… не могу тебя выкинуть из головы. Разбила ты мне сердце еще тогда, двенадцать лет назад. Постоянно о тебе думаю. Если бы не отец… Он мне не позволил…

– К сожалению, – ледяным тоном ответила Тилли, – ничем не могу тебя порадовать. Вот ты говоришь, – двенадцать лет. А я, когда вспоминала о тебе на протяжении этих двенадцати лет, – меня каждый раз передергивало от отвращения. Может, я бы и смогла заставить себя спать с тобой, но только рвотный рефлекс мне не позволит. Просто, по-видимому, мой организм тебя не принимает. Меня буквально выворачивает уже тогда, когда я вижу тебя, а что будет, если ты ко мне еще и прикоснешься? Да я просто вылью на тебя все содержимое моего желудка. Ты не брезглив, Конан?

Конана враз перекосило от такого хлесткого ответа. Из всех слов, которые она могла подобрать для него, эти оказались самыми неприятными и оскорбительными. И… как это ни странно, у него тут же пропала охота заниматься с ней любовью, – по крайней мере, сейчас. Выразительно посмотрев ей в глаза полным ненависти взглядом, он тихо прошипел:

– Ты об этом еще пожалеешь, дрянь. Вспомнишь меня.

И ушел, громко хлопнув дверью. Девушке стало холодно и страшно. Нет, она боялась не Конана: она скорее умрет, чем позволит ему взять ее силой. Тилли боялась чего-то другого, что стояло за ним, – какой-то темной невидимой сущности, которая, казалось, наблюдает за ней и скалит свои острые зубы, готовясь вонзить их в ее тело, едва лишь представится удобный случай.

А днем позже в жизни Тилли вновь появился Тибо Шампанский. Девушка не поверила своим глазам, когда заметила его роскошную карету, бодро выезжающую из чащи леса. А ведь они не виделись уже более двух лет! Он говорил, что вернется, – и вот он вернулся! Глядя в его красивое мужественное лицо, она вдруг поняла, как же ей не хватало его в эти последние месяцы. Именно его она хотела бы сейчас видеть больше всех на свете. Вот ему-то она бы точно все рассказала: он сильный, он выдержит… Тилли казалось, что стоит лишь с ним поговорить, и тут же все ее несчастья рассеются, как дым. Почему-то граф Теобальд казался ей всесильным, всемогущим и всезнающим.

– Теобальд! – радостно вскрикнула Тилли и прыгнула в его объятия. – Как хорошо, что ты приехал!

В этот момент он казался ей ближе, чем Роберт, чем все остальные люди на земле…

Граф Тибо нежно гладил ее лицо и целовал ее в губы, вызывая в ней такое забытое желание… Удивительно, но с Робертом она давно не испытывала ничего подобного… Нежные прикосновения Теобальда к ее лицу отдавались сладкой дрожью где-то внизу ее тела. Когда он водил языком по внутренней поверхности ее щек, ей казалось, что он проникает в нее так глубоко, что достает до самого дна. И, если бы он захотел ее тут же, сейчас, она не только не стала бы противиться, но была бы даже рада забыться в его сильных объятиях. Однако он не спешил это делать и лишь ласково гладил ее плечи, спину и грудь через тонкую ткань одежды. И Тилли вдруг поняла, что ей ужасно хочется сбросить с себя тунику, чтобы ощущать его пальцы на своей разгоряченной коже.

Забросив руки ему на шею, она начала опускаться вниз, прямо на зеленеющую молодую траву, увлекая его за собой. Некоторое время Тибо стоял на месте, но потом покорился девушке и опустился на землю вместе с ней. А она, в каком-то безумном порыве срывая с него одежду, желала лишь одного: чтобы он поскорее вошел в ее тело, ставшее вдруг таким горячим и трепетным, как натянутая струна.

– Пожалуйста, пожалуйста, – как в бреду, повторяла она, – скорее, скорее, я больше не могу…

Они начали заниматься любовью прямо на лужайке у дома, не думая о том, что их здесь могут увидеть. Тилли извивалась, как змея, лаская языком и пальцами все его тело, с головы до ног. Наверное, во всю свою жизнь она не испытывала такого неистового, испепеляющего желания. А граф Тибо… он не привык заниматься любовью на траве, но ему постепенно начинало это нравиться, и он уже не мог остановить свое возбужденное тело, захваченное приливом ослепительной страсти.

Когда любовное безумие закончилось и они смогли выпустить друг друга из объятий, Теобальд начал ласково гладить ее лицо, внимательно всматриваясь в него, словно он с трудом узнавал девушку.

– Что с тобою случилось? – с беспокойством спросил он. – Твое лицо… ты очень изменилась…

– Я много болела, – ответила Тилли.

– Ты – знахарка, – и болела?

– Да. Очень. Я чуть не умерла. Лучше бы умерла! – с глубокой скорбью добавила девушка и вдруг заплакала. – Мне так тебя не хватало! Если бы ты знал…

– Так поедем со мной. Что тебе здесь делать? Поедем в Шампань. Тебе нельзя здесь оставаться: здесь ты умрешь!

Тилли вздрогнула от неожиданности. Удивленными глазами посмотрев на Тибо, она вдруг осознала весь ужас своего положения. Почему она с графом Теобальдом, а не с Робертом? Почему ей не было так же хорошо с Робертом? Почему его она не хотела так?.. Что с ней случилось? Что она наделала? Снова… снова… она обещала своему любимому, что больше никогда-никогда… но она снова предала его! Снова!

– Зачем ты приехал сюда? Зачем? – резко крикнула она на Теобальда, так что он отшатнулся и начал собирать разбросанную одежду.

Девушка выхватила из его рук свою тунику и быстро натянула на себя.

– Уезжай! Тебе здесь нечего делать! Ты поступил подло. Воспользовался моей слабостью, воспользовался моим состоянием… тем, что мне так плохо… Ты приносишь мне одно лишь горе! Убирайся! Не хочу тебя видеть! Никогда больше не приезжай сюда!

Тибо попытался было ее успокоить, но понял, что это совершенно бесполезно, – она только еще больше распалялась, – и решил на время уехать, чтобы не выводить ее из себя. А пару дней спустя, когда ее гнев пройдет, он собирался вернуться, чтобы нормально поговорить с ней обо всем. Матильда нуждается в его помощи, – это было видно сразу, – и он не хотел бросать ее на произвол судьбы. Потому что, по-видимому, кроме него, ей никто уже здесь не поможет.

Когда граф уехал, Тилли вбежала в дом, повалилась на кровать и прорыдала до самого вечера, уткнувшись носом в подушку. Она чувствовала себя преступницей, нарушившей самую главную заповедь Господа, – заповедь любви. Девушка просто не могла понять, – почему она так поступила, что на нее нашло? Ведь она же любит, по-настоящему любит Роберта, но, тем не менее, с ним она чувствовала себя очень скованно, а с графом Тибо – легко и свободно. Она знала, что так нельзя, но не могла понять, почему с ней это происходит. Что ей мешает любить Роберта так, как Теобальда? Быть может, причина – в том, что в Роберте она видит маленького мальчика, нуждающегося в ее защите и опеке, а в Теобальде – взрослого мужчину, который сам способен ее защитить? Может, сейчас ей нужна не любовь, а лишь защита и уверенность, и, предаваясь любви с графом, она искала вовсе не любви, а силы, которую сама недавно потеряла? Но и это нельзя было назвать правдой, потому что она действительно хотела заниматься любовью с Теобальдом и испытала с ним такое наслаждение, какое никак нельзя было спутать с уверенностью или с чем-нибудь другим…

И вдруг Тилли осенила новая мысль:

– Дольфин! Так вот в чем заключалось его наказание, когда он говорил о Роберте! Он просто нас разъединил, прекрасно зная, что без меня мой любимый погибнет. Но как он смог? Как смог он вклиниться между нами? Ведь наша связь была нерасторжима… Нет ничего сильнее той энергии, которая соединяет две половинки одной-единой души… Как же у него могло получиться?

Наморщив лоб, Тилли призвала все свои умственные силы и, после долгого мучительного размышления, наконец, смогла найти ответ:

– Пятнадцатый аркан… Дьявол… Он – надо мной… Да, я чувствую, как он дышит на меня! Он ничего, конечно, со мною сделать не может, но он может сопровождать меня, стоять надо мной, давить на меня… И у него ведь получилось! Это он виноват в том, что я окаменела, когда была с Робертом, и так страстно желала Теобальда!

Эта неприятная мысль смутила девушку. Ей стало стыдно, что она, подобно городским проституткам и женщинам легкого поведения, списывает все на какого-то невидимого Дьявола. Дьявол – не оправдание. Лишь ее собственная слабость тому виной, что она поддалась соблазну. Тем более что с графом Тибо она занималась любовью и раньше, когда была еще в своей полной силе и при всех своих способностях. И, нельзя не заметить, что ей это очень, очень понравилось! Так что Дольфин и пятнадцатый аркан здесь ни при чем. Ей просто захотелось вернуть себе состояние защищенности, которое она испытала с Тибо тогда, в их первый раз. Хотелось побыть с настоящим мужчиной, который способен избавить ее от опасности, решить все ее проблемы и укрыть от всех невзгод в тихой гавани любви, удаленной от людского шума и гама. Рядом с ним она себя чувствовала, как вознесенная в небеса Психея, наслаждавшаяся райским счастьем на брачном ложе Амура, пока ее не угораздило взглянуть в лицо своему таинственному возлюбленному.

Первичное безгрешное состояние… оно обладает удивительной притягательностью… особенно тогда, когда на твои плечи взвалены неподъемные задачи, которые ты просто не в силах решить… Так и хочется вернуться назад, в надежную материнскую утробу, где нет ни забот, ни тревог, ни страданий. Зачем же Господь взвалил на ее хрупкие плечи столь невиданную тяжесть, – исправить этот мир, изменить ход христианской истории? Была бы она хоть чуть-чуть посильнее, помудрее, – вот тогда бы, пожалуй…

Впрочем… Тилли и сама понимала, что неправа. Ведь она всегда придерживалась той точки зрения, что человек сам выбирает себе судьбу. Если уж ты берешь на себя серьезную ответственность, – то не потому, что тебя кто-то к этому принудил, – пусть и Сам Господь Бог, – а потому, что ты тщательно все обдумал, взвесил все «за» и «против» и принял окончательное решение. Голос Божий в этом случае есть голос рекомендательный, а не принудительный. Так что… обвинять как в своей неудаче, так и в том, что она вообще дерзнула взяться за столь сложную задачу, Тилли могла лишь себя.

И все же… ее отношения с Тибо… Без Дьявола здесь явно не обошлось. Дьявол не может повлиять на наш выбор, но вполне может повлиять на аргументы, обосновывающие этот выбор. Тилли вдруг поняла, что Дьявол стал ее тенью и будет ходить за ней по пятам, провоцируя на те или иные поступки. Ей нужно просто примириться с его невидимым присутствием в своей жизни. Ведь раньше Тилли жила совсем с другим самоощущением: она была совершенно свободна, ее не преследовали назойливые мысли и слепые желания. Теперь же ей придется делать постоянную поправку на своего смертоносного спутника, который всегда будет стремиться вносить коррективы в ее жизнь. И важно здесь научиться ему противостоять… Что ж, препятствия делают нас сильнее…

Дьявольские козни… Тилли знала, что в тот день, когда на нее накладывали заклятие, на небе проявились сразу три злокозненных звезды, – Виндемиатрикс, Зубен-Эль-Хамали и Синистра, – и все они были включены своими планетарными эпигонами. Это была ночь господства темных сил, поднявшихся из глубокой бездны, и Братья Огня в полной мере воспользовались ее инфернальными возможностями. Эти возможности, в свою очередь, им предоставила та памятная ночь девятого дня Луны, когда Тилли попала в далекое прошлое и пыталась вернуть христианство к истокам. Тогда друиды и получили свою дьявольскую мощь для того, чтобы отомстить Тьодхильд за слом их программы. Ведь в подобную ночь, когда над человеком сгущаются силы беспросветной тьмы, любое запланированное благое дело удается лишь в том случае, когда творящий его человек действует безошибочно. Именно безошибочности в исполнении своей задачи Тилли достигнуть и не удалось. Ее слабость напитала силой ее духовных оппонентов, и они обрушили на нее свой черномагический удар.

– Что изображено на карте пятнадцатого аркана? – размышляла девушка.

И сама себе отвечала:

– Ну, конечно! Обнаженные мужчина и женщина, привязанные друг к другу цепью, а над ними стоит довольный Дьявол, озабоченный тем, чтобы они никуда не сбежали друг от друга. В каких случаях людям хочется сбежать? Когда они чужие, когда не любят друг друга. А вот тех, кто любит, Дьявол всегда будет разъединять! Совсем как у меня с Робертом и Теобальдом… Сама и виновата в этом… Конечно: наказания без вины не бывает. Всегда мы, хоть в чем-то, да виноваты. Я сделала шаг навстречу Теобальду, а Дьяволу только этого и нужно было! Выходит, что я сама продала душу Дьяволу?.. Ну, почти так… Разве нет? Ведь я предала свою любовь… действительно предала, – а как иначе назвать мою связь с Теобальдом? Кто меня принуждал? Никто. И даже ссора с Робертом не может служить мне оправданием. А он-то как раз мне не изменял! Я даже уверена, что ни тогда, ни сейчас он не изменял и не изменяет мне. Это я… уже дважды. А еще и женщина! Ведь принято считать, что мужчины позволяют себе вольности, а женщины – ни-ни… Что же я за женщина после этого?

Внезапно Тилли поразила еще более неожиданная мысль:

– Постой-постой… Вот у Роберта – Черная Луна в соединении с Солнцем. Это значит… что постоянное присутствие Дьявола, – скорее, его проблема, чем моя. И тогда я… я взяла его грехи на себя?

Как бы не так! Впрочем, все здесь было так запутано, что, отчаявшись разобраться во всем этом в ближайшее время, Тилли просто махнула рукой и отложила ответы на свои вопросы куда-нибудь на отдаленное будущее.

А граф Теобальд решил переждать пару дней в соседнем местечке Бирмингем, где поселился в одной из местных гостиниц. Обедать и ужинать он ходил в центральный трактир поселения, где совершенно случайно познакомился с богатым землевладельцем Конаном Уоллисом. Увидев столь сиятельную особу в здешних забрызганных грязью местах, Конан заинтересовался: что бы это могло понадобиться графу в их скромных пенатах? Поскольку граф категорически не желал признаваться, Конан, учуяв какой-то свой интерес в этом таинственном деле, стал потихоньку за ним следить. Ибо, как только он узрел великосветского гостя в пропахшем рыбой и пивом грязном трактире, ему сразу же вспомнилась Тилли со своим знатным женихом, – тоже, к слову сказать, графом. И вот – еще одно высочайшее лицо. Не связано ли его загадочное появление с той же Матильдой?

Когда на следующее утро назначенный для слежки за графом серв явился к Конану и сказал, что граф Шампанский собирается куда-то ехать, молодой Уоллис решил слегка прогуляться в том же направлении. Вскочив на лошадь, он поехал за каретой графа, держась от нее, однако, на приличном расстоянии. И, когда карета свернула на лесную тропу, ведущую к поляне Тилли, Конан уже не удивился: он был готов к такому повороту событий.

Спрятавшись за деревьями, как некогда шпион Дольфина, Конан приготовился внимательно наблюдать за всем происходящим у хижины девушки. К его величайшему разочарованию, Тилли сразу же пригласила гостя в дом и закрыла за собою дверь. Что там происходило между ними внутри, – Конан не знал. Постояв немного в раздумье, он решил рискнуть и подойти к самой хижине, – благо, что собаки Тильда не держала. Приблизившись к дому, он остановился у окна, приложив ухо к деревянной стене здания.

Некоторое время в помещении было тихо. Затем послышались довольно громкие голоса. Конану показалось, что Тилли и граф Тибо говорят на повышенных тонах, – возможно, даже ругаются. Затем голоса переместились в сторону двери. Сообразив, что дверь сейчас откроется, Конан перебежал на другой конец дома, откуда его не увидят с порога.

Дверь действительно отворилась, и Тилли с Теобальдом вышли во двор.

– Прошу тебя, Теобальд, – говорила девушка, – не приезжай больше. Я люблю Роберта и, возможно, мы с ним поженимся. Это зависит… скорее всего, это зависит только от меня.

У подслушивающего разговор Конана округлились глаза. Эта девчонка называет графа Шампани, наследника королевского престола, не «сэр», а «Теобальд». Между ними явно что-то есть… или что-то было…

– Я все понимаю, Матильда. Но я чувствую, что тебе здесь грозит большая беда. И я не могу тебя так оставить.

– Все в порядке, Теобальд. Послезавтра приедет Роберт, и я не буду одна. Уезжай, прошу тебя, не терзай ни себя, ни меня. Прости меня за все: я была неправа.

– Ты сожалеешь о том, что было между нами?

– Когда-то я имела обыкновение ни о чем не жалеть. Научилась этому у своего первого учителя. А теперь… теперь я жалею об очень многом… пожалуй, о слишком многом… может, и не стоило бы… Я не знаю. Все так сложно в моей жизни. Знаю только одно: мне было очень-очень с тобой хорошо!

Глаза Конана сверкнули. Так вот оно что! Она спит со всеми подряд, и только его одного отвергает. Противен он ей, видите ли… Ну, теперь все. Теперь он проучит эту дрянную шлюху! Ох, и будет она жалеть, будет просить его о снисхождении, будет слезно предлагать ему себя, да поздно будет. Нет, он, конечно, возьмет ее, – но так, что ей это очень не понравится! Она будет жалеть, что вообще появилась на белый свет!

Однако разговор между Тилли и Теобальдом еще не закончился. Последняя фраза девушки обрадовала и воодушевила графа, и он сказал:

– Может, ты будешь сердиться на меня, но вот что я тебе скажу. Так просто я тебя не оставлю. Пускай твой Роберт приезжает, – посмотрим, что из этого получится. Вы уже три года не можете найти друг с другом общего языка. Возможно, вы просто не созданы друг для друга? Знаешь, я уверен, что ты – моя женщина. И я так легко не сдамся.

– Что ты намерен делать? – встревожилась Тилли.

– Не бойся: ничего плохого Лаворски я не сделаю. Просто… Ты говоришь, что он приедет послезавтра? Я подожду. Если у вас с ним что-нибудь получится, – я не буду вставать между вами. Но если… В общем, я поживу пока здесь, в Бирмингеме. И, если тебе понадобится моя помощь, – только позови! Кто-то же должен вытащить тебя из этой ямы, и я очень хочу, чтобы это был я.

– Это – не яма. Это – моя родина, и я ее очень люблю.

– Я имел в виду не место. Я имел в виду твое душевное состояние.

– А что с моим душевным состоянием?

– С тобой что-то случилось.

– Я болела…

– Нет, дело не в болезни. Случилось что-то в твоей душе. У тебя там появилась какая-то боль, – большая, неистребимая боль. И я уверен, что смогу ее устранить.

– Она не устраняется, Теобальд.

– Я чувствую, что тебя кто-то обидел. Кто-то из близких тебе людей… возможно, даже Роберт.

– Нет, не он.

– Тогда скажи, – кто, – и я снесу ему голову!

– Ну, вот, еще один защитник нашелся.

– А кто первый? А, ну да. Конечно, – Роберт. Только, знаешь, на его месте… если бы моя девушка так страдала, – я бы давно уже разобрался с мерзавцем, который посмел ее обидеть.

– Не тот случай, Теобальд. Здесь нет мерзавцев. Здесь совсем другое…

– А вот я подозреваю, что у тебя – весьма серьезные враги, которые следят за каждым твоим шагом.

– Если честно, то… следили. Но сейчас – нет. Сейчас я никому уже не нужна.

– Тогда поедем ко мне, в Шампань! Тебе не место здесь. Я тебя с такими людьми познакомлю! С Петром Абеляром…

– С Абеляром?

– Да. Ты знаешь о нем? У вас с ним немало общего. Вы обязательно должны познакомиться.

– А ты с ним знаком?

– Он жил недавно у меня.

– У тебя? Но он ведь живет в монастыре. Кажется, Сен-Дени?

– Да, но он оттуда сбежал в мои владения. Настоятель монастыря – редкий мерзавец, да и монахи… Они желали его смерти.

– Да, я что-то об этом слышала… Они вели распутную жизнь…

– До предела! Я принял Абеляра, и он поселился в замке Провена в одной из келий монахов из Труа и какое-то время прожил там. Но однажды ко мне приехал аббат Сен-Дени, еще не знавший, что Петр находится у меня. Тогда Петр с настоятелем обители Труа решил раскрыть свое местопребывание аббату и попросить его, при моем заступничестве, чтобы он отпустил его в какой-нибудь другой монастырь. Аббату это категорически не понравилось, потому что тем самым он бы навлек позор на свой монастырь. Он очень гордился тем, что такой известный человек, как Абеляр, после своего пострига избрал для служения монастырь Сен-Дени. Тем этот монастырь, собственно говоря, и обрел свою славу и известность. И теперь – что же? Отпускать Абеляра? Что же люди скажут и об аббате, и о его монастыре? Он, конечно, отказал Петру. Но, – удивительное дело! – несколько дней спустя этот аббат умер. На его место был поставлен другой. Правда, новый аббат тоже не хотел отпускать Абеляра. Назревал большой скандал, и тут вмешался сам король. Дело в том, что в королевском совете сложилось мнение, что Сен-Дени должен подчиняться королю и доставлять ему некоторые мирские выгоды. И король решил проявить свою волю и удовлетворил ходатайство Абеляра. Однако, чтобы Сен-Дени не опозорился, было принято решение, что Петр не будет подчиняться другому монастырю, а удалится в какую-либо пустынь. Он выбрал пустынь в моем округе Труа, где ему подарили небольшой участок земли. Из соломы и тростника он выстроил молельню во имя Святой Троицы. И сейчас там – уже целый городок. Все ученики Абеляра со всех концов страны стали массово съезжаться в Труа и селиться рядом со своим учителем. Они настроили хижин на берегу Ардюссона и стали жить, как праведные монахи, а не как распутные школяры. Теперь эта местность прославилась на всю Францию. Сейчас молельню расширяют, укрепляют камнем и деревом, и скоро она сможет принимать значительно большее число людей. Абеляр хочет назвать ее именем Параклета, – Духа-Утешителя.

– Значит, Абеляр снова открыл свою школу?

– Да.

– Боже мой, как бы мне хотелось его послушать!

– Вот это я тебе и предлагаю, Матильда!

– Это ужасно, Теобальд, но я не могу. Совершенно не могу. Я бы очень хотела, но…

Как бы ей хотелось познакомиться с Абеляром! Хотя бы увидеть его! Послушать его лекции… Она мечтала об этом давно. Несмотря на все изъяны, он был по-прежнему ей близок. Может, она бы даже смогла стать пустынницей… хотя… эта религия… Тилли не очень любила монашество. Это сейчас, когда ей так плохо, уйти в пустынь было бы для нее настоящим утешением. Но что будет завтра? Она ведь еще не утратила надежды восстановить свои силы и вступить с друидом в новый бой…

Сев в свою карету, граф отправился в Бирмингем. Подождав, пока Тилли вернется в дом, Конан вышел из своего убежища и, переваривая услышанное, медленно побрел к своей лошади, привязанной к дереву в глубине лесной чащи. Он еще не знал, – как, – но уже не сомневался в том, что сможет ей отомстить.

– Что ж, – думал он, – хорошо, что я все выяснил. Это надо будет как-то использовать. По крайней мере, Роберт Лаворски просто обречен все узнать. Пусть не думает, что его невеста святая и безгрешная. Надо открыть ему глаза на то, какая она шлюха. Видать, потому у них и не складывается, что она перебирает, не зная, кому отдать предпочтение. Ну, и дура: я бы на ее месте выбрал графа Шампани: как-никак, наследник престола!

Особенно злило Конана то, что оба поклонника Матильды были особами благородных кровей.

– Так вот почему она мне отказала! Она, видишь ли, предпочитает аристократов! Что ж, губа не дура… Куда уж нам, грешным… Получишь ты у меня аристократов… Ох, и получишь, дрянь ты такая!..

В назначенный день Роберт не приехал. Он появился лишь две недели спустя. Увидев его напряженное лицо, Тилли сразу все поняла: он не намерен больше оттягивать их объяснение. Сейчас должно решиться все.

Как оказалось, он приехал вместе со своей семьей: сэр Чарльз изъявил желание навестить своего брата, сэра Дэвида, и остановился в замке Брассет. Две тетушки и Генрих тоже прибыли с ними. Генрих очень хотел навестить Тилли вместе с Робертом, но тот уговорил его остаться в замке. Готовясь к серьезному разговору с Тилли, после которого они могли расстаться навсегда, Роберт испытывал очень дурное предчувствие. Именно из-за этого своего дурного предчувствия он долго оттягивал свою поездку в Бирмингем. Видя все более удрученное состояние своего сына, сэр Чарльз все-таки заставил его рассказать о своих отношениях с Тилли. Выслушав парня, граф Лаворски принял решение ехать к сэру Дэвиду, чтобы быть рядом с сыном в самый трудный момент его жизни и поддержать его в случае необходимости.

– Почему ты так долго не ехал? – спросила Тилли, когда Роберт соскочил со своего коня.

– А разве ты меня ждала? – мрачно ответил он.

От этого ответа у девушки мороз прошел по коже.

– Конечно, ждала, – ответила она с некоторой обидой.

– А я вот что-то сильно в этом сомневаюсь.

– Тогда зачем ты приехал?

– Чтобы поговорить с тобой. Возможно, в последний раз… У меня такое чувство, что ты водишь меня за нос. Вот и сейчас я не вижу особой теплоты в твоих глазах. Как будто приехал какой-нибудь надоедливый вредный старикан, которого тебе невмоготу уже и видеть.

– Послушай, Роберт… Что за тон? Почему ты так со мною разговариваешь?

– Давай будем что-то решать. Я устал с тобой миндальничать.

– Не поняла.

– Сейчас поймешь. Я в последний раз тебя спрашиваю: ты выйдешь за меня замуж, или нет?

– Это что еще за ультиматум?

– Мне надоело чувствовать себя рогоносцем, не будучи даже твоим мужем.

– Ты оскорбляешь меня!

– Это ты меня оскорбляешь!

– Ты приехал, чтобы ругаться? Тогда езжай обратно, – я не собираюсь с тобой ругаться!

– Это – твой ответ?

– Да! Если хочешь, это – мой ответ!

– Теперь я вижу, что у тебя кто-то есть.

– Думай, – что хочешь.

– Ты все это время мне лгала! Я чувствую твою ложь, твою постоянную ложь… каждым дюймом своего тела я чувствую, что ты мне лжешь!

Тилли промолчала. Ее вдруг охватила какая-то огромная, бесконечная усталость… Слишком много и долго она лгала. Ей казалось даже, что она лгала всю свою жизнь, – Дольфину, Роберту, себе, всему Божьему миру. Так хотелось от всего этого отмыться, уйти куда-нибудь далеко-далеко, где ее никто не знает, и начать свою жизнь с чистого листа… Или вообще ничего не начинать: закрыть глаза и уснуть надолго-надолго, а лучше, – навсегда…

Повернувшись к нему спиной, Тилли вошла в дом и закрыла за собой дверь. Ошарашенный Роберт какое-то время постоял у порога и вошел следом за ней. Тилли сидела на кровати, поджав под себя ноги.

– Почему ты… – начал было он.

– Я не буду говорить с тобой в таком тоне.

– Объясни мне: что с тобой случилось? Ты же любила меня!

– Я и сейчас люблю, – устало ответила девушка.

– Что-то я не чувствую твоей любви.

– Не чувствуешь, – значит, нечем чувствовать.

– Что ты хочешь этим сказать? Что у меня нет сердца? Это у тебя нет сердца, а не у меня! Это ты постоянно измываешься надо мной… у тебя какие-то свои секреты, свои тайны… Ты сама не знаешь, чего хочешь! А я – живой человек, я просто люблю тебя! Ты мне нужна, – ты даже не представляешь, как ты мне нужна, как я люблю тебя! А тебе, как будто, все безразлично… Ты стала совсем чужой…

– Просто мне очень плохо.

– Настолько плохо, что и я тебе уже не нужен? Ведь я у тебя – для того, чтобы тебе было хорошо. Поедем ко мне, – и все изменится. Тебе нужно просто выбраться отсюда, Тилли! Ты здесь погибнешь. Ты просто медленно здесь умираешь, – я же вижу! Поглядела бы ты на себя со стороны. Ты так изменилась за последние месяцы! Я уже с трудом тебя узнаю!

– Вот как? Тогда зачем я тебе нужна, – такая? Оставь меня, возвращайся к своей леди Амели, – она-то наверняка стала еще краше! Или ты боишься замучить себя угрызениями совести? Не бойся, – я тебя отпускаю! Сама отпускаю! Хочешь, чтобы я сказала, что не люблю тебя? Ты этого добиваешься? Изволь: я не люблю тебя, и ты совершенно свободен. Ты ничего мне не должен. Можешь уходить.

– Ты же знаешь, что это – неправда. Я никогда не брошу тебя, никогда не смогу тебя разлюбить. Я просто хочу… увезти тебя с собой… сделать тебя счастливой… любить тебя всю свою жизнь…

Девушка заплакала, уткнувшись головой в колени. Роберт приблизился к ней и попытался ее поцеловать, но она вырвалась. Затем, словно вспомнив, что перед ней ее возлюбленный, она сама обняла его и начала целовать. Он откликнулся с необыкновенным жаром, и скоро их руки сплелись в едином страстном порыве. Впервые за последнее время Тилли почувствовала к нему былое влечение и уже готова была отдаться ему с той прежней страстью... как вдруг увидела перед собой отчетливый образ Теобальда и поняла, что это – конец… Никогда уже она не сможет посмотреть в глаза своему любимому открытым, честным взглядом, не терзаясь при этом ни чувством вины, ни чувством стыда…

Эта тяжелая мысль, как обухом, ударила Тилли, и она неожиданно вздрогнула, отшатнувшись от Роберта. В следующий миг она снова хотела прижаться к нему, но он резко отпрянул и вскочил с кровати. Ей даже показалось, что он все понял. Не говоря ни слова, Роберт вышел из дома и, оседлав коня, стремительно умчался. Все было слишком ясно, чтобы о чем-то еще говорить.

Тилли сидела на кровати, растрепанная и полураздетая, растерянно глядя перед собой. У нее было такое ощущение, словно над ней прозвучал приговор, – приговор самих Небес. Она чувствовала, что потеряла любимого навсегда. Ей даже почудилась кривая ухмылка Дьявола, потирающего руки от удовольствия.

На следующий день Тилли встречала уже Генриха. Увидев девушку, он очень огорчился. Она сильно похудела, а ее нежное лицо обрело темный, землистый оттенок. Оно стало таким узким и тонким, что на нем обострились все черты и еще отчетливее стали выделяться большие карие глаза, глядевшие на мир с каким-то непривычным испугом. Словом, Генрих никогда не видел ее такой и в первый момент даже немного растерялся. Создавалось такое впечатление, будто со времени их последней встречи прошел не год, а целое десятилетие, на протяжении которого ее непрерывно били, истязали и морили голодом.

Поймав его растерянный взгляд, Тилли грустно улыбнулась и сказала:

– Неужели я действительно так изменилась? Что ж, Генрих… Роберт тебе, наверное, рассказывал, что я долго болела?

– Ничего страшного, – взяв себя в руки, ответил юноша. – Мы быстро поставим тебя на ноги.

– Спасибо, милый, – ответила Тилли и нежно обняла парня.

– За что? – спросил он.

– Так… ни за что… Просто за то, что ты есть.

– Знаешь, Тилли, все это временно… Тебе надо просто получше питаться и побольше бывать на свежем воздухе. И подольше спать… Тебе нужно отдохнуть. Роберт говорил, что твоя болезнь уже прошла. Ведь так?

– Да.

– Ну, вот. Поедем к нам, и мы из тебя сделаем снова красавицу.

– А сейчас, – что, я уже не красавица?

– Нет, и сейчас красавица. Твою красоту ничто не может испортить. Просто…

– Пойдем в дом, – улыбнулась девушка.

– Хорошо живешь! – сказал Генрих, когда они зашли в комнату.

– Ну, меня, по крайней мере, устраивает.

– Я понимаю. Нет, и в самом деле… У тебя совсем неплохо.

– Спасибо.

Пока Генрих рассматривал ее жилище, Тилли перебирала в голове различные варианты того, что он может сейчас ей сказать.

– Ты говорил с братом? – не выдержав, спросила она.

– Да.

– И что?

– Вы снова не поладили…

– Я люблю его, Генрих. Ты веришь мне?

– Я – да. Но он… мне кажется, – он тебе не верит.

– Я хочу быть с ним.

– Тогда почему ты…

– Все как-то очень запуталось, Генри…

– Так давай все распутаем.

– Давай. Ты согласен поговорить с Робертом?

– Да.

– Скажи ему, что я очень его люблю и очень жду. Я уверена, что смогу с ним жить: я сильная.

– А что, – с некоторой обидой спросил Генрих, – чтобы жить с Робби, нужно быть сильной? Мне кажется, он очень хороший человек, легкий, добрый…

– Нет, прости. Я сказала глупость. Это я – в ответ на свои мысли… В последнее время у меня все наперекосяк…

– Понимаю, – ответил Генрих, и по его голосу Тилли догадалась, что он, к счастью, ничего не понимает.

– Я просто хочу тебе сказать: передай ему от меня, что я прошу его прощения. Обязательно скажи, что прошу прощения… Скажи, что я люблю и всегда любила только его, – и больше никого в своей жизни.

– Передам.

– Скажи, что я прошу его приехать: мне очень нужно с ним поговорить. Вчера мы так и не успели…

– Да.

– Скажи, что я не могу без него жить.

– Хорошо, передам.

– Пожалуйста, езжай скорее!

Тилли почти вытолкала Генриха из дома и заставила его срочно возвращаться в замок Брассет, где его ожидал Роберт. Девушку охватило какое-то лихорадочное возбуждение, и ей казалось, что, если она немедленно не повидается со своим любимым, то тут же умрет. Ощущение неминуемой потери переполняло ее душу, и надвигалось что-то страшное, – холодное и безжалостное. Это был ее последний шанс… Скорей бы он приехал… Сегодня или, в самом крайнем случае, завтра…

Почти сразу после Генриха явился граф Тибо. За эти две недели он несколько раз заезжал к ней, уговаривая девушку ехать вместе с ним. Ведь Роберта так долго не было и она по-прежнему оставалась одна. В последнее время граф ездил только верхом, и Конану редко удавалось уследить за ним. Но на сей раз молодой Уоллис все же успел вовремя заметить отъезд графа и, тут же оседлав свою лошадь, отправился вслед за ним.

Когда молодые люди переместились в дом, Конан, по своему обыкновению, тихонько подкрался к хижине и приложил ухо к стене. Ему повезло: они стояли у самого окна и говорили достаточно громко, чтобы он мог услышать весь разговор. Так он узнал, что Роберт Лаворски гостит сейчас в ближайшем замке Брассет и сегодня или завтра должен заехать к Матильде для решающего разговора.

– Хорошо, – ответил граф. – Я подожду. Если у вас ничего не получится, – я буду рядом, Матильда, и ты всегда сможешь меня позвать.

– Тебе нужно уезжать, – ответила девушка.

– Нет. Я подожду вашего решения. Все может быть… Ты говоришь, что Роберт будет у тебя сегодня или завтра?

– Да.

– Хорошо. Тогда я заеду к тебе послезавтра. Если ты решишься ехать с ним, – я не буду вам мешать. Но если…

– Прошу тебя, Теобальд: я не хочу, чтобы он узнал о тебе.

– А он и не узнает.

– Но ты можешь появиться как раз в то время, когда он будет у меня.

– Нет. Давай, мы условимся так: я приеду ровно в шесть часов пополудни. И, если Роберт будет у тебя, – ты просто выведи его куда-нибудь. Или даже выйди с ним сама. Я все пойму. Если тебя не будет, – я буду знать, что вы помирились и решили жить вместе.

– Нет, Теобальд. Даже если мы с ним не сойдемся, то с тобой я тоже не поеду.

– Я бы мог еще в это поверить, если бы не нашел тебя такой убитой и несчастной, когда приехал сюда две недели назад. Теперь я знаю, что тебе очень плохо. И я знаю, что могу тебе помочь. Я чувствую, что нужен тебе! Ты сама имела неосторожность сказать мне об этом. И теперь я от тебя не отступлюсь, пока не увижу, что с тобою все в порядке.

– Теобальд, пожалуйста! То была минутная слабость! Этого больше никогда не повторится!

– Прости мне мою самонадеянность, но я не уверен. Я люблю тебя и не хочу причинять тебе боль. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Если ты сможешь быть счастлива с Робертом, – что ж, я не стану у вас на пути. Но если у вас все же ничего не выйдет, – а я почему-то уверен, что так оно и будет, – то я тебя ни за что не оставлю! Вот, что хочешь, – со мною делай!

Услышав этот разговор, Конан решил действовать молниеносно. Теперь он знал, что граф Тибо будет у Тилли послезавтра в шесть часов. А Роберт находится всего лишь в двадцати милях отсюда, в замке своего дяди.

– Вот и отлично! – подумал Конан и, вскочив на коня, направился прямо в замок.

Когда он встретился с Робертом, тот как раз переговорил с Генрихом и пребывал в полном смятении. Он не понимал, почему Тилли так себя ведет: то отталкивает его, то передает ему слова любви и слезные просьбы о том, чтобы он приехал к ней. Все это было очень странно. Но главным здесь было не покидающее его ощущение, будто она изменяет ему, – ощущение, которое еще больше укрепилось в нем, когда он виделся с ней в последний раз.

Выслушав Генриха, он не торопился ехать к Тилли, а какое-то время бродил по двору замка, не зная, на что решиться. Здесь он и наткнулся на Конана, который въезжал в это время во двор. Нельзя сказать, что Роберт был рад увидеть старого знакомого. Зная о прежних отношениях Тилли с Конаном, Роберт лишь едва терпел этого самоуверенного господина, предпочитая лишний раз не общаться с ним. Тем не менее, правила гостеприимства требовали изобразить на лице радость, и Роберт с приветливой улыбкой пошел ему навстречу.

– Как я рад, сэр Роберт, что сразу Вас нашел, – начал Конан.

– Добрый день, мистер Уоллис.

– Добрый день. У меня к Вам – неотложное дело. Речь идет о Вашей невесте Матильде.

Конечно же, – о чем еще мог говорить с ним Конан? Роберту сразу не понравилась интонация, с какой этот незваный гость произнес ее имя. Несмотря на то, что Лаворски был зол на Тилли, он по-прежнему ее любил и разорвал бы на части любого, кто осмелился бы причинить ей зло или говорить о ней гадости. Поэтому он строго посмотрел на Конана и ледяным тоном ответил:

– Хорошо. Вас устроит, если для разговора мы пройдем в сад?

– Конечно, сэр. Поверьте, мне действительно есть что сказать.

Усевшись на скамейку, мужчины приступили к делу. Без особых преамбул, – по своему обыкновению, – Конан тут же все и изложил, немного, правда, подправив свой рассказ в нужном ему русле. Он сказал, что Мэт давно встречается с графом Шампанским и является его содержанкой.

– Сэр Роберт, – говорил он, – Вы даже не подозреваете, что сейчас, например, граф Тибо снова приехал к ней. Он остановился в гостинице Бирмингема.  

– Что за чушь? – воскликнул Роберт.

– Но это ведь легко проверить: поедемте со мной в Бирмингем и узнаем. Он – там!

– Даже если и так, – это все равно ничего не доказывает.

– У меня есть нужные Вам доказательства. Как я понял, у них решается вопрос: возьмет ли он Матильду с собой в Шампань или оставит здесь.

– Да это ложь! Мерзавец! Ты знаешь, что я с тобой сделаю?

– Помилуйте, сэр, зачем же мне лгать?

– Ты всегда ненавидел Тилли!

– Я – ненавидел? Нет, – это она ненавидела меня. А я всегда ее только любил. Она посмеялась надо мной… и смеется теперь над Вами. Сэр Роберт, они давно занимаются любовью!

– Ты лжешь!

– Клянусь! Я сам видел! И Вы можете увидеть, если заедете к ней послезавтра в шесть часов вечера. Они снова будут это делать...

– Это неправда! Ты нарочно поливаешь ее грязью!

– Сэр! Я, собственно, и не призываю Вас мне верить. Поедьте туда сами, – и сами все увидите. Не верьте моим словам, – зачем же им верить? Поверьте своим глазам, – нет свидетельства, убедительнее этого! А я за свои слова готов ответить. И, если Вы сочтете, что я Вам солгал, – можете делать со мной все, что Вам угодно. Но, уверяю Вас, сэр, у Вас исчезнут всякие сомнения, едва только Вы подъедете к ее дому завтра в шесть часов. А сейчас, – простите, – мне надо ехать. У меня еще много дел несделанных на сегодня…

– Постой!

– Сэр?

– Зачем ты мне это рассказал?

– Вы мне очень нравитесь, и я Вас очень уважаю… А эту девушку я знаю еще с малых лет. Особой скромностью она никогда не отличалась… Мне просто неприятно, что она Вас обманывает… и не только с графом Тибо. Пару раз я видел ее с местными парнями, – а сколько раз еще не видел?.. Спросите у любого здесь: эта девушка легкодоступна…

– Не смей говорить о ней такие гадости! Иначе я сделаю из тебя отбивную! – рявкнул Роберт, хватаясь Конана за ворот.

– Все-все-все, я уезжаю! Но только я Вас предупредил. Не позволяйте этой девице смеяться над Вами, сэр! Вы этого не заслуживаете!

Когда Конан отъехал, Роберт еще долго метался по двору, как безумный. Граф Тибо! Так вот в чем все дело! Ну, конечно! Кто еще, – как не он? Не зря она так нахваливала его… говорила, что он спас ее тогда, когда Роберт ее бросил… Конечно: после такого знакомства, – как не завязаться романтическим отношениям? Так вот оно в чем дело! Тогда все понятно! Понятно, почему она мечется из стороны в сторону, говорит то одно, то другое, путается в словах… Просто граф Тибо еще не решил, – брать ее с собой или нет! Значит, она предпочла его!

Роберту было больно сознавать, что во всех отношениях граф Тибо – куда более удачная для девушки партия, чем он. Наследник престола, влиятельнейший человек, красавец… Таких, как он, обожают женщины. И, конечно, эта дурочка поддалась… В тот момент Роберт даже не подумал, что вовсе не это привлекает Тилли в мужчинах, – он был слишком взбешен, чтобы отдавать себе хоть в чем-нибудь отчет. Она так долго скрывала от него имя своего любовника, и вот теперь он его узнал: конечно же, это – граф Тибо, – и больше некому. Этот мерзавец Конан прав. Только его она могла предпочесть Роберту. Достаточно вспомнить ее сияющие глаза, когда она говорила о нем!

А для начала… для начала нужно проверить слова Конана. Роберт подозвал слугу и приказал ему съездить в Бирмингем, чтобы узнать, не остановился ли в местной гостинице граф Шампанский. Сам он уже не сомневался в положительном ответе. Время шло, и Роберт постепенно все более и более проникался уверенностью в правоте слов Конана. И вернувшийся из Бирмингема слуга, конечно же, подтвердил, что граф Тибо действительно снимает комнаты в гостинице Бирмингема.

Взбешенный Роберт хотел было сразу ехать к графу и вызывать его на поединок, но вовремя одумался, рассудив, что будет лучше, если он подождет до послезавтра и убедится в измене сам. Ведь может так случиться, что граф начнет все сразу отрицать, – и как он тогда докажет? Тибо просто не поедет в назначенное время к девушке, – и все. А они… они затаятся и не станут назначать встречи, пока он здесь… В общем, если он сейчас нагрянет со скандалом к Тибо, то ничего хорошего из этого не выйдет. Он так и останется в своем неведении, мучимый жестоким вопросом: так было между ними что-нибудь или нет?

Нет, Конан был прав: не стоит верить словам, – верить нужно глазам. И Роберт решил подождать до того момента, когда он сможет лично убедиться либо в измене Тилли, либо – в ее невиновности, которая представлялась ему теперь все менее и менее вероятной.

Что касается Конана, то он решил действовать наверняка. На следующий же день он подсел в трактире к Тибо и завел с ним осторожный разговор. Как бы между прочим, он сказал ему, что живет здесь в лесу одна изумительная девушка, по которой сохнут многие здешние парни. Тибо сразу насторожился: неужели знает?

– Понимаете, сэр, уж очень она переборчива. Столько парней к ней сваталось, – всем отказала. А ведь не юная девочка уже. Что с ней будет через годик-два? Так и останется куковать старой девой...

– Вы это к чему?

– А к тому, сэр Тибо. Знаю я о Ваших с ней отношениях. Ведь я, собственно, – друг ее с детства, и мы многим с ней делимся. Она рассказывала мне и о Роберте Лаворски, и о Вас. Знаете, а ведь Вы ей нравитесь больше, чем Роберт Лаворски. Она мне как-то даже сказала: «Милый Конан, я так хочу быть с лордом Теобальдом, но мне очень неловко перед Робертом. Я, – говорит, – уже давно обещала ему свою руку». А я ей и говорю: «Матильда, детка, выбирай того, с кем твое сердце. Если хочешь быть с лордом Теобальдом, – выбирай его. Иначе ты потом никогда себе не простишь, что отказалась от своей любви».

– Что Вы мне такое здесь рассказываете? Зачем Вы вмешиваетесь не в свое дело?

– Да я бы и не вмешивался… Просто девушку очень жаль. Любит Вас, – это сразу видно…

– Разве? – смутился граф Тибо.

Простоватая манера разговора этого малого подкупила его. Что, если он говорит правду?

– Даже двух мнений быть не может! Я ведь много с ней общаюсь, – я знаю… Я вижу, как она относится к сэру Роберту, – ну, так-сяк, постольку-поскольку… А вот Вы, сэр… Вы для нее – человек особенный.

– Что-то Вы хитрите, господин Уоллис… Зачем Вы мне это рассказываете?

– Да все затем же! Хочу помочь устроить жизнь своей подруге. Хороший она человек, сэр Тибо, очень хороший… Совестливый… Вот из-за этой своей совестливости и загубит она свою жизнь… Зачем ей этот Лаворски?

– Но что же я могу сделать?

– Ну, знаете… Вы – мужчина, или кто? Она желает быть с Вами, но не решается… Решительности ей не хватает. Вот и сделайте все за нее сами…

– Что сделать?

– Ну, примите за нее решение.

– Как это?

– Ну, как? Разве мне нужно Вам объяснять, как это делается? Будьте более настойчивы, не отступайте… Рано или поздно она сдастся.

– Вы – что, предлагаете мне ее насиловать?

– Нет, что Вы? Какое насиловать? Разве Вам нужно насиловать, сэр Тибо? Ее только приобнять бы слегка, – и она будет Ваша… Вот увидите! Не слушайте, что она Вам говорит! Просто действуйте, – и тогда она будет Ваша… Проявите характер! Иначе так и будет вся эта история тянуться до скончания времен… Сама она на решительный поступок не отважится, но, – уверяю Вас, – очень обрадуется, если это сделаете Вы.

– Вы так считаете?

– Уверен! Вы посмотрите на нее, – она же влюблена в Вас!

Тибо надолго задумался. Нет, в словах его нового знакомого есть определенный смысл. Матильда действительно выглядит очень растерянной. Но виной ли тому ее влюбленность в него? С другой стороны, с Робертом она уже три года вместе… почему же они никак не поженятся? Никак не решат, что им делать… Непонятно, что там у них не так. Может, действительно?.. Во всяком случае, сказанное Конаном выглядит вполне разумным объяснением столь странного поведения девушки. А что, если она сама попросила Конана с ним поговорить?

От этой приятной мысли какая-то сладкая волна подошла к самому сердцу Теобальда. Поехать к ней сейчас? Нет, вряд ли ей это понравится. Ведь, может статься, что Роберт как раз у нее, да они отлично поладили, и его приезд станет для них неприятным сюрпризом. Быть может, слова Конана – самый обычный бред, и ничего более? Но все же… Трудно найти иное объяснение всем этим странным обстоятельствам… словом, сказанное господином Уоллисом вполне похоже на правду.

К шести часам следующего дня все заинтересованные лица были на месте. Огорченная долгим отсутствием Роберта, Тилли ожидала приезда Тибо, намереваясь дать ему окончательный отказ. Ровно в шесть пополудни граф спешился у ее дома и постучал в дверь. Взволнованная девушка открыла и прямо с порога попросила его удалиться, – ведь Роберт у нее так и не появился и мог приехать в любую минуту. Их разговор не был слышен за деревьями, где расположился Роберт, и поэтому он не знал, о чем они говорят. С его позиции было видно, что мужчина и женщина ведут вполне мирную беседу, причем делают это так непринужденно, что сразу было видно: они довольно близко знакомы. Затем собеседники вошли в помещение, и Роберт направился к дому, чтобы узнать, о чем они будут говорить и чем будут заниматься, – хотя, конечно, он уже не сомневался в том, что знает ответ на свой вопрос.

Тилли по-прежнему уговаривала Теобальда оставить ее и уехать домой. Она говорила, что твердо решила порвать с ним, даже если с Робертом у нее ничего не получится. К ее величайшему удивлению, граф Тибо как будто не слышал ее. Он смотрел на нее такими глазами, словно собирался сей же час заняться с ней любовью, и медленно шел на нее. Тилли испугалась и начала отступать к стене.

– Сэр, – с перепугу заговорила она, называя его не по имени, – Вы же не воспользуетесь моей беззащитностью и не станете насиловать меня?

– Конечно, нет, Матильда. Я не стану насиловать, потому что ты сама меня хочешь…

– Нет… Пожалуйста, сэр, не надо… Между нами все кончено…

С ласковой улыбкой граф обнял ее за талию и запрокинул ей голову назад, впившись в губы девушки долгим поцелуем. Тилли начала слабо отбиваться: она все не верила, что Тибо станет брать ее силой. Кто угодно, – только не он! Ей не хотелось разочаровываться в нем, и она пыталась убедить себя в том, что ничего страшного не происходит. Он лишь один раз поцелует ее и поймет, что она уже не принадлежит ему…

И в этот самый миг входная дверь с грохотом отворилась, и Тилли помертвела от ужаса: на пороге стоял Роберт, побелевший от ярости. Она никогда не видела его таким. Его глаза метали молнии, пронзающие ее насквозь, испепеляющие до последних пределов… Тилли была поражена: в глазах ее любимого читалась невыразимая, всесожигающая ненависть, уже не оставляющая ей права на жизнь, стирающая ее напрочь с лица земли, вырывающая из этого пространства и времени…

– Граф Шампанский, – дрожащим от гнева голосом промолвил Роберт, – Вам нравится моя невеста? Вы – негодяй, сэр! Вы обесчестили мою девушку, и я вызываю Вас на поединок!

Выхватив свой меч, он тут же бросился на графа, который вынужден был защищаться. Дрались они недолго. Довольно скоро меч Теобальда рассек левое плечо Роберта. Брызнула кровь. Схватившись за рану правой рукой, Роберт слегка отступил. Это позволило Тибо сразу же вложить свое оружие в ножны и попытаться его успокоить. Приблизившись к парню, он слегка коснулся его плеча, но тот лишь резко оттолкнул его руку и, всадив в ножны свой меч, крикнул девушке:

– А ты, оказывается, таки шлюха! А  я все не верил! Все это время ты мне лгала! Будь ты проклята, ведьма! Ты не стоишь того, чтобы драться из-за тебя! Ты не стоишь любви… и вообще ничего не стоишь. Ты – просто пыль под копытами моего коня… Да ты и этого не стоишь…

Затем, обернувшись к Тибо, добавил:

– Что ж, если хочешь, – бери ее! Она твоя! Дарю! Мне этот подметный хлам не нужен! Надеюсь, у себя в Шампани ты найдешь для нее достойную помойку! Жениться-то на ней ты все равно не сможешь: ты ведь женат. Да и ради таких шлюх, как она, порядочных женщин не бросают… Счастливо оставаться!

И, грохнув дверью, Роберт вышел. У Тилли подкосились ноги, и она стала медленно оседать на пол. Самым ужасным было то, что она сама чувствовала свою вину… Пусть и не сегодня, – сегодня между нею и графом Тибо ничего не было и быть не могло, – но раньше… раньше она взяла на себя этот грех… Хотела покаяться, все исправить, но так и не смогла: он все узнал, и теперь… теперь это уже навсегда. Он никогда ей не простит… никогда…

Теобальд хотел поднять ее с пола, но она отмахнулась от него, а затем, с ненавистью глядя ему в глаза, ударила его наотмашь по лицу.

– Убирайся! Я тебя ненавижу! Это ты во всем виноват! Почему ты не уехал, как я тебя просила? Ты сделал меня несчастной! Теперь он никогда мне не простит! Может, ты нарочно все подстроил? Так знай же: я не буду с тобой никогда, – даже если ты останешься самым последним мужчиной на земле! Я никогда не буду с тобой! Вон из моего дома!

Граф Теобальд был оскорблен и пощечиной, и беспочвенными обвинениями разъяренной девушки. Унять эту фурию было уже невозможно. Попытавшись объясниться с ней, он получил такой отпор, что не выдержал и, плюнув на все, решил ехать домой. Все равно что-либо сделать он уже не в силах. Было только обидно, что она так жестоко с ним обошлась. Разве он хоть раз ее обидел? Напротив, он всегда был так ласков и деликатен с ней. За что же она с ним так поступила? За что она его ударила? Он готов был носить ее на руках, хранить и беречь от всех невзгод, хотел увезти ее отсюда, – с ее-то характером и взглядами на жизнь легко ли выжить в этом жестоком мире? А она ему так отплатила… Ну, теперь все кончено. Пускай живет теперь так, как хочет. Он снимает с себя ответственность за ее судьбу, – и пусть справляется со своими проблемами сама.

На заднем дворе рыдал от счастья Конан Уоллис. Крики из дома доносились такие, что он отчетливо слышал каждое слово. Проводив сначала нежным взглядом уезжающего Роберта, затем – Теобальда, – он, протанцевав какой-то свой победный танец у стен лесной избушки Тилли, с чувством исполненного долга отправился восвояси.

А Роберт мчал через лес, не разбирая дороги. В голове стучала одна лишь мысль: она его предала, она ему изменила, она его бросила… А он так ее любил! У него даже дух захватывало, когда он думал о своей любви к ней. Готов был ради нее на все. Готов был даже умереть за нее, – хоть на кресте, хоть в бою… В бою, на кресте… Внезапно Роберта озарила новая идея: уехать сейчас же в Иерусалим, на Святую Землю, записаться в крестоносную армию, очиститься и забыть это наваждение… Всю ее любовь, все их совместные мечты и желания, – к черту! Избавиться от нее раз и навсегда!

Вспомнив тот восхитительный изумрудно-небесный луг, на котором они дали друг другу клятву любви и верности, Роберт болезненно поморщился. Его сердце разрывалось от боли, когда он думал о ее измене, – измене даже не ему, а самому Творцу Небесному, повенчавшему их в той прекрасной солнечной долине, – будь она трижды проклята. А он ведь ей поверил! Поверил, что они созданы друг для друга, что она любит его и не представляет своей жизни без него… Но какое святотатство! Как могла она предать все самое дорогое, что только есть в этом мире? Это просто уму непостижимо! А казалась всегда такой честной и справедливой, – почти святой! Как могла она нарушить этот закон, – закон любви, закон жизни?.. Просто в голове не укладывается. Как будто он знал когда-то другую Тилли, – ту, которой она никогда не была, – а теперь узнал ее настоящую. Такую же грязную шлюху, как и многие другие…

Оставаться дольше в этих местах, где все напоминало об их неудавшейся любви, Роберт уже не мог. Он не хотел больше видеть предавшую его возлюбленную, не хотел слышать ее голос, не хотел ничего о ней знать. Взлетев на третий этаж замка Брассет и ворвавшись в комнату отца, Роберт все ему рассказал и сообщил, что уезжает в Иерусалим, – искупать свои грехи.

– Боже мой, сынок! Одумайся! – причитал расстроенный отец. – Ты же там погибнешь!

– Мне все равно! Так даже лучше. Я не могу здесь больше жить. А, может, не могу жить вообще.

– Но как? Куда ты поедешь один?

– Я возьму Поля с Ричардом. Я не буду один: ты же знаешь, что в Иерусалиме живет мой дядя, мамин брат, граф Ричард Раверт. Вот я и поступлю в его войско. 

Никакие отцовские мольбы уже не могли его остановить, и, собрав необходимые для похода вещи и наскоро попрощавшись с домочадцами, он следующим же утром отправился в путь, прихватив с собой отца и сына Келли.

В тот же день обескураженный Генрих поехал к Тилли, чтоб сообщить ей это неприятное известие и узнать всю правду о том, что же случилось вчера в ее доме. Он никак не мог поверить, что Тилли могла так поступить с Робертом, и ему необходимо было услышать эту историю из ее собственных уст. Девушка не утаила от Генриха практически ничего и все ему рассказала, – и о своей кратковременной связи с графом Тибо, и о том, что вчера произошло между ними. Она объяснила ему, что хотела всего лишь расстаться с Тибо, но Роберт все неправильно понял.

Расстроенный юноша слушал Тилли и не понимал ее. Он, конечно, верил ей, но не мог понять, почему она так поступила, зачем связалась с этим графом Тибо. Если она действительно любит Роберта, то почему?..

– Ну, и чего ты теперь добилась? – с отчаянием говорил он. – Теперь Робби отправился за тридевять земель, и неизвестно еще, вернется ли он живым. Что, если его убьют? Ты об этом подумала?

Обвинения, конечно, не были беспочвенными, но Тилли не ожидала, что все может так печально закончиться. Разве могла она предвидеть, во что выльется ее минутная слабость? К тому же… если бы не «помощь» друидов, – ничего бы этого и не случилось. Но вины с нее это не снимало, – и она, конечно, помнила об этом.

А дальнейшие события развивались с еще более головокружительной скоростью. В тот же день Конан поехал в замок Брассет, чтобы узнать о последующих планах Роберта Лаворски. Услышав, что молодой господин только что отправился на восток, Конан даже подпрыгнул от радости. Теперь ему надо было действовать как можно оперативнее, претворяя в жизнь известную пословицу: «Куй железо, пока горячо».

Напросившись на аудиенцию к разбитому горем графу Лаворски, Конан выразил ему свое сочувствие и начал рассказывать «всю правду» о Тилли. По его словам, она была известной на всю округу проституткой и, к тому же, ведьмой, использующей различные колдовские снадобья и заговоры. Подыгрывая оскорбленным чувствам отца, практически потерявшего сына из-за какой-то распутной девки, Конан легко убедил старика, что безумная, противоестественная влюбленность Роберта в эту шлюху – ни что иное, как результат ее магического приворота. Иначе такой красавец и высокородный человек никогда бы не позарился на столь сомнительное сокровище. Из-за нее он просто голову потерял, и она им вертела, как хотела.

Как ни больно было сэру Чарльзу слушать эти слова, – он не мог с ними не согласиться. Он охотно поддержал ту мысль Конана, что такая сумасшедшая влюбленность его сына может объясняться только одним, – дьявольским колдовством этой ведьмы.

– А ведьм нужно уничтожать, – Вы согласны со мной, сэр Чарльз?

– Да, бесспорно! Она еще на светском приеме в нашем замке несла какую-то чушь. Ее уже тогда хотели забрать в тюрьму, но за нее заступился этот чертов граф Тибо, и… Теперь я понимаю: она и ему заморочила голову, и потому он ее защитил. А теперь…

– Сегодня утром граф Тибо уехал из Бирмингема, Ваше сиятельство. Он поссорился с ведьмой еще вчера, и она его прогнала. Теперь она совершенно беззащитна и в наших руках. Мы можем взять ее, – только скажите!

Граф невольно вздрогнул. Одно дело, – обвинять человека в злокозненных деяниях, и совсем другое, – тащить его на виселицу.

– Если мы не возьмем ее сегодня, то завтра она натворит немало бед!.. Совратит еще столько невинных душ… таких же мальчиков, как Ваш сын… Решайтесь, сэр!

– Да, конечно!.. Нет, постой, я так не могу. Я же не палач, в конце концов. Надо все согласовать со священником.

– Да пожалуйста! Я все согласую, сэр! За этим дело не станет! Наш пресвитер, отец Анастасий, уже давно хотел с ней разобраться, да все не мог: у нее был влиятельный покровитель. Ох, уж эти богачи! Все им позволено! Весь мир у них в кошельке…

Хитрый Конан не счел нужным заметить, что это был его собственный отец.

– А теперь? Теперь ее защитник умер, – Царствие ему Небесное! Теперь она – всецело в нашей власти. Можете не сомневаться: отец Анастасий даст санкцию на ее поимку! Нужны только люди, – сильные мужчины, которые не испугаются злобной ведьмы.

– Хорошо. Я сам поговорю с отцом Анастасием. То, что ты предлагаешь, – это воистину святое дело! Я никогда не прощу ей того, что она сделала с моим сыном. Мой бедный мальчик… Он может погибнуть на этом диком востоке, нашпигованном мусульманскими нехристями!

– Тогда в путь!

…Было далеко за полночь. Заканчивался двадцать восьмой лунный день, и вскоре должен был начаться следующий, – двадцать девятый, – наиболее опасный день в лунном месяце. В этот день человек, как правило, сталкивается с самыми отъявленными проявлениями зла, – причем, не в виде каких-то мелких бесов, а в образе самого Люцифера, – коварного и жестокого князя Тьмы. Символом этого дня является Спрут, или многоголовая Гидра из греческой мифологии, – одно из самых страшных, злокозненных чудовищ народного фольклора. В двадцать девятый лунный день человеку выпадает пройти через самое главное испытание в своей жизни: ему предстоит столкнуться с вакханалией откровенного сатанизма и заплатить по всем своим кармическим счетам.

Тилли уже давно легла спать, но уснуть все никак не могла. Она мучилась угрызениями совести, считая себя повинной в том, что произошло с Робертом. Вот если бы это случилось раньше, когда Тилли была еще сильна, – она непременно бы что-нибудь сделала, чтобы спасти его, уменьшить опасность, угрожающую его жизни. А, может быть, попыталась бы даже его вернуть. Но теперь… Теперь она не только была не в состоянии уберечь его, но даже не могла объясниться с ним, попросить у него прощения… Он ненавидит ее так, как наверное, даже Дольфин ее не ненавидел, – а ведь у Дольфина были причины!..

Внезапно во дворе послышались голоса. Их было много, очень много, – просто целое море незнакомых мужских голосов. Почувствовав недоброе, Тилли вскочила с кровати и подбежала к окну. Сквозь промасляный пергамент окна просвечивал яркий свет от многочисленных ночных факелов. Тилли слишком хорошо знала, что означают такие горящие факелы в ночи.

– Вот и смерть моя пришла, – с облегчением подумала она. – Наконец-то! А я уже и устала ее ждать.

Девушка грустно улыбнулась. У нее в запасе было еще не менее шестидесяти лет. Как много можно было бы за эти годы сделать! Ей всего лишь двадцать шесть, – она не прожила и трети отмеренной ей жизни! Но… не дали. И как только она могла подумать, что доживет здесь до старости? Конечно, нет! Дольфин просто так ничего не делает. Вот и наказал ее по полной программе. Роберт – в дороге на Иерусалим, собирается поступить в это треклятое крестоносное войско, а она – здесь, в ожидании своей смерти. Заслуженной, надо полагать, смерти. Что ж, она всегда думала, что такая смерть – отнюдь не худший вариант. Ведь это за ней пришли так называемые христиане? Она для них – ведьма. Глупые… они даже не понимают, что смерть она примет не за язычество, а как раз за христианство… Ну, что же поделаешь, если они – всего лишь духовные недоросли? Как им объяснишь?

В дверь стучать не стали: ее просто сорвали с петель, и в комнату сразу влетела целая орава вооруженных людей. Это были преимущественно воины, квартировавшие в Бирмингеме этой весной, перед своим отправлением в Святую Землю. Вот и выпала им честь послужить святому делу Креста еще до своего выступления в поход. Уже кому-то из них кой-какие мелкие грешки спишутся… Лиха беда начало! Среди них затесалось несколько незнакомых Тилли крестьян с кольями, а также четверо духовных сановников, среди которых победоносно прохаживался ее старый знакомый отец Анастасий. А когда она заметила высунувшегося из-за чужих спин Конана Уоллиса, то даже не удивилась, здраво рассудив, что именно он должен был быть во всем этом «святом» деле главным организатором.

– Схватить ведьму! – с радостной торжественностью изрек отец Анастасий, обличительно указуя на нее перстом.

Сбылась-таки светлая мечта всей его жизни. С тех самых пор, как умер старый Уоллис, Бирмингемский пресвитер уже ни ночи не засыпал без плотоядной мысли о лесной колдунье, которую неплохо бы прибрать теперь к рукам. Мечтал об этом он и раньше, но тогда его мечты были какими-то бесплотными и почти нереальными. Зато теперь они обрели свои материальные очертания, теперь они были вполне осуществимы… И вот долгожданный миг настал! Какое же это счастье, – протянуть свои дрожащие от радостного возбуждения руки к телу пойманной ведьмы, вырвать из ее груди еще бьющееся сердце и засунуть себе в рот, а потом долго, с наслаждением, пережевывать, чувствуя на языке сладкий вкус человеческой плоти и крови… Это – такое блаженство! Жаль только, – люди не поймут… Это как-то слишком по-язычески… И вряд ли господин епископ одобрит такой способ духовной экзекуции… Так что… оставалось лишь прибегнуть к разрешенным приемам…

Девушку захватили в охапку и грубо вытащили из дома. Во дворе ее бросили на землю, схватили за ноги и начали тащить по земле, лицом вниз. Тилли ощущала комья земли, смешанной с травой, которые забивались ей в нос и рот. Периодически сплевывая, она пыталась защитить свое лицо руками, но руки тоже обдирались до крови. Эта пытка продолжалась довольно долго, пока воины, под оглушительный аккомпанемент сочных христианских проклятий, не дотащили ее до реки.

Попытавшись подняться, девушка получила сильный удар ногой в живот. Падая, она заметила впереди, у стены высоких деревьев, расположенных на ближайшем холме, торжествующее лицо Дольфина. Или это ей только показалось?

– Скорей бы смерть!.. – с тоскою подумала Тилли.

Ей вдруг припомнились люди, которых она когда-либо в жизни любила: мама, Медлан, Ульрих, Дольфин, отец Стефан, Гафиз, Роберт, Теобальд… Были и другие, сыгравшие значительно меньшую роль в ее жизни…

Стефан, Гафиз, Роберт, Теобальд… Они не дали бы ей умереть, если бы находились сейчас здесь, но их здесь не было… Они ничего не знают… не знают, в какую беду она попала… Они ее оставили, и некому ей помочь. Ведь, если бы Роберт только знал… или Теобальд… Но они уехали, исчезли из ее жизни навсегда… И она сама виновата в этом. А Роберт… он так любит ее… он ни за что бы не допустил…

Тилли почувствовала сильнейший удар в грудь, затем второй, третий. Мужчины били ее ногами, стараясь попасть в самые чувствительные места. Затем послышался противный голос Конана, придумавшего какой-то новый способ издевательств. Мужчины дружно загоготали, оценив его придумку. Они стали в круг, подняли девушку с земли и начали перебрасывать ее друг другу. Наигравшись, они сорвали с нее рубашку, и тут же она с отвращением поняла, что сейчас ее будут насиловать. Так вот чего захотел Конан! Кто бы сомневался…

Ослепительная белизна обнаженного тела ярче факелов пронзила темноту ночи и вызвала непомерный энтузиазм у собравшихся на поляне мучителей. Они радостно заволновались, стали перекидываться друг с другом воодушевляющими словечками, назначать очередность выполнения этого самого приятного для них ритуала по наказанию ведьмы. Швырнув девушку на землю, они стали торопливо стаскивать с себя нижнее белье и проверять исправность своих животворных аппаратов.

Их было человек десять, – не меньше, – и они насиловали ее по очереди. Делали это намеренно грубо, стараясь причинить ей как можно больше боли. Сцепив зубы, Тилли решила выдержать эту пытку до конца, не проронив ни звука. Но у нее не получилось. Где-то на третьем насильнике у нее вырвался мучительный стон, которого она не смогла удержать. Нет, это было выше ее сил: может, она и готовилась к насильственной смерти, но уж никак не была готова к такому унижению, такому дикому, нечеловеческому издевательству. Она не боялась смерти, – но только не такой постыдной, унизительной смерти…

Казалось, что эта мука будет длиться бесконечно… Слезы, кровь и грязь смешались на избитом и изуродованном лице девушки. Чтобы не видеть перекошенные животной страстью лица, склонившиеся над ней и дышащие на нее отвратительным винным перегаром, она устремила свой взгляд вверх, на звездное небо, куда она всегда любила смотреть и куда мечтала попасть после всех своих земных злоключений. Она видела Млечный Путь, на который, по легендам, вступают освобожденные от тела души, и ей казалось, что она видит в нем разлившееся когда-то, еще в древние Христовы времена, молоко… Еще немного, – и она сможет узнать эту тайну, – тайну смерти и вечной жизни… Она просила прощения у высоких Небес за то, что сделала и то, чего так и не смогла сделать…

И вдруг ее сознание прорезал ясный образ матери, и девушка вспомнила, что ее бедную маму точно так же насиловали, а потом убили. Та же участь постигла теперь и ее, – ничто не изменилось в их грешной жизни… Да это и неудивительно, – ведь вернулась на место Черная Луна. На таком же точно обращении Лилит погибла ее мама. Только теперь все немного по-другому: сейчас Черную Луну догоняет Белая Луна, они уже в соединении… Это значит, что добро сражается со злом, но побеждает, к сожалению, все же, зло… Зло в ее жизни оказалось сильнее… Друиды выключили ее Белую Луну, лишив ее магических сил Скорпиона, и усилили Черную… На что же после этого она могла надеяться? К возвращению Лилит на свое место она должна была умереть, и никто уже не мог ее спасти. Так больно здесь жить… Уж лучше сразу туда… Тилли протягивала к маме руки, звала на помощь, просила прийти и забрать ее отсюда, из этого жестокого мира, в котором удовольствие получают лишь тогда, когда страдают другие…

Боль усилилась, и милый образ матери растаял. Теперь девушка осталась совсем одна, и никто уже не мог ни спасти ее, ни избавить от возрастающей боли. Чтоб заглушить свои невыносимые страдания, ее губы потянулись к имени Роберта, как к последнему, что у нее осталось в этой жизни. Она не могла просить его о помощи, не могла получить от него слов утешения, но она могла хотя бы повторять его имя, целовать его имя губами и получать от него беззвучный последний ответ. Он бросил ее… Она погибает лишь потому, что он ее бросил… и она сама не смогла его удержать… Когда боль достигла крайнего предела, Тилли вдруг почувствовала, что начинает проваливаться в темную бездну такого спасительного, долгожданного беспамятства…

Последним участником «богоугодного» действа был Конан. Надругавшись над почти безжизненным телом девушки, он тряхнул ее за плечи, побил по щекам, и она очнулась. Вытянув нож, он забрался рукой ей в рот и, выхватив изо рта язык, отрезал его.

– Вот тебе, дрянь, мой ответ. Это тебе – за все твои дерзкие и богохульные слова. Больше тебе не придется их произносить. За все твои выступления и все твои заявления! За то, что хотела быть умнее других! За то, что была слишком высокого мнения о себе! Теперь ты довольна? Так тебе лучше? Говорил я тебе, а ты мне не верила! Ну, кто был прав?

И, глядя с наслаждением в округлившиеся от ужаса глаза Тилли, перерезал ей горло, а труп бросил в реку. В тот же миг его пронзила судорога такого ослепительного блаженства, какого он никогда еще не испытывал в своей бесцветной жизни.

Отец Анастасий несколько растерянно наблюдал за последней стадией экзекуции девушки. Понимая, что ситуация вышла из-под его контроля, – ему ведь нужно было всего лишь арестовать ведьму и довести ее до суда, – он дрожал, как осиновый лист, думая о том, что по этому поводу он скажет своему епископу. Тем не менее, жестокое убийство девушки было его собственным тайным желанием, и он получил немалое удовольствие, наблюдая за тем, как озверевшие мужчины терзают ее обнаженное тело и стонут от животного восторга. Глядя на эту запретную сцену, пресвитер и сам стонал от наслаждения в унисон с насильниками.

Вернувшись к хижине Тилли, рабы Божьи подожгли ее, оставив себе всю домашнюю живность, – несколько кур и козочку Люси. Лишь Дениз не дался им в руки и стремительно умчался в лес. А хижина полыхала до самого утра, но ветер быстро разнес весь дым от пепелища по лесным долинам, где он мгновенно растворился в воздухе, – словно бы ничего и не было.

Наутро Дольфин собрал совет друидов, где были подведены итоги проделанной работы и была поставлена самая высокая оценка их титаническому труду, направленному на избавление родной земли от скверны. Открыто глядя в глаза своим сподвижникам, Дольфин старался не подвергать сомнению свою убежденность в том, что он поступил по совести. Однако маленький червь сомнения все же точил его затвердевшее сердце: а можно ли убивать того, кого ты так любишь? Тем же вечером, чтобы обезопасить себя от возможного кармического воздаяния, – а вдруг он все-таки неправ? – старый друид принес искупительную жертву Великой Богине. И теперь его совесть была совершенно спокойна. Но… он никогда не забудет того взгляда, которым за час до мучительной смерти пронзила его эта девушка, его бедный ребенок, его свет… Этот взгляд запечатлелся в мозгу старого друида навечно и, возможно, терзать его будет теперь в его самых чудовищных снах…