Глава 16.  

 

Едва лишь нежное рассветное солнце осветило своими мягкими лучами кровать Тьодхильд, покрыв ее полосатым узором ивовых прутьев, как девушка была на ногах. Быстро натянув одежду и обувь, в которой она приехала в замок, – рубашку, блио и башмаки, – Тилли выбежала во двор. Прежде чем уехать отсюда, она хотела сделать еще одно важное дело, тем более что уже пообещала это Роберту. Зайдя на дворовую кухню, она попросила кухарку показать ей сбор медицинских трав, которые хранились в их домашней аптеке. Выбрав нужные ингредиенты, которые, по ее мнению, могли излечить сэра Чарльза, Тилли приготовила из них магический состав. Вылив его в специальный сосуд, она произнесла над ним целительный заговор и плотно закрыла пробкой.

После этого Тилли вернулась в донжон, поднялась на третий этаж, где находилась комната Генриха, и тихо постучала в дверь. По счастью, Генрих уже проснулся и, обрадовавшись приходу Тилли, тут же открыл и впустил ее в свою комнату. Девушка протянула ему бутыль с приготовленным лечебным средством, подробно рассказала, как его следует использовать, и попросила, чтобы Генрих не говорил отцу, что это средство приготовила она: Тилли не была уверена, что сэр Чарльз примет ее подарок. Может, он вообще подумает, что она хочет отравить его в отместку за вчерашний вечер и за ужасную враждебность его гостей.

– А теперь мы должны попрощаться, – сказала Тилли. – Я уезжаю.

– Как? Почему? – воскликнул ошарашенный юноша.

– Ни с кем другим я прощаться не буду, – они только обрадуются, если я тихо и незаметно уеду. А тебя повидать и с тобой попрощаться мне хотелось. Из всех твоих родственников тебя я полюбила больше всего. Мне очень жаль расставаться с тобой.

– Так не уезжай, Тилли!

– И что я буду здесь делать?

– Ты ведь еще даже не поговорила с Робертом!

– Роберт не хочет меня видеть, – разве не ясно?

– Откуда ты знаешь?

– Это очевидно.

– Нет, это совсем не очевидно. Может, он не мог уснуть всю ночь и заснул лишь под утро. Наверное, он просто еще не проснулся.

– Дело не в этом. Почему он вчера ко мне не зашел? Почему он так внезапно меня бросил на вчерашнем приеме?

– Он просто очень вспыльчивый… Но он легко отходит… Он очень сильно на тебя рассердился вчера. Но за ночь он успокоился и сейчас, наверное, хочет попросить у тебя прощения… Может, он тебя уже ищет? Ты ведь все утро провела на дворовой кухне. Кто мог знать, что ты там? Может, он уже весь замок обежал в поисках тебя?..

– Да нет, теперь уже я не хочу с ним видеться. Лучше будет, если мы не станем прощаться… Это очень тяжело. Все-таки, мы очень любили друг друга.

– Вы и сейчас любите, – я уверен! Зачем вам расставаться?

– Нет, я так решила. Ты помнишь, какой вчера поднялся скандал?

– Ну и что? Зато сам граф Тибо Шампанский поддержал тебя. Ты очень ему понравилась, – а это, я тебе скажу, уже немало! Все будет хорошо, Тилли.

– Нет, все кончено. Меня не примет ваша семья. Да и Роберт… думаю, что он уже раскаивается в том, что привел меня сюда.

– Ты его не знаешь! Он очень хороший…

– Я думала, что я его хорошо знаю, но вчера я узнала его еще лучше… Мы не подходим друг другу. И я хочу облегчить ему отступление: я уезжаю сама.

– Не делай этого! Давай, хотя бы сначала поговорим с ним! Или ты подожди здесь, а я сбегаю к нему и спрошу…

– Я не собираюсь ждать его решения! Я приняла решение сама, и его мнение меня не интересует. Я не буду выходить замуж за него… и, возможно, ни за кого вообще… Видимо, такая у меня судьба.

Юноша еще долго уговаривал Тилли остаться, но она была непреклонна.

– Послушай, – сказал он, – а ты помнишь, что я тебе вчера сказал? Если ты не хочешь выходить замуж за Роберта, – выходи за меня! Отец мне этого запретить все равно не может: я не наследую ни денег, ни титула. И, вообще, я в семье – отрезанный ломоть. Мне самому придется пробиваться в жизни. Так, давай, мы с тобой поженимся! Я могу уехать с тобой хоть на край света, – меня здесь ничто не держит! Хочешь, я буду жить с тобой в твоем лесу? Я всему научусь, буду тебе лучшим помощником… Я тоже очень люблю лес, и я хочу там жить… Я хочу жить с тобой! Все равно лучше тебя я никого не найду! Лучше – не бывает!

– Боже мой, Генрих! Ты совсем еще мальчик! Я же намного старше тебя.

– Ну и что? Я очень быстро расту. Мне скоро шестнадцать. И ты не намного старше меня. Да и какое это имеет значение, если я тебя люблю?

– Прости меня, – чуть не плача, ответила Тилли. – Я уезжаю. Проводи меня до моста.

Несмотря на настойчивые протесты Генриха, Тилли вышла из донжона, вывела из конюшни Дениза и направилась к выходу из замка. Дойдя до куртин, она попрощалась с парнем, быстро обняла его и поцеловала и, вскочив на коня, умчалась прочь, дав себе твердое слово никогда больше сюда не возвращаться.

Едва Тилли скрылась из виду, как к стоявшему возле куртин Генриху подошел Роберт. Он только что проснулся и не видел, как Тилли отъезжала. Постучав утром в ее комнату, он нашел ее дверь открытой, а солар был пуст. Роберт даже не подумал, что она могла уехать, даже не попрощавшись, и решил, что она – где-то здесь, на территории замка или в саду. Первым делом он направился в сад. Подойдя к мосту, он столкнулся с Генрихом. Узнав, что Тилли только что уехала, Роберт не мог прийти в себя от ярости и набросился на Генриха за то, что брат не предупредил его об отъезде девушки. Но на этот раз Генрих дал ему неожиданный отпор, обвинив его самого в том, что Тилли покинула замок. Вконец разругавшись, братья не общались друг с другом на протяжении нескольких дней, – чего с ними раньше никогда не бывало.

А Роберт уже и сам не знал, кого винить в произошедшем. Почему он бросил ее вчера, почему не нашел ее сегодня, почему вообще допустил, чтобы она попала под огонь обвинений вчерашней публики? Он просто не мог ответить на эти вопросы. Самым обидным было то, что он уже точно знал, что не сможет без нее прожить, но и вернуть ее он тоже не может, – слишком хорошо ему был известен ее непреклонный характер.

Отец на удивление быстро поправился и во время завтрака выглядел неожиданно посвежевшим и словно враз помолодевшим. Сразу было видно, что сэр Чарльз ожил и воспрянул духом. Объяснял он себе это тем, что маленькое чудовище по имени Тилли уехало и оставило его любимого сына в покое. Семейная драма окончилась, и сэр Чарльз потихоньку начал снова подумывать о возобновлении отношений с семейством де Клеви. Конечно, с самим Робертом он не собирался так скоро говорить на эту тему, но с течением времени, когда страсти улягутся, сердечные раны заживут, – тогда, быть может…

Александр на завтрак даже не вышел. Он чувствовал себя убитым, отвергнутым и никому не нужным. Узнав об отъезде Тилли, он даже не знал, как к этому относиться, – ему уже было все равно.

Роберт переживал свою боль в одиночестве, – ни с кем не делился, ни у кого не спрашивал совета. Он чувствовал, что вступил в такую фазу своей жизни, где никто, наверное, до него не бывал, и никто не мог понять ни его чувств, ни желаний. Жизнь потеряла для него всяческий смысл.

…А Тилли гнала своего Дениза изо всех сил, чтобы за короткое время оказаться как можно дальше от этого места, где она получила столь сильную душевную травму, где потеряла свою единственную любовь… Никогда… больше никогда она не увидит его, не посмотрит на него, не прикоснется к нему… Эти страшные слова звучали в ее голове, как приговор. И с этим надо было жить…

Добравшись до дома, Тилли подбежала к первому попавшемуся дереву, росшему недалеко от хижины, обхватила его руками, как родного, и заплакала навзрыд. Весь остаток дня она уже никуда не выходила, не желая никого видеть. Лежала плашмя на кровати и старалась ни о чем не думать. Наплакалась, наверное, – на всю свою оставшуюся жизнь. Заснула лишь под утро, а когда проснулась, еще долго лежала в постели, пребывая в каком-то странном полусонном состоянии, пока перед глазами не стали проноситься картины увиденного и неувиденного на приеме у графа Лаворски.

Вот она танцует в зале под восхищенными взорами публики, вот она разговаривает с эрлом Глостерским, вот она слушает заунывную песнь модного барда о куртуазных терзаниях несостоявшихся любовников, вот… И вдруг Тилли увидела комнату на третьем этаже, куда сэр Стюарт удалился со своим ночным гостем. Она не слышала их разговора, но отчетливо разглядела, как собеседник сэра Стюарта протянул ему какой-то сверток, и тот принял его с таким выражением, словно это – самая дорогая в мире реликвия. Затем в комнату вошел Альдхельм, и диалог плавно перешел в трио. Отдельные слова и фразы разговора Тилли начала различать лишь тогда, когда первый гость попрощался и ушел, а в комнате остались только двое, – сэр Стюарт и брат Альдхельм. И уже самые последние их слова прозвучали совершенно отчетливо.

– Не стоит волноваться, сэр Климент, – говорил соратник Дольфина. – У нас все под контролем. Верховный Жрец передает Вам, что мы успешно справимся с работой.

– А кто ее будет выполнять? – спросил сэр Климент.

– У нас есть одна молодая особа.

– Кто?

– Молодая женщина.

– Женщина? – разочарованно протянул граф Норманнский.

– Поверьте, сэр Климент, никто другой, кроме женщины, с этим делом не справится. Это должна быть только женщина.

– Ну, вам виднее… А она надежна, – эта ваша особа?

– Вы не доверяете Верховному Жрецу?

– Нет, я просто хотел удостовериться, что никакого сбоя не будет…

– Не волнуйтесь. У нее иного выхода нет. Она все сделает, как надо.

После небольшой паузы сэр Стюарт с заметным сомнением спросил:

– А, скажите, вообще, неужели этот замысел реален? Я имею в виду: неужели можно вот так вот взять, и повернуть время обратно? Не опасно ли это для нас, живущих в настоящем времени?

– Друиды – лучшие в мире маги, сэр Климент, и мы знаем, как сделать это безболезненно.

– Но ведь раньше вы такого не делали…

– Просто не было необходимости. К тому же, всему – свое время. Сейчас это время настало. И появился тот единственный человек, который сможет…

– Что ж, я полностью полагаюсь на вас… Если что, – Вы знаете, как выйти со мной на связь. Буду ждать от вас новостей. Когда вы собираетесь выполнить свой план?

– Этот вопрос еще уточняется. Полной готовности у нас еще нет.

– Что ж, как только вы будете готовы, немедленно сообщите мне. Я буду держать в известности лорда Режина. Он очень на вас рассчитывает. Прощайте.

Последние слова собеседники произносили уже на лестничном пролете и у входа в гостиную, где они попрощались и разошлись.

Итак, картина прояснилась. Ну, конечно! А Тилли уже начинала беспокоиться: время идет, а Дольфин бездействует. Но теперь она поняла, что недооценила его. Девушка горько усмехнулась. Нет, ее старый учитель неисправим… Но он не учел главного: ни при каких обстоятельствах она не станет слепым орудием в его руках. Тьодхильду охватила вдруг сильнейшая уверенность, что она справится со своей задачей и не позволит Дольфину совершить задуманное. Главное, – что она теперь знает о его планах. Да она бы и не смогла о них не узнать! В нужное время она оказалась именно там, где нужно, – и именно затем, чтобы предотвратить готовящееся преступление.

От этих мыслей на душе у девушки внезапно посветлело. Значит, не зря она ездила в Лидис… Собственно говоря, она всегда знала, что с ней ничего не происходит просто так. Тилли давно привыкла к тому, что все, с чем ей приходится сталкиваться в жизни, обязательно перерастает затем в нечто более важное и значимое для нее и оставляет неизгладимый след в ее судьбе. А Роберт… Что ж, наверное, – это цена за полученное знание. В конце концов, ее предназначение не в том, чтобы осчастливить какого-то богатого сеньора и нарожать ему кучу наследников, а в том, чтобы вернуть на землю утраченную гармонию. Наверное, это звучит слишком высокопарно и противоестественно, с точки зрения простых людей, – ну, и слава Богу, что никто даже не догадывается о странных устремлениях Тьодхильды. Кроме, разве что, Дольфина и его друидов… Вот им бы лучше этого не знать. Впрочем, теперь она имеет серьезное преимущество перед ними и всегда сможет опережать их хотя бы на шаг.

Как же, все-таки, интересно жить на этом свете! Ведь если человек любит свою работу, если она кажется ему интересной и увлекательной, то он и выполняет ее хорошо и вдохновенно. Вступив в противоборство с общиной Дольфина, Тилли почувствовала в себе настоящий соревновательный азарт. Ей было совсем не страшно, ибо в нее вселилась уверенность в том, что преимущество – на ее стороне. Бедный Роберт… Он ведь так хотел защитить ее, спасти от коварного Дольфина, а она теперь так откровенно радуется возможности встретиться с Верховным Жрецом и показать ему свои окрепшие зубки. Пусть знает, с кем имеет дело! В то же время, она просто не могла относиться к этой опасности всерьез. Ей даже казалось, что Дольфин скорее сам пожертвует своей жизнью, чем причинит ей какой-либо вред. Она по-прежнему любила своего учителя и искренне верила, что он испытывает к ней такие же нежные чувства.

О своей великой любви к Роберту Тилли старалась даже не думать: хорошего – понемножку. Она решила так: уж если ей судьба преподнесла такое счастье, то нужно с благодарностью его принять. Но если это счастье ей удержать не удалось, – значит, следует идти по жизни дальше, сосредоточившись на своих насущных проблемах. А время все расставит по своим местам: кто был прав, кто – виноват… Еще вчера она решила, что обязательно сходит к отцу Стефану. Он всегда был прекрасным врачевателем человеческих душ, и Тьодхильд надеялась получить от него хоть какое-то утешение в своей беде. Но сегодня она поняла, что в этом нет необходимости, так как все ее вчерашние страдания отошли на задний план и показались вдруг такими мелкими и недостойными... Словно от всей ее невиданной любви не осталось больше ничего, кроме благодарности богине за ее яркий, изумительный подарок.

Возможно, в следующей жизни… когда они будут ближе друг другу, когда между ними не будут стоять такие мощные разделительные барьеры… Быть может, тогда он сумеет переступить через свои материальные привязанности, а она будет свободна от своего космического долга… Ведь они уже соединились на Небе и перед Богом навеки пребудут супругами. Она всегда его будет любить, – но только не в этой жизни. Когда-нибудь они обязательно встретятся, но сейчас… ей нужно быть сильной, – а для этого ей нужно быть одной. Или же, – с человеком, который сможет пойти за ней. Вот если бы Роберт смог отказаться от всех своих привычных благ… Но он на это не способен, а, значит… значит, не судьба.

Не зная сегодняшних планов Матильды, неожиданно явился Стефан, обеспокоенный ее долгим отсутствием.

– И куда это ты пропала, Тильда? – приветствовал девушку священник, едва переступил порог ее дома. – Я уже начал волноваться.

– Здравствуй, отец Стефан. Я только что вернулась из Лидиса.

Пришлось ему поведать свою печальную историю, хотя все ее мысли были уже далеко, – где-то в Долине Змей. Выслушав девушку, пресвитер удивился тому странному равнодушию, с каким она излагала все обстоятельства дела.

– Ты все мне рассказала?

– Конечно, отче.

– Мне кажется: ты все-таки что-то от меня утаила.

– Что я могла утаить?

– Тебя волнует что-то другое, – я же вижу.

– Возможно, но я бы не хотела говорить сейчас об этом...

– Конечно, Мэт. Как хочешь. Но, если я могу тебе чем-то помочь…

– То ты был бы первым, к кому бы я обратилась.

Отец Стефан был озадачен. Он впервые видел Тилли в таком состоянии. Ведь она недавно пережила такую серьезную драму, а говорит об этом так сухо и безучастно… И это – Матильда, которая всегда была отзывчива к любым движениям человеческой души, которая так много ждала от любви… Как-то не вязалось нынешнее настроение девушки с ее глубоко эмоциональной натурой, ее природной впечатлительностью, способностью любить и сопереживать… Наверное, ей действительно пришлось нелегко, и эта драматическая история серьезно повлияла на ее душевное состояние. Пытаясь разговорить Матильду, священник вдруг понял, что она тяготится его присутствием и хочет побыть одна. Опять у нее какие-то тайны, и опять она не впускает его в свою скрытую жизнь… бережет его душевное спокойствие, не хочет тревожить… не надеется на его помощь… в который раз…

Почувствовав себя лишним, отец Стефан стал прощаться.

– Главное, – что ты жива и здорова, – сказал он.

Девушка быстро обняла его и извинилась за неприветливый прием, объяснив это своим удрученным настроением. Но священник-то понимал, что дело – не в настроении, а в чем-то ином, и это иное заботит ее куда больше, чем все случившееся в замке под Лидисом.

Когда священник ушел, Тилли резко встряхнула головой, словно сбрасывая с себя все остатки сонного состояния, длившегося практически всю ее жизнь, и решила приступать к делу.

– Война – так война! – сказала она себе и решила ехать в Долину Змей.

– Не сейчас, – услышала она внутри себя чей-то голос.

Немного удивившись, она спросила:

– Это почему же не сейчас?

– Не сейчас, Матильда. Подожди немного.

Это был, конечно, Гафиз.

– Ты же обещал ко мне приехать. Так где же ты?

– Уже в пути.

– И когда ты будешь здесь?

– Завтра. Дождись меня и никуда не уходи.

Гафиз и впрямь приехал на следующий день, к вечеру. Он смотрел на Тилли очень грустными глазами и говорил почему-то большей частью о Роберте. По его словам, Тилли утратила возможность установить гармоническую связь со своим любимым и теперь им уже нельзя быть вместе.

– Замечательно, – ответила девушка. – Я и не собираюсь быть с ним вместе. Я уже распрощалась с ним.

– Нет, не распрощалась, – печально сказал Гафиз. – Это не так-то легко. Стоит вам лишь увидеться…

– Но я не собираюсь с ним видеться!

– Для вас обоих будет лучше, если вы расстанетесь.

– Ничего не понимаю… Мы уже расстались, Гафиз! Мы расстались! Ты слышишь меня?

Для убедительности Тилли пощелкала перед его глазами пальцами, словно пытаясь вывести его из дремотного состояния, в которое, как ей казалось, погрузился зерванит. У Тилли было такое впечатление, словно он не слышит ее. Но Гафиз уже был в будущем и видел все, что там должно случиться.

– Послушай, – сказал он, – что бы ты сейчас ни говорила, – ты не выбросила Роберта из своего сердца. Но, поверь: если вы еще хотя бы раз попытаетесь сойтись, – это погубит вас обоих. В другой жизни, Матильда, – пожалуйста, но не сейчас. Сейчас вы к этому не готовы. Ваша связь делает вас очень слабыми, – особенно тебя, Мэт. Тебе это просто противопоказано. Не делай этого, – прошу.

– Да не собираюсь я! – раздраженно ответила девушка.

– Дай мне слово.

– Да пожалуйста!

И вдруг Тилли испугалась той легкомысленности, с какой она собиралась давать Гафизу столь серьезное обещание. Говорят ведь в народе: «Никогда не говори «никогда». Кроме того, ей показалось, что, если она сейчас это сделает, – она предаст свою любовь, совершит преступление перед Венерой. Запнувшись, после небольшой паузы девушка сказала:

– Я не могу тебе дать такого обещания. Да и почему я должна тебе что бы то ни было обещать? Я же не знаю, как может все повернуться… Просто я могу с уверенностью сказать, что сейчас я не хочу быть с ним. Хотя… если он захочет остаться здесь, со мной…

– Нельзя этого делать, Матильда.

– Послушай, не командуй моей жизнью! Я сама буду решать, что мне нужно делать, а что – нет.

– Ты желаешь сама решать? – неожиданно холодно спросил зерванит.

– Да, – с некоторой растерянностью ответила девушка.

– Хорошо. Тогда я уезжаю. Решай свои вопросы сама, – это твое право.

И, не говоря больше ни слова, Гафиз начал запрягать свою лошадь, готовясь к отъезду.

– Как? Ты уже уезжаешь?

– Да.

– Но ты ведь только что приехал!

– Я тебе все равно не нужен. Ты и сама прекрасно управляешь своей жизнью, – вон, какая самостоятельная стала!

– Но, Гафиз! Ты же сам понимаешь, что это – всего лишь бравада. Ты мне очень нужен.

– Ты не веришь ни единому моему слову.

– Ну, почему не верю? Просто, когда дело касается любви…

– Ты теряешь голову, не так ли? Знаешь, Матильда, это – все, что я хотел тебе сказать. Больше нам говорить не о чем. Если ты не желаешь меня слушать, – живи, как знаешь. Я не буду давить на тебя.

– Гафиз! Ты старше меня. И ты должен быть мудрее…

– Если ты об этом говоришь, – значит, ты уже ставишь себя со мной наравне. А, значит, – я тебе действительно больше не нужен.

– Нет, нужен!

– Я хочу тебе помочь, а ты изо всех сил упираешься.

– Я не упираюсь. Помогай. Только не так.

– А как? По-другому помочь я не смогу. Извини. Ищи себе другого учителя.

– Я не могу искать другого. У меня просто не может больше быть учителей. Я выросла.

– Вот то-то и оно. Ты выросла, и теперь ты можешь сама распоряжаться своей жизнью. Поступай, как хочешь.

– Но я действительно не собираюсь встречаться с Робертом.

– Отлично. Но мы оба с тобою знаем, что произойдет, если эта встреча все-таки состоится.

– Я стараюсь об этом не думать…

– Вот поэтому я уже не узнаю тебя. Ты всегда сначала думала, а потом делала.

– Ничего и не изменилось. Я и сейчас так поступаю. Но я попала в такой особый мир… в такое искривленное пространство, – оно называется любовью, – и теперь просто не знаю, что ожидает меня завтра. Прости меня!

– Не извиняйся. Ты ни в чем не виновата. Но имей в виду: сейчас ты вступаешь на путь жертвы. И я хочу, чтобы в этот судьбоносный момент твоей жизни ты была в полном сознании. Ты не желаешь думать, – так послушай хотя бы меня. Я не думаю, я – знаю! Знаю, что ты сейчас сворачиваешь с пути, предначертанного тебе Небесами, и переходишь на другой, – путь жертвы. Я очень уважаю и ценю путь Христа. Он добровольно взошел на Голгофу, потому что с самого начала избрал для себя именно такую форму осуществления своей миссии на земле. И она была оправдана. Но это – не твое: ты рождена для другого. А сейчас ты фактически меняешь свою судьбу, прекрасно зная, что твое предназначение – не в этом. Ты начинаешь играть по чужим правилам, на которые твоя энергия просто не рассчитана, – она рассчитана совсем на другое! Ты сгоришь, Матильда, – а твоим врагам только этого и надо! Ты теряешь свою силу, девочка.

– Но ничего ведь еще не случилось.

– Это уже случилось в твоей душе и очень скоро проявится в твоей судьбе.

– Ну, чего ты от меня хочешь? – в отчаянии воскликнула девушка.

– Откажись от него. Иначе ты не справишься со своей задачей.

– Хорошо, – устало ответила она, – я постараюсь. Но я ничего не могу обещать.

– Возьми себя в руки!

– Не знаю… Я попробую.

– Это не так уж сложно, – особенно для тебя.

– Ну, как не сложно, Гафиз? Он же – моя половинка! Моя самая настоящая половинка, – ты ведь знаешь, что это такое. И как я могу сказать ему «нет»? Разве не грех, – разбрасываться таким даром Небес? Свою настоящую половинку так трудно найти! Многие ищут ее не одну свою жизнь и не находят, а я вот нашла… и что мне теперь…

– Нашла, но не сможешь удержать.

– Почему? Что во мне не так?

– Ты находишься под недремлющим оком темных магов. Вот если бы ты была кристально чиста, – тебя бы никто не сумел зацепить. Но это не так. У тебя есть рана, которая давно уже болит.

– Какая такая рана? Что у меня болит? Я не понимаю тебя.

– А ты подумай. Твоя ахиллесова пята, в которую тебя всегда можно поразить.

– Я не знаю.

– Гибель твоей матери. То, что ты еще в детстве осталась одна, лишенная материнской защиты.

– Ну и что? Многие люди остаются без родителей еще в детстве…

– Но они и не ставят себя под удар, Мэт. Они не претендуют на решение судеб мира. Они спокойно себе живут незаметной, мирной жизнью и звезд с неба не хватают.

– И потом, – кроме матери, у меня была Медлан. Она стала мне второй матерью.

– А роль отца исполнил Дольфин? У тебя образовалась очень гармоничная семья, Мэт. Ты же сама понимаешь, что вторая мать – всего лишь вторая мать. Она не смогла заменить тебе настоящую.

– Ну, почему? Она смогла…

– Не лукавь хотя бы перед собой, Тьодхильда. Медлан и Дольфин дали тебе совсем не то, что ребенок получает от родителей. Согласен: они дали тебе действительно немало, – но это совсем другое. Не позорь мои седые волосы, – ведь я учил тебя астрологии! Ты прекрасно знаешь, что потеряла поддержку своего четвертого дома. Ты забыла, где у тебя Лилит? А Медлан и Дольфин – это твой девятый дом. Они были твоими учителями, но не родителями. Они давали тебе знания, но при чем здесь родительская защита, безусловная родительская любовь? Они любили тебя за заслуги, – в данном случае, за будущие заслуги, – а не просто так, как родители любят свое дитя, – лишь за то, что оно есть. Ты была в их глазах, некоторым образом, их духовным творением, в которое они вкладывали свои замыслы и надежды. Они рассчитывали на тебя, как на будущего сотрудника в своих оккультных делах. А вот не было бы у тебя этих талантов, – была бы ты им нужна?

– Неправда! Медлан любила меня просто так! Она даже присутствовала при моем рождении и очень помогла тогда моей матери.

– Конечно, Мэт. Но в тот момент она оказалась рядом с твоей матерью не случайно: она знала, что за ребенок появится на свет. Она видела в тебе свою преемницу, – даже больше, чем преемницу, – защитницу народа. Ведь это она тебя так назвала? И она, и Дольфин смотрели на тебя, как на посланницу Небес и, в то же время, как на творение рук своих. Участвуя в твоем воспитании, они и себя ощущали причастными к твоей великой миссии.

– Ты пытаешься убедить меня в том, что Медлан совсем меня не любила? Это просто удивительно: сейчас, когда ее уже с нами нет, когда она не может тебе возразить, ты говоришь о ней такие гадости! А ведь вы были друзьями, Гафиз! Я просто не узнаю тебя!

– Послушай, Матильда, я вовсе не отрицаю, что Медлан тебя любила. Но ее любовь проснулась чуть позже. Вначале она видела в тебе благословенного ребенка, посланного на землю с космической миссией. Она должна была опекать тебя и давать тебе основы духовных знаний. Ее любовь – ее личное дело, но изначально она была ответственна за тебя перед Космосом не как мать, а как духовный наставник, – вот в чем дело. Это, конечно, не исключало ее любви, но источник этой любви – не в материнском чувстве, а в ценности твоей духовной миссии. Это – любовь за заслуги, – настоящие ли, будущие, – не важно. Не по родству! Духовное родство есть нечто совсем иное, нежели родство материальное. А ты утратила именно материальное родство, у тебя ослаблена связь с миром материи. Не ты ли всегда так гордилась тем, что в твоем характере почти отсутствуют женские черты, и радовалась, когда находила в нем мужские?

– Я просто видела в этом знак своего приближения к андрогинному сознанию… Мне кажется, – после небольшой паузы продолжила Тилли, – что ты не совсем справедлив ко мне. Просто мои мужские черты не в таком ущербе, как у большинства женщин. Я думаю, что у свободного, просветленного человека всего должно быть в меру, – и женского, и мужского…

– Так вот слушай мой ответ. У тебя нет этого «всего – в меру». В твоей душе уже давно нарушена гармония.

– И в какую сторону?

– Угадай с трех раз. В сторону мужского, конечно, – не притворяйся дурочкой, а то мне становится стыдно оттого, что я тебя учил, а таких элементарных вещей ты до сих пор не понимаешь.

– Мне кажется, что ты ошибаешься. У меня все в порядке с внутренней гармонией. Иначе как бы я смогла найти свою половинку? Разве может человек, скованный путами своего материального пола, найти свою идеальную пару?

– Согласен! – зерванит даже поднял руки. – Но я хочу тебе сказать: если бы ты была действительно гармонической личностью, – ты никогда бы не утратила свою половинку, а ты ее уже утратила! Да-да, утратила, – независимо от того, появится он еще в твоей жизни, или нет. Ты его уже потеряла. Вот почему я и говорю, что ваша связь вас только ослабит, – потому что вы не заслуживаете быть вместе: вы слишком далеки от природы андрогина.

– Ну, почему? Если Роберт захочет вернуться ко мне, мы еще сможем быть вместе.

– У вас не получится. Только навредите друг другу. Мира между вами никогда не будет.

– Но почему?

– Я не понимаю, Мэт, в каких школах ты училась? Почему ты притворяешься сейчас несмышленышем?

– Да потому что ты вдалбливаешь мне сухую теорию, а я имею дело с живой практикой. Тебе хорошо теоретизировать, когда тебя это не затрагивает. А я ищу любую возможность отменить законы, не позволяющие мне стать счастливой… изо всех сил пытаюсь их обойти… стать исключением, – ведь от этого зависит моя судьба, Гафиз!

– Молодец! Но не лучше ли просто честно выполнять свою работу, а не пытаться обойти космические законы? Все добрые дела рано или поздно вознаграждаются. А ты своей награды еще не заслужила. Отдыхать и наслаждаться жизнью будешь в лучшем мире.

– Я настолько далека от гармонии?

– Да, девочка моя. Да тебе это и не нужно! Ты же знаешь, какие задачи перед тобой стоят.

– Но я также знаю… Скажи, Гафиз, и в самом деле… Ведь христианство – это религия любви, религия Андрогина… Как же я смогу, будучи настолько далекой от состояния андрогинной целостности, восстановить в нашем мире гармоническое равновесие между мужским и женским началами? Если у меня самой, как ты говоришь, его нет, – значит, я ничем и не смогу помочь другим? Не значит ли это, что моя духовная миссия фактически неисполнима? Тогда зачем было Господу поручать ее именно мне, – столь несовершенному в гармоническом плане созданию?

Гафиз молчал, пытаясь подобрать нужный ответ. Она была права: без наличия внутренней гармонии ей не было смысла даже пытаться что-либо делать. Тем не менее, она была посвящена в эту космическую миссию. Значит, она гармонична? Но с этим он тоже не мог согласиться. Ответ ему невольно подсказала сама Тилли. Чтобы окончательно его добить, она легкомысленно добавила:

– Ты же не хочешь сказать, что Господь ошибся? И, если Он все-таки не ошибся, – значит, Он знал, что я с этим справлюсь. А справиться я могу лишь при условии своей душевной чистоты.

– Да в том-то и дело, девочка моя, что ты не соблюла свою чистоту.

– Что ты имеешь в виду? – смутилась Тилли.

Она уже начинала понимать, в чем дело.

– Ты утратила свою девственность. Девственность – хотя бы символический, но все же залог андрогинности человека. Пока человек не вступил в половую связь, он считается андрогином. Он еще ни мужчина, ни женщина. Помнишь, как Христос приводил в пример безгрешных детей, которые мудрее многих взрослых? Это потому, что в символическом отношении дети не привязаны еще к своему телесному полу. Они – выше пола, выше материи; они одухотворены и целостны. То же самое – и монахи. Это – люди, которые, не исполняя своих половых функций, живут как бы в двух мирах…

– Да что ты? – язвительно ответила Тилли. – И с чего бы они тогда так ненавидели несчастных женщин?

– Ты сама понимаешь, что я говорю об истинных монахах, которые не всегда и живут-то в монастырях. Я не говорю о тех развратниках, которые только называют себя монахами. А те монахи, которые ненавидят женщин и считают их источником скверны, не являются даже истинными христианами.

– Хорошо, я согласна с тобой, – нехотя ответила Тилли.

– Ты согласна, что девственность имеет андрогинную природу?

– Да. Помню, – я всегда спорила с Дольфином, когда он говорил, что девственность, практикуемая в друидических общинах, дает возможность накапливать полярную энергию, – мужскую или женскую, в зависимости от половой принадлежности членов общины. Я всегда считала, что энергия девственности – не мужская и не женская, а андрогинная, – в большей степени андрогинная, чем энергия смешанных общин. В смешанных группах происходит слияние противоположных качеств, но при этом достигается лишь их кристаллизация. К андрогинности это не имеет никакого отношения, потому что не соблюдается гармония: соединяются тела, но не души. Соединяются посторонние люди, не являющиеся андрогинными партнерами. Я это к чему говорю? Девственность вовсе не является обязательным условием андрогинности. С другой стороны, если ты соединяешься со своей действительной половинкой, то ты не только не теряешь своей андрогинности, – ты ее даже укрепляешь!

– В чем-то ты, конечно, права, Тьодхильда, – ответил Гафиз. – Но все не так просто. Ты стала женщиной. Хорошо, хорошо, – добавил он, заметив протестующий жест Тилли, – для тебя это не так уж страшно: ты ведь у нас – особенная. Твой мужчина – твой андрогинный партнер. По этой части у меня к тебе претензий, быть может, и нет. Но еще до встречи с ним твоя внутренняя гармония была нарушена, так что для тебя было бы предпочтительным, если бы ты все-таки оставалась девственницей. Ну, да ладно. Что сделано, – то сделано. В момент земного рождения в твоей душе царила полная гармония. Но потом в ней кое-что изменилось. Смерть матери… она не была заложена в твоей судьбе.

– Несмотря на мой четвертый дом?

– Да, несмотря на это. Ты была, конечно, уязвима по четвертому дому, но тебя должны были защитить.

– Почему же не защитили?

– А это уже другой вопрос. Мы не будем сейчас его обсуждать.

– Нет, ну отчего же? Раз уж мы коснулись его, давай обсудим. Почему меня не защитили?!

В голосе Тилли послышались нотки отчаяния. Тема материнской смерти задела ее за живое, ибо оставила в ее душе незажившую рану.

– Хорошо, я отвечу так: твой духовный учитель готовил тебя совсем не к тому, к чему ты была инициирована Небесами. Да ты и сама это знаешь.

– И что? По твоим словам, выходит, что Дольфин стал невольной причиной смерти моей матери? Он нарушил мою гармонию, – и это привело к таким тяжелым последствиям?

– Ты слишком долго находилась под его влиянием. Он не мог не изменить тебя.

– Отлично! Значит, теперь я не способна уже ни на что иное, кроме выполнения той операции, в которую он меня втягивает, а моя истинная миссия нынче отменяется?

– Да нет же! Конечно, нет, Тьодхильда. Вот теперь мы можем поговорить с тобой о главном.

– Я рада!

– Ты будешь меня слушать, или нет?

– Говори, пожалуйста.

– Так вот. В своем теперешнем состоянии ты не сможешь исполнить свою миссию в полном объеме.

– Вот как? – с сарказмом промолвила девушка.

– Да. Тебе нужно восстановить утраченное.

– Воскресить мать? Я не против.

– Пожалуйста, Теодхильда!

– Я слушаю.

– Встреча с Робертом должна была тебя исцелить.

– Почему же не исцелила?

– Сейчас не время об этом рассуждать. Это – вопрос из твоего будущего.

– А я просто уверена, что без решения этого вопроса мне не стоит идти дальше.

– Нет, Матильда.

– Ты предлагаешь мне заморозить рану и оставить ее исцеление на потом? Но что может сделать больной человек?

– Сейчас уже поздно тебя лечить. Я же сказал, что это – дело твоего будущего. Если ты займешься им сейчас, – ты потеряешь все, но ни на дюйм не продвинешься в решении своей проблемы.

– Почему?

– Потому что все зависит не только от тебя. Ты идешь впереди своего партнера, – намного впереди. Он тянет тебя назад. Для своего просветления ему необходимо время, которого нет у тебя. Лучше обойтись сейчас без него. Тебе его показали, – ты его знаешь. Отлично! Все! Но если ты будешь продолжать с ним дальше…

– …Тогда я буду включать андрогинную христианскую магию…

– Возможно. Но ты ничего не успеешь сделать.

– Почему не успею? У меня – девяносто лет жизни!

– Это если ты не свернешь со своего пути. Но ты уже сворачиваешь, Мэт, – вот о чем я говорю! У тебя могут отобрать твои годы.

– Не знаю, Гафиз… Если я сейчас его брошу, – кто же ему поможет? У него ведь в этом мире никого, кроме меня, нет…

– Но это не значит, что ты должна ему нос вытирать.

– Вот ты говоришь, что он намного позади меня. Но если я сейчас ему не помогу, – он отстанет еще больше. Я не имею права так разбрасываться тем, что у меня есть… особенно если это противоречит законам Венеры. К тому же, мне трудно поверить в то, что во мне нарушена гармония. Ну, как это может быть правдой? Меня ведь поддерживает Венера!

– Она тебя не поддерживает, милая, – она тебя, скорее, лечит. Вернее, пытается лечить, но ты не желаешь поддаваться ее лечению.

Это было уже слишком.

– Да с чего ты взял? – возмущенно спросила она.

– Сама подумай: разве ты всегда руководствовалась ее советами, разве всегда выполняла ее указания?

– На то – и человек, чтобы действовать по своему усмотрению. Венера мне даже призналась, что человек иногда может оказаться впереди самих богов.

– И ты думаешь, что это – твой случай? – насмешливо спросил Гафиз.

– А почему бы нет? – с вызовом спросила Тилли. – Ведь боги отвечают лишь за отдельные стороны нашей жизни и часто не видят дальше сферы своих собственных интересов. А человек должен собирать все эти стороны воедино, примиряя и гармонизируя их друг с другом. Так почему я не могу быть эффективней богов, когда дело касается моей целостной личности?

– Ну, хотя бы потому, что твое защитное поле насквозь пробито. Пока была жива Медлан, – да, действительно, она окружала тебя заградительной магической сетью, она даже нередко прикрывала тебя собой. Может, потому и умерла она раньше своего срока?

Тилли вздрогнула. Ну, конечно! Гафиз фактически обвинил ее в смерти Медлан, но он был прав. Она и сама подозревала, что является виновницей этого печального обстоятельства, но всегда боялась себе в этом признаться. Тилли, конечно, знала, что Медлан могла прожить намного дольше. Да все целители живут, как правило, очень долго! И вот теперь из уст Гафиза она получила подтверждение своим худшим опасениям. Но она же не хотела! Она не думала, что может стать причиной ранней смерти Медлан!

– Да, Мэт. Даже смерть твоей покровительницы была знаком нарушения твоей земной программы!.. Но не терзай себя, – примирительно сказал Гафиз. – Ты ни в чем не виновата. Хотя… если бы ты была хоть немного послушнее, поменьше нарывалась на неприятности… Но что теперь об этом говорить? Дети всегда эгоистичны и не замечают страданий своих родителей… Я ни в чем тебя не виню. Не винит тебя, конечно, и Медлан. Но, как мудрая женщина, она сейчас бы меня поддержала, Матильда: тебе не нужно больше встречаться с Робертом.

– Скажи, Гафиз, вот если бы я всегда и во всем слушалась Медлан, Дольфина, тебя, Венеру, – что бы из меня тогда получилось? Что бы я могла тогда представить миру? Я бы перестала быть человеком, понимаешь? Я перестала бы быть свободным существом. Ведь если бы нас могло спасти и несвободное существо, то Господь не стал бы посылать к нам Иисуса. Кому же захочется, чтобы его родной сын проходил через такие немыслимые страдания? Он послал бы ангела, архангела, серафима, – да кого угодно, но не человека! Это был вынужденный шаг со стороны Господа, и я не сомневаюсь, что Он при этом очень страдал! Но другого выхода у Него просто не было.

– Ну, это не совсем так, Мэт. Ты не все знаешь о Христе.

– Допустим. Но я знаю, что он был человеком. А быть человеком, – это значит быть свободным, идти порою против правил, против заранее заготовленной программы, какой бы замечательной она ни была. Согласна: в этом случае перед человеком предстают два пути: путь добра и путь зла. Главное – выбрать путь добра. Не всегда это удается, конечно. И для меня здесь главное, – не ошибиться. Если же я буду безошибочно выполнять все ваши указания, – я, быть может, и не ошибусь, но тогда в этом мире ничего не изменится. А, стало быть, выполняя все ваши указания, я не выполню своего главного предназначения. Потому что от меня требуется то, чего не знает никто из вас, – даже Венера! И именно в этом, – мой истинный путь, мой вклад в очищение земли. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

– Но подобные ошибки очень дорого стоят. Вспомни лжепророка Мани, христианских монофизитов, а также многочисленных гностиков, материализующих христианскую доктрину.

– Вспомнила. Я не хочу оказаться среди них.

– А никто и не хотел. Никто из них не хотел быть неправым.

– Я понимаю. Но решение нельзя искать там, где его указывает кто-то другой. Решение – не в слепом следовании чьим-то указаниям, какими бы авторитетными они ни были. Знаешь, кому единственному я бы поверила? Христу! Вот человек, который пошел по своему личностному пути, и при этом не ошибся!

– И ты знаешь, чем это было обусловлено. Он был не только человеком.

– А каждый из нас, в каком-то смысле, не только человек!

– Ты понимаешь, о чем я говорю.

– Если следовать твоей логике, тогда бесполезны его слова: «Я иду к Отцу моему и Отцу вашему». Он показал нам, что мы с ним равны перед Богом. Мы – такие же Его дети, как и он, – пусть пока еще только в возможности, но это – факт. К тому же, Христос был не в том смысле богом, в каком богами являются Венера, Марс, Юпитер и другие. Он был Сыном Бога Единого, – то есть, целостным, а значит, – личностным богом. Чувствуешь разницу? Его божественность была одновременно и человечностью. Это – не боги Олимпа, отражающие какие-то отдельные черты человеческой психики. Мне немного неловко это говорить, но олимпийские боги – это, практически, персонифицированные черты человеческого характера. В каком-то смысле, их даже можно отождествить с частями нашего тела. А Бог, от имени Которого пришел Иисус, – этот Бог представляет всего человека. Подлинная божественность – в целостности. Человек в своем высшем проявлении – Сам Бог, и в этом – тайна Христа.

– Я не буду с тобой спорить, Мэт, тем более что принадлежу совсем к другой религии.

– И что? У вас все по-другому? Я ведь прекрасно знаю твою религию.

– Не льсти себе. Ты очень многого в ней не знаешь. Но довольно об этом. Давай поговорим лучше о тебе.

– Давай.

– Ты понимаешь, что не можешь никогда не ошибаться? Хоть это-то ты понимаешь?

– Да. А теперь ты мне скажи: ты хочешь заставить меня отказаться от свободы, – от того, что составляет самую сущность божественно-человеческой личности?

– Нет.

– Но именно это ты сейчас делаешь! Чего же я буду стоить без свободы? Зачем же тогда весь этот сыр-бор?

– Нет, я хочу сказать другое. Ты, конечно, должна следовать велению своей души, – с этим я совершенно не спорю. Но есть в мире вещи, которые я могу просчитать наперед. Твой нынешний настрой ошибочен. Я это вижу, Тилли! Там, где у меня нет полной уверенности, я могу промолчать и дать тебе возможность доказать свою правоту. Но здесь-то мне все ясно!

– Ты можешь ошибаться, Гафиз. Даже ты!

– Я не спорю с тем, что могу ошибаться. Но я уверен, что не ошибаюсь сейчас.

– А никто из нас «сейчас» не ошибается. Все мы ошибаемся «в принципе», но только – не в конкретном случае. Я рискну.

– Ты рискуешь не только собой.

– Я готова взять на себя ответственность.

– Но ты даже не представляешь, какой может оказаться расплата!

– А почему я должна бояться расплаты за свои поступки? Мне не нужна расплата за чужие грехи, но за свои я буду только рада понести наказание. Это поможет мне подняться, стать лучше и мудрее.

– Ты не учитываешь одного: это будет расплата не за твои грехи. Ты вынуждена будешь брать на себя чужие. Вот к этому ты не готова. Ты даже не представляешь, как это тяжело, – быть козлом отпущения! Ты не сможешь ответить на вопрос: почему у тебя ничего не получается? Что может быть хуже, когда твои идеи не работают на практике?

– Это – что, такое меня ждет наказание?

– Ты не будешь находить ответов на свои вопросы. Как ты думаешь: легко тебе будет кричать в пустоту?

– Как замечательно ты все мне сейчас расписал! Дальше можешь не продолжать! Я все поняла. Но у меня все равно нет иного выхода.

– Выход можно найти всегда.

– Я ничего еще не сделала из того, в чем ты меня обвиняешь.

– Это – не обвинение, а предупреждение.

– Хорошо. Тогда, если все это случится, – у тебя будет основание с удовлетворением заметить: «Я же говорил!»

– Ты забываешь, что живешь здесь не одна и отвечаешь не только за себя. Тебе многое дали, отобрав у других. Ты отвечаешь и за них, – за тех, кто дал тебе свои таланты.

– Я знаю, Гафиз. Вот это я знаю.

– Я просто хотел тебе напомнить.

– Спасибо. Ты ведешь себя, – не как учитель, а как чересчур заботливый отец, которому в высшей степени наплевать на личность своего ребенка и для которого важно лишь одно: чтобы малец был элементарно жив. А счастлив он или нет, хочет ли он вообще жить, – если так жить, – его не интересует.

– Ты меня не услышала. Я только что сказал тебе, что от тебя зависит не только твоя собственная судьба. Ты слишком сильно связана с другими, – с огромным количеством людей, которые отдали тебе свои силы для того, чтобы ты ими правильно распорядилась…

– Мне нечего тебе больше сказать. Да, ты меня предупредил. Спасибо.

– А твой Роберт…

– Давай оставим эту тему!

– …Твой Роберт – еще совсем ребенок. Он и не узнает тебя, когда вы с ним снова встретитесь.

– Зато я его узнаю.

– Ты – да, ты узнаешь его. Но ты же ничего ему не сможешь сказать. Не осмелишься...

– Я сделаю все, чтобы он сам почувствовал.

– А он не почувствует, Матильда. Он слишком далек будет от этого. И очень серьезно болен. Да тебе и не дадут. Твою энергию просто перекроют. Это сейчас ты можешь все. А потом, когда на тебя взвалят чужие грехи, ты будешь носить их на себе, и под этой ношей он тебя просто не увидит.

– Ничего. Я справлюсь.

– Ты всегда была слишком самоуверенна, Тьодхильд.

– Что я могу поделать, Гафиз? Я имею право не доверять другим. Даже тебе. Лучше я ошибусь сама и буду знать, за что расплачиваюсь, чем ошибусь вместе с тобой и буду кусать локти от досады. Во всяком случае, твоей уверенности в моей недееспособности я не разделяю. И если ты действительно прав, – я просто не заслуживаю твоей правды. Не надо тянуть меня за уши: из этой ямы, – если она, конечно, есть, – я должна выбираться самостоятельно. Даже если я ошибусь, – я не пожалею об этом, потому что сохраню свой человеческий облик. А именно в нем – истоки мирового добра.

– Хорошо, Матильда. Ты сделала свой выбор, и я ухожу.

– Наверное, так будет лучше. Я хотела задать тебе еще один вопрос, но теперь понимаю, что не нужно. Я справлюсь сама.

Зерванит с сожалением смотрел на свою талантливую воспитанницу, катастрофически отдаляющуюся от него.

– И не смотри на меня так! – раздраженно воскликнула Тилли. – Меня еще рано хоронить!

– Я и не хороню тебя, Тьодхильда. Тем более что смерти нет, – ты сама это знаешь. Мне просто жаль тебя: ты обрекаешь себя на тяжелое будущее.

– Не накаркай, Гафиз!

– Хорошо, Тильд. Я уважаю твою позицию. Ты по-своему, безусловно, права. Но мне кажется, – ты несколько утратила чувство реальности.

– Пускай! Не твоя забота.

Гафиз внимательно посмотрел ей в глаза.

– Ты слишком много споришь, Матильда. Больше, чем тебе это нужно.

– В спорах рождается истина!

– Это – великое заблуждение, девочка моя. Ты много видела споров, в которых одна из сторон принимала точку зрения другой? Или хотя бы меняла свои убеждения в какую бы то ни было сторону? В спорах человек лишь укрепляется в своей позиции, – а эта позиция может быть изначально неверной. Мне кажется, – тебе это не нужно. Ты хочешь считать себя правой или найти истину?

– Я запомню твои слова. Возможно, они когда-нибудь мне пригодятся.

– Но я по твоим глазам уже вижу, что ты сама так не считаешь. Ты больше не слушаешь других.

– Быть может, – потому, что я перестала петлять и вышла на прямую дорогу, ведущую к свету?

– Вот с этим я совершенно согласен. Ты и в самом деле вышла на прямую дорогу. Перед тобой уже нет ничего неясного. Вот это-то меня и пугает.

– Может, я просто вижу лучше тебя?

– Ты можешь мне не верить, но я бы очень этого хотел. Я хотел бы ошибиться, хотел бы, чтобы ты оказалась права…

– Конечно, я верю тебе, Гафиз. Ты же любишь меня…

Девушка порывисто обняла учителя, взяла его руки в свои и, глядя ему в глаза, сказала:

– Я всегда буду благодарна тебе за все, чему ты меня научил. Всегда буду любить тебя. А если я в чем-то неправа, – прости. Я только хочу, – как лучше.

– Я тоже хочу, – как лучше. Прощай, Матильда.

На этот раз отъезд любимого учителя не стал для Тилли трагедией, как это было в первый раз. Она вдруг поняла, что всему на свете приходит конец. Конец пришел и ее обучению, – причем, не только у Гафиза, но и у всех возможных учителей в этом мире. Быть может, та внутренняя сила, которой одарила ее Минтака, дала ей чувство уверенности в том, что она может опираться на свое собственное я? Время учебы прошло, и теперь Тьодхильда могла приступить к серьезной работе. А Роберт… если он вдруг появится, – она сделает все, чтобы не нарушить закон Венеры, а в чем она увидит этот закон… – покажет время.

Проводив Гафиза, Тилли почувствовала необыкновенный прилив сил и от удовольствия потянулась. Вот теперь-то, наконец, она могла себе позволить нанести визит Дольфину, раскрыть свои карты и по-взрослому с ним обо всем поговорить. Теперь она уже не будет ничего от него скрывать… впрочем, Гафиз был прав: всему – свое время. Сначала надо обезвредить эту одухотворенную банду.

Тьодхильда решила отправиться в Долину Змей на следующий день. Она будет весело и непринужденно общаться с духовными братьями, но не станет сообщать им о том, что все уже знает. Пусть они пребывают пока в неведении. Так ей будет легче за ними следить, чтобы упреждать их вероломные шаги.

В эту ночь Тьодхильде снился неприятный сон. Во сне она пыталась взобраться по длинной лестнице на крышу очень высокого замка. Поднимаясь вверх, она видела, как постепенно отваливаются и падают вниз все замковые башни. Вслед за башнями рушились стены, и только ее стена еще долго оставалась неподвижной. Когда Тилли добралась, казалось, до самого верха, где лестница крепилась к зубчатому парапету, и уже занесла свою ногу, чтобы ступить на крышу замка, в самый последний момент ее стена тоже обрушилась, и вместе с ней она упала в глубокую пропасть.

Брр… Неприятный сон, – ничего не скажешь. Девушка даже не хотела держать его в памяти, а тем более трактовать, – его смысл был слишком очевиден. Хотя возможны, конечно, были варианты, но исход все равно – один: ей так и не удалось закрепиться на стене, не удалось ступить на крышу замка. Поражение у самой цели, – вот что это значит.

Тем не менее, Тилли попыталась оправдать свой сон вчерашним длительным общением с Гафизом, который мучительно пытался внушить ей свои мысли. Странно было бы, если бы после такого сильного и направленного воздействия мага-зерванита ей не снились бы кошмары. Подумав об этом, девушка с облегчением вздохнула: быть может, ее ночной сон – всего лишь последний шанс Гафиза навязать ей свою точку зрения?

– Напрасно стараешься, милый Гафиз, – с улыбкой подумала про себя Тилли, но передавать ему сообщение не стала.

Приняв с утра пару больных, девушка отправилась на разведку в общину Дольфина. Старый друид был сама любезность. Они очень мило с ним побеседовали, затем Тилли поговорила еще с несколькими братьями и узнала расписание будущих лекций итальянского мистика из Падуи, о котором говорил ей Дольфин. Ничего любопытного для себя она не узнала, но, во всяком случае, убедилась, что друиды ни в чем ее пока не подозревают. Это было тем более приятно, что раньше Дольфин всегда слышал ее мысли и знал ее намерения. Теперь этого явно не наблюдалось. Может, стареет? Да нет, – просто ее внутренний мир, наверное, стал невидимым и неслышным для него, ибо она уже стала другой, поднявшись над своим тогдашним уровнем.

На лекции итальянца Тьодхильд ходила с огромным удовольствием. Познакомилась там с несколькими интересными людьми. После чтений мистика они бурно обсуждали услышанное, делились своими впечатлениями, а также собственными изобретениями и новшествами в области природной магии. Время проходило весело и приятно. Стараясь казаться милой и очаровательной, Тилли внимательно следила за всеми передвижениями вокруг хижины Дольфина, – а у него было немало посетителей. Затем дома, старательно сосредоточившись на своем вопросе, Тилли мысленно отслеживала всех подозрительных людей, которые заходили к друиду, и прослушивала все их разговоры. Так она узнала много нового из неприятельского лагеря.

Расчет девушки был прост: она хотела обезвредить все возможные действия Дольфина и его команды, направленные на разрушение линейного течения времени. Вместе с тем, она намеревалась провести свою операцию по восстановлению космической гармонии. И вот по окончании этого процесса, когда Дольфин поймет, что у него ничего не вышло, Тилли раскроет ему свои карты и призовет его на свою сторону. Ведь не сможет же он вечно на нее сердиться! Она ему скажет, как она любит его, как это важно для нее, – спасти его душу, – и попытается все ему объяснить. Он будет сломлен своим поражением и не сможет сопротивляться. Есть хорошее правило: если ты не можешь изменить события, – измени свое к ним отношение. Бог даст, – и Дольфин примет христианскую истину, и тогда Тилли станет самым счастливым человеком на земле! Тогда она сразу найдет Роберта и скажет ему… она и сама еще не знала, что она ему скажет...

Тилли была чрезвычайно довольна собой и своим хитроумным планом. Она почти не сомневалась в том, что у нее все выйдет так, как надо. Девушка не хотела вступать в открытое противоборство с Дольфином, потому что Гафиз сказал правду: в спорах и противостояниях каждая из сторон стоит, как скала, на своем и с каждой минутой лишь укрепляется в своих убеждениях. Так что не нужно вступать с друидом в открытый бой. А вот женская мудрость состоит в скрытом, невидимом управлении событиями, и Тилли постарается использовать свой женский потенциал, хотя Гафиз и пытался уверить ее в том, что женского в ней почти ничего не осталось. Это у нее-то – не осталось?

В последнее время в душе Тьодхильды нарастало ощущение того, что окружающие ее недооценивают и не понимают. Словно она сокрыта от них под какой-то непрозрачной паранджой, за которой они ее почти не видят. И это – люди, научившие ее магии, посвятившие ее в законы космического миробытия! Они словно упрощают ее, переводят в некую двухмерную систему координат, в то время как она давно уже пытается жить в четырехмерном пространстве. Когда-то, в детстве, Тилли услышала немного странную формулу, гласящую: «Тот не учитель, чей ученик не превзойдет его самого». Быть может, беда ее учителей состоит в том, что они не внимают этому мудрому правилу? Ведь высшее предназначение человека состоит в создании чего-то нового. Возможно, она ступила на ту стезю, которая известна только ей, и эта доступная лишь ей реальность совсем невидима для ее наставников. Так должна ли она отказываться от своей мечты только потому, что им все это незнакомо? Сердце ей подсказывало, что нет.

Вот, к примеру, Дольфин. Он хорошо услышал зов Богини спасти родную землю от христианского насилия и лицемерия. Но он не понял главного: речь шла не о самом христианстве, а о том, во что его превратили служители христианского культа. Подлинное же христианство ничуть не вредит природному миру. Напротив, – оно могло бы очистить и избавить этот мир от зла. Да и языческая природа была сама заинтересована в появлении христианства, ибо не могла самостоятельно справляться с накопившимися в ней проблемами!

Новое учение о Воскресении, исключающем последующую смерть, должно было ответить на вопросы, ставшие насущными для взрослеющего человечества. И разве мудрый природный мир стал бы отказываться от столь щедрого подарка? Да нет же! Постоянные смерти и новые рождения, ежегодные увядания и воскресения природы, – и все это в ореоле нескончаемых мучений и страданий, – едва ли лучший вариант существования жизни на земле. Он свидетельствует лишь о глубокой болезни природы, у которой просто нет иного выхода, кроме как подчиняться этим кабальным законам. А появление Христа дало ей такую возможность, – воскреснуть и никогда не умирать, никогда не испытывать боли и страданий. Нет, не отказалась бы она от такого шанса, – Тилли была просто уверена в этом. А вот Дольфин не поверил, что здесь можно что-то изменить. Он – человек консервативной формации, глядящий не в будущее, а в прошлое. Он восхищается лишь прекрасным прошлым, но не видит еще более прекрасного будущего.

Но Гафиз, – почему он-то не верит в ее силы? Он ведь так хорошо ее знает! В последнее время, правда, Тилли начала всерьез в этом сомневаться. Ну, ничего: вот она выполнит свою задачу одна и без помощников, – тогда все и увидят, что она была права, а они все ошибались… Еще и хвалить будут за то, что она настояла на своем, не стала слушать их советов… всегда ведь так бывает…

…В один из погожих октябрьских дней, когда на небе светило яркое полуденное солнце, а лесной грунт был устелен оранжевым ковром опавших листьев, Тилли возвращалась из Бирмингемского рынка домой. На душе было светло и спокойно, и девушка вдыхала полной грудью пленительные запахи осеннего леса, наслаждаясь роскошной красотой умирающей природы. Внезапно Дениз недовольно фыркнул, словно учуял вдали чужака. Тилли прислушалась и тоже услышала насторожившие Дениза звуки, – топот конских копыт и скрип приближающейся повозки. Кто-то ехал по той же дороге ей навстречу. Девушке стало любопытно: кто бы это мог быть? Она ведь всех в округе знала. Приготовившись к встрече с кем-то из знакомых, Тилли немного сдвинула с тропы своего коня, чтобы дать возможность разминуться двум телегам.

Когда встречный транспорт показался за поворотом, девушка ахнула от изумления: перед ней была настоящая карета, какие бывают только у очень богатых вельмож. За всю свою жизнь в здешнем лесу Тилли почти не встречала путешественников в каретах, и ей было ужасно интересно: что за важная персона почтила визитом ее родные края? За каретой не следовал полагающийся в таких случаях эскорт из слуг и воинов. Только одинокий кучер сидел на козлах, да пассажир, по-видимому, находился в самой карете. Когда карета поравнялась с телегой Тилли, из окошка выглянуло удивительно знакомое девушке лицо. Приглядевшись повнимательнее, она узнала в нем своего давешнего благодетеля, – графа Тибо Шампанского, собственной персоной.

– Ба, да это Матильда! – радостно приветствовал ее граф. – Как хорошо, что мы с тобою встретились. А я как раз к тебе. Просто не знал, где ты живешь, и спрашивал у местных крестьян. Они и указали дорогу. Правда, я уже начал думать, что заблудился…

– А Вы действительно немного съехали с пути, сэр Тибо, – с улыбкой ответила Тилли. – Вы едете по тропе на Бирмингем и в противоположную сторону от моего дома.

– Правда? Как же, все-таки, хорошо, что ты мне повстречалась!

– Тогда разворачивайте свою карету и поезжайте за мной.

Тилли было немного не по себе от такого неожиданного внимания высокой персоны. Она просто не могла себе представить, что могло от нее понадобиться графу Тибо. Во всяком случае, она не испытывала ни малейшего чувства опасности, – напротив, на душе появилось приятное волнение и предчувствие чего-то необычного и очень интересного.

Дома девушка приготовила для гостя самое лучшее блюдо, какое только умела готовить, – курицу, запеченную с грибами и сушеными лесными ягодами. А необычные деликатесы, всевозможные вкусности и прекрасное французское вино граф Тибо привез с собой и выставил на стол.

До позднего вечера он так и не решился заговорить с Тилли о цели своего приезда. Он лишь расточал ей многочисленные комплименты, хвалил за смелость, проявленную на приеме у Лаворски, расспрашивал о здешних краях и людях, живущих в этой местности. Тилли с готовностью отвечала на все вопросы, прекрасно понимая, что он просто оттягивает момент перехода к главной теме. Ее несколько смущала эта ситуация и то, как странно он на нее смотрит. Под его пристальным взглядом девушка внезапно почувствовала, что начинает краснеть. Заметив ее смущение, граф и сам немного смутился. Наконец, он взял себя в руки и осторожно заговорил:

– Я приехал сюда, Матильда, чтобы сделать тебе одно предложение.

По тому, как он это сказал, Тилли сразу поняла, о чем пойдет речь, и ее взяла легкая оторопь.

– Я никогда не встречал таких девушек, как ты… Я не хотел тебя расстраивать… тебе, наверное, больно это вспоминать, – я имею в виду твой разрыв с женихом и отъезд из замка Лаворски.

– Ничего, я уже пришла в себя… Мне сейчас намного легче.

– Буду говорить с тобой начистоту. Понимаешь, Матильда, я – женатый человек и не могу сразу предложить тебе стать моей женой. Пока не могу. Когда я увидел тебя… мне даже трудно это объяснить… В общем, такого со мной не случалось еще никогда. Я очень хочу, чтобы ты стала моей. Но ты не бойся, – я ни к чему тебя не буду принуждать. Если ты скажешь «нет», – то для меня это будет значить «нет». Но если ты согласишься… у тебя будет свой дом, свои слуги, карета, деньги, – все, что тебе будет нужно. Ты не будешь ни в чем нуждаться. У тебя будут книги, – масса книг, любых, – какие ты только пожелаешь. Ты ведь любишь книги, верно? И ты будешь абсолютно свободна. Будешь делать все, что хочешь, бывать там, где захочешь. Я введу тебя в высшее общество, – мне никто ничего не скажет. А со временем… я разведусь с женой и женюсь на тебе. Я просто очень хочу быть с тобой. Если уж я встретил в жизни такое сокровище, как ты, то… нельзя упускать такой шанс… Нет, ничего пока не говори! Ты должна хорошо подумать. Не надо сразу отвечать. Я дам тебе время, – столько, сколько тебе понадобится, чтобы хорошо обдумать мое предложение и дать ответ...

Сделав небольшую паузу, чтобы перевести дыхание, граф продолжал:

– Знаешь, – мне просто больно смотреть, когда я вижу тебя здесь, в этой глуши… Ты – самый настоящий, редкий бриллиант, которому здесь не место. Бриллиант требует дорогой оправы, чтобы сверкать и радовать глаз. Я бы хотел забрать тебя отсюда и увезти с собой, – туда, где тебе будет намного лучше и где ты будешь действительно счастлива. Ну, что скажешь?

Больше всего он боялся, что она ему сразу откажет. Ведь приличным девушкам такого не предлагают. То есть, – предлагают, конечно, но они, как правило, не соглашаются. А вот бедные девушки-бесприданницы, – они менее разборчивы и нередко считают своим высшим благом попасть на содержание к богатому сеньору. К тому же, граф Тибо действительно хотел жениться на Матильде, – правда, не сразу: должно было пройти еще какое-то время, пока он сможет развестись с женой.

– Сэр Тибо, – тихо ответила девушка, смущенно глядя себе под ноги, – мне очень лестно Ваше предложение, но…

– Нет, я прошу тебя: не отвечай! Не лишай меня надежды. Просто пообещай хорошо подумать. Я уеду, а ты спокойно все взвесишь и, быть может… Так ведь будет лучше для нас обоих. Ну, что тебе здесь светит? Какой-нибудь пьяница-муж, который будет тебя бить и заставлять выполнять тяжелую работу. А ты создана совсем для другой жизни! Ты должна блистать в обществе, вдохновлять поэтов, восхищать всех окружающих своею дивной красотой и необыкновенным умом. Разве кто-нибудь из местных способен оценить твои достоинства? Держу пари, что они даже не понимают тебя. Я уверен, что ты чувствуешь себя здесь очень одиноко. Не с кем поговорить, обменяться мнениями, обсудить интересующие тебя вопросы из области науки и искусства… Я все понимаю... Ты даже не представляешь себе, как я буду любить тебя! Роберт Лаворски на это просто не способен. Ведь он предал тебя, Матильда, просто предал! Не смог, а, может, и не захотел тебя отстоять. Мальчишка! Как легко он от тебя отказался!

– Прошу Вас, сэр! – умоляющим тоном сказала Матильда.

– Прости… твоя рана, как я вижу, еще не зажила… Не будем больше об этом. Пускай будет так, как ты хочешь. Только прошу: не отказывай мне сразу! Обещай подумать.

– Хорошо, – после долгой паузы ответила Тилли, – я подумаю.

– Я приеду к тебе через месяц. Тогда и дашь мне ответ. Хорошо? – с дрожью в голосе спросил граф, сведя ладони вместе, как это делают в Индии, когда здороваются или о чем-то просят богов.

– Да.

Тилли готова была дать любое обещание, лишь бы прекратить эту пытку. Постелив графу и его кучеру в своем доме, ночевать она поехала к Раис. Ей почему-то было неловко оставаться на ночь в одном доме с человеком, только что сделавшим ей такое откровенное предложение.

Ранним утром следующего дня она вернулась домой, где застала своих гостей в бодром утреннем настроении. Граф готовился к отъезду и приказал кучеру запрягать лошадей.

– Как Вы спали, сэр Тибо?

– Спасибо, хорошо. Только, прошу тебя, Матильда, не называй меня сэром Тибо! Только не ты!

Тилли ничего не ответила и лишь слегка наклонила голову.

– Матильда, я хочу тебе сделать подарок...

И протянул ей кольцо, – золотое кольцо с самым настоящим изумрудом, – любимым камнем Венеры. Оно было такой невероятной красоты, что девушке вдруг почудилось, словно в сердце у нее сразу что-то вспыхнуло и осветило дивным светом и ее саму, и все окружающее пространство. Она не могла отказаться от такого подарка и приняла его с благодарностью, как истинный дар Венеры. Кто бы мог подумать, что это будет граф Тибо?..

После его отъезда Тилли долго не могла прийти в себя. Бродила, как неприкаянная, по лесу и пыталась привести в порядок свои взъерошенные мысли, выделывавшие настоящие акробатические кульбиты. Вначале, когда граф предложил ей стать его любовницей, Тилли собиралась с негодованием отвергнуть это предложение, но он был так мягок и деликатен, что ей не хотелось его огорчать. С нравственной точки зрения, это было очень унизительное для девушки предложение. Но Тилли никогда не привязывалась к общесоциальным критериям оценки нравственности и морали, поэтому лично ей оно вовсе не казалось оскорбительным. В чем-то граф Тибо был даже прав: ей вряд ли светит замужество с кем-нибудь из местных пьянчужек, – да и не только из них. После неудачи с Робертом она уже не думала о браке. Искать кого-то другого, когда она нашла его, – свою единственную и неповторимую половинку, – было бы глупо и противоестественно...

Но граф… Он вел себя, как настоящий рыцарь… Это так приятно и непривычно для нее… Когда перед самым своим отъездом он протянул ей это кольцо, – кольцо, которое ей мог бы подарить, скорее, Роберт, – сердце девушки растаяло и она почувствовала, что все еще возможно… Что-то в ее душе перевернулось, сдвинулось с мертвой точки, и в голову стали приходить самые разные мысли… Кольцо – знак Венеры… А что, если, в самом деле?..

И, если раньше Тилли не могла себя даже представить в постели с Тибо, то теперь это перестало ей казаться таким уж абсурдным. Чем больше она думала о графе, тем больше ей нравились мысли об их возможной близости. А, собственно, почему бы нет? Ведь Роберт поступил с ней, по меньшей мере, не по-мужски, – и именно тогда ей на помощь пришел граф Тибо. А Роберт, – ну, где он сейчас? Почему его до сих пор нет? Вначале она не хотела его даже видеть, потом стала думать, что он еще может вернуться, – и постепенно эта надежда переросла в уверенность. А теперь? Прошло уже два месяца с того дня, когда она уехала из Лидиса, а его все нет и нет. Как такое может быть? Тилли просто не понимала, почему он так легко от нее отказался, – после всего, что между ними было. Может, это – проделки Гафиза? Ведь зерванит ужасно не хотел, чтобы они снова были вместе!

– А что, если с Робертом что-то случилось? – вдруг в ужасе подумала Тилли, но тут же с облегчением вздохнула: она была бы первой, кто об этом бы узнал, ведь она – его половинка! Она бы почувствовала, что с ним что-то не так.

И тут вдруг девушку охватило сильнейшее раздражение на своего неудавшегося супруга. Ужасно хотелось ему насолить, показать свое равнодушие, заставить его страдать, ревновать, волноваться... И граф Тибо в этом случае был бы для нее лучшим средством мести. Помечтав еще немного в том же духе, Тилли вернулась на грешную землю. Это было бы, конечно, замечательно, но не очень порядочно по отношению к графу. Да и к себе самой, конечно… Зачем же ломать себе жизнь только ради того, чтоб разозлить своего бывшего любовника? Он позлится и забудет, а ей придется со всем этим жить, быть может, долгие годы…

Но если не из чувства мести, а просто потому, что граф Тибо ей очень нравится… он так похож на мужчину ее мечты… Собственно, какое это имеет значение, – будет она ему женой, или любовницей? Главное, – чтобы им было хорошо вместе. Одним словом, она все больше склонялась к мысли, что это возможно… Правда, о том, что ей придется уезжать из своего лесного дома, Тилли как-то не подумала...

Выходя из леса на родную поляну, она вдруг услышала отчаянный топот конских копыт, доносящийся из глубины лесной чащи. Кто-то гнал во весь опор, причем, – явно в сторону ее дома. Девушке стало немного не по себе, и она тревожно оглянулась. Останавливаться Тьодхильда не стала и, не сбавляя шага, устремилась к своей избушке в надежде на то, что успеет войти и закрыть за собой дверь, прежде чем таинственный всадник покажется из-за кромки деревьев.

Девушка шла все быстрее и быстрее, страшась оглянуться, а всадник неумолимо приближался, – как в страшном сне. Она не хотела поворачиваться к нему лицом, потому что уже знала, – кто это, – и не желала встречаться с ним взглядом. По щекам текли предательские слезы, и, дабы Роберт не увидел ее в таком ужасном состоянии, она побежала. Кажется, он позвал ее по имени, но она старательно повторяла себе, что это ей просто послышалось…

Роберт нагнал ее уже у самого дома. Он успел спрыгнуть с коня и удержать ее за руку, когда она коснулась двери. Увидев, что Тилли сопротивляется, он схватил ее обеими руками и резко рванул на себя, после чего она сразу оказалась в его объятиях, упершись подбородком в его грудь. Девушка начала отчаянно отбиваться, пытаясь освободиться из цепкого плена.

– Зачем ты приехал? Я не хочу тебя видеть! – кричала она, старательно пряча свое заплаканное лицо.

– Я люблю тебя, Тилли!

– Иди к черту!

– Почему ты так со мной обращаешься?

– Если бы любил, приехал бы давно. Где ты был все это время?

Роберт начал целовать ее лицо, затем взял ее на руки и внес в дом.

– Как же мне все это надоело! – с тоской проговорила Тилли, когда он положил ее на кровать и начал развязывать шнуровку на ее блио.

Чтобы не дать себя раздеть, девушка стала заново завязывать узлы на своей одежде, стараясь оторвать от себя его пальцы. Заметив у Тилли кольцо, он замер и сразу убрал свои руки.

– А это у тебя откуда? – недовольным тоном спросил он.

Он знал, что Тилли не любила драгоценностей и никогда их не носила. Но уж если она надела такое кольцо, – то это могло объясняться лишь одним: у нее явно кто-то есть, кто дорог ей настолько, что она решила ради него сделать исключение. 

– Не твое дело, – грубо ответила девушка.

У нее не было никакого желания что-то ему объяснять.

– Тебе его кто-то подарил?

– Я же сказала: не твое дело.

– У тебя кто-то есть?

– Может, и есть. А тебе что? Ты же отказался от меня! Вот и убирайся отсюда, – тебя здесь никто не ждал!

– Вот как?

– Да, так!

– И кто же он, позволь тебя спросить? Какой-нибудь бедный крестьянин? Впрочем, что я говорю? Какой бедняк может себе позволить купить такое кольцо?

– А почему ты думаешь, что он его купил? Может, это – лесной разбойник? Снял кольцо с кого-нибудь и подарил мне!

– Ты бы не приняла, – немного подумав, ответил Роберт. – Такой подарок ты бы не стала брать, – я же знаю тебя.

– Приняла, не приняла, – тебе какая разница? Просто выметайся отсюда, – не то мой мужчина придет и снесет тебе голову!

– Отлично. Вот с ним-то я и хочу встретиться. Дай кольцо!

Не успела Тилли и опомниться, как он сорвал с ее пальца кольцо, вышел во двор и зашвырнул его подальше, в сторону леса.

– Что ты наделал? – в отчаянии закричала девушка.

Ей было так больно, словно он отобрал у нее последнюю надежду на счастливую жизнь. Только сейчас она поняла, как дорого было ей это кольцо. С ним она связывала свои самые светлые мечты. Было в нем что-то такое притягательное, магическое, многообещающее…

– Убирайся отсюда! – с гневом воскликнула Тилли. – Я тебя ненавижу!

Ужасно хотелось причинить ему боль, или, еще лучше, посадить его на метлу и запустить куда-нибудь в космическое пространство, чтобы он никогда больше не вернулся на землю. Но Тилли совсем не умела этого делать. Кое-что она, конечно, умела, но ее как будто оставили все ее магические силы. Она вдруг почувствовала себя обессиленной, слабой и бесконечно уставшей от безумных потрясений последнего времени.

– Просто уходи, – тихо, но внятно проговорила она и выразительно посмотрела ему в глаза. – Я хочу, чтобы ты ушел.

– Значит, я для тебя уже ничего не значу? Как же быстро ты забываешь свою бесконечную, неземную любовь! И как мало нужно, чтобы ты отказалась от нее!

– Уходи, – повторила Тилли.

– Накорми хотя бы моего коня. Дай ему воды. Ты же не оставишь погибать голодной смертью бедное животное?

– Рядом – два селения. За каких-нибудь двадцать минут ты доберешься до любого из них. Там и накормишь своего коня.

– Спасибо за чуткость и участие.

– Пожалуйста.

Он не уходил. Только раздраженно прохаживался по комнате взад-вперед, гневно сверкая на нее глазами. В голове теснились лишь грубые слова и выражения, которые настойчиво просились на волю. Опасаясь сказать девушке то, о чем потом придется пожалеть, и отчаявшись найти для нее хоть что-нибудь иное, Роберт стремительно вышел из дома и пошел на задний двор, где хранился овес и стояли чаны с водой. Напоив своего несчастного Кима, он взял охапку овса и протянул уставшему животному. Ким ел прямо из рук хозяина, а Роберт с нежностью смотрел на своего вороного друга, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы: вот кто единственный его понимает...

Возвращаться в хижину было невероятно тяжело: Роберт просто не знал, что он ей скажет. У него было такое ощущение, словно она разлюбила его, – и что теперь с этим делать? Ноги буквально подкашивались, но он заставил себя войти в комнату. Тилли сидела на кровати, согнув ноги в коленях и обхватив их руками. Уткнувшись подбородком в запястья, она тоскливо глядела куда-то в пол. Когда Роберт открыл дверь, она опустила голову на руки, чтобы не смотреть на него.

Молодой человек осторожно сел рядом, – она не шелохнулась.

– Я люблю тебя, – тихо проговорил он. – Прости меня. Прости за все. Я пытался жить без тебя, но у меня не получилось. Не бросай меня. Ну, не могу я без тебя жить! Просто не могу!

– Почему? Почему ты так со мной обращаешься? – слабым голосом спросила Тилли, подняв к нему свои заплаканные глаза.

– Не знаю… А почему ты со мной так обращаешься? Почему ты ради меня не можешь сделать того, о чем я прошу?

– Потому что я такая! А не нравится, – уходи! Я и так не должна быть с тобой…

– Почему?

– Не знаю. Так сказал мой учитель Гафиз.

– Какой еще Гафиз? У тебя же учитель – Дольфин.

– Гафизу я больше доверяю.

– А какое ему дело до нас?

– Он желает мне добра.

– Добра – без меня? Ты и вправду думаешь, что без меня ты будешь счастлива?

– Нет. Не знаю…

– Давай пошлем его к черту…

– Дело не в нем.

– А в ком?

– Скажи, ты, правда, хотел от меня избавиться? Там, на приеме…

– Нет! Я просто не смог сдержаться после твоих резких заявлений. Как ты разговаривала с епископом Винчестерским! Я мог бы накричать на тебя тогда. Мне так хотелось дернуть тебя за руку и вывести из холла… Хотелось разбить какую-нибудь вазу, чтобы она рассыпалась с оглушительным грохотом… Еще минута, – и я бы это сделал, клянусь!

– Ты оставил меня одну.

– С тобой был Генрих. Ведь все обошлось, Тилли!

– Да, обошлось. Но, если бы не граф Тибо…

Интонация, с какой Тилли произнесла это имя, насторожила Роберта.

– А что граф Тибо?

– Он спас меня, когда меня хотели арестовать.

Нахмурившись, Роберт перевел взгляд на стену. Немного помолчав, он спросил:

– Ты считаешь, что я предал тебя? Оставил на растерзание?

– А сам ты так не считаешь?

– Послушай, чего ты хочешь от меня? Я ведь уже попросил прощения! – запальчиво ответил Роберт.

Девушка молчала. Она сама не знала, чего она хочет от него.

– А почему ты дал мне уехать? Почему не поехал за мной? Разве это не значит, что ты решил отказаться от меня? – спросила, наконец, Тилли.

– Я просто понял, что в замке ты жить никогда не будешь. Никогда…

– Да, это правда! Не буду никогда…

И вдруг Тилли вспомнила, что всю первую половину дня она провела в мыслях о графе Тибо. Она даже начала подумывать о том, чтобы принять его предложение. А ведь это повлекло бы за собой ее неминуемый отъезд, и не куда-нибудь, а на материк, – в Шампань. Этого еще не хватало! Как же она сразу не подумала о такой неприятной перспективе? Нет, теперь она точно знала: графу Тибо следует отказать, как бы тяжело ей ни было это сделать…

– Я много думал. Пытался примириться с твоим отъездом. Ты не захотела остаться со мной, – так почему же я должен был вести себя иначе? – прервал Роберт ее мысли. – Почему я должен бегать за тобой?.. Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я жил здесь? Хорошо! Мне ничего другого не остается, – я поселюсь здесь, в твоем драгоценном лесу.

У Тилли перехватило дыхание. Как же долго ждала она этих слов!

– А знаешь, почему меня так разозлило, когда я увидел у тебя кольцо? – продолжал он.

– Почему?

Вместо ответа Роберт взял ее левую руку и надел на безымянный палец почти такое же кольцо с изумрудом, – в первый момент девушке даже показалось, что это – то самое кольцо, которое он недавно выбросил: то ли он, все-таки, не стал его выбрасывать, то ли просто отыскал его потом в траве.

– Что это? – изумленно спросила она.

– Мой подарок. Знак моей любви… Мне стало так больно, когда я увидел у тебя такое же… Я понял, что меня кто-то опередил. Скажи мне, – кто он?

– Это уже не имеет значения.

– Правда?

– Правда.

– У тебя с ним что-то было?

– Нет. А ты точно хочешь остаться у меня? – осторожно, чтобы не вспугнуть свою несмелую мечту, спросила Тилли.

– Конечно, нет! Но разве у меня есть другой выход?

– Не знаю. Это тебе решать… – с замиранием сердца ответила девушка.

– Я уже все решил. Иначе не приехал бы к тебе. Я остаюсь.

Радостно взвизгнув, Тилли бросилась ему на шею. Такой прыти от себя она даже не ожидала. Прижимаясь к любимому всем своим маленьким телом, она ощущала, как в ее измученной душе воцаряется долгожданный покой. Грозы отгремели, льды растаяли, реки вышли из берегов и смыли все ее обиды и горести… Все стало вдруг кристально чистым и ясным. И как только могла она надеяться, что сможет без него прожить? Как она могла представить себя рядом с графом Шампанским? Как мог Гафиз надеяться, что сможет разлучить ее с возлюбленным? Какая же все это чепуха, по сравнению с ее любовью, – вечной, как мир, и безбрежной, как океан, которого она никогда в своей жизни не видела…