Глава 14.  

 

Тилли решила навестить самых близких людей в Бирмингеме, – своего покровителя Эдгара Уоллиса, подругу Раис, – и познакомить их с Робертом. По пути ей хотелось заехать на пасеку к старому Ульриху: давно она с ним не виделась. Кроме того, с самого утра ее охватило непреодолимое желание еще раз сходить в Бирмингемскую церковь.

Планов было – море, и поэтому, быстро расправившись с домашними делами, молодые люди, не мешкая ни минуты, оседлали своих коней и отправились в деревню. По пути они свернули на пасечный участок, где, как Тилли казалось, со времен сотворения мира хозяйничал древний улыбчивый Ульрих.

– Тильда! Девочка моя! – радостным криком приветствовал ее старый пасечник. – Хвала святой Мелиссе, – ты все-таки вспомнила о старике Ульрихе. А я-то думал, что уже и не доведется тебя повидать на своем веку…

Тилли соскочила с лошади и бросилась Ульриху в объятия. По ее щекам текли слезы. Только сейчас она поняла, как много у нее действительно родных людей, которых в последнее время она совсем забыла.

– Прости, Ульрих… Я такая эгоистка…

– Ничего-ничего. Главное, – что ты все-таки приехала меня навестить. Раньше-то, бывало, заходила почти каждый день, потом все реже и реже… А мне так хотелось повидать тебя, услышать твой нежный голосочек, послушать твои увлекательные истории… Где ты, как ты, что с тобой, – я уж и не знаю. На прошлой неделе приходила за медом вдова Тельми, так хоть она мне немного о тебе рассказала. Говорила, что видела тебя как-то на ярмарке. Перекинулись, – сказала, – парой слов, да и разошлись…

– Ой, Ульрих, у меня такая радостная новость… Этого еще никто не знает: вот тебе первому говорю. Познакомься: это Роберт Лаворски. Возможно, мы с ним скоро поженимся.

За радостными приветствиями Ульрих совсем позабыл о госте, которого привезла с собою Тилли. Внимательно посмотрев на молодого человека, он окинул его оценивающим взглядом и одобрительно кивнул:

– Ну, я вижу, девочка моя, что с выбором ты не ошиблась. Сразу видно, – хороший человек. И, как я полагаю, благородного сословия?

– Да. Он из графской семьи. Его родовой замок находится в окрестностях Лидиса.

– О… далековато. Значит, ты уедешь с ним, и я уже не смогу тебя увидеть?

– Нет, ну что ты… Думаю, что мы еще не раз увидимся…

– Да ладно, ладно… Для меня, ты же знаешь, главное, – чтобы ты была счастлива. А ты ведь счастлива? Да? Я и сам вижу по твоим радостным глазкам, – они просто светятся от счастья!

– Да! Да! Я очень счастлива!

Тилли не видела смысла посвящать старого пасечника в свои проблемы. Пусть он думает, что у нее все хорошо.

Попив чаю с медом и распрощавшись с Ульрихом, долго не желавшим их отпускать, путники отправились дальше. Сначала они заехали к Раис, жившей на окраине Бирмингема, а затем нанесли визит Эдгару Уоллису и его семейству.

Узнав о брачных планах Тилли, Эдгар сразу приступил к делу. Он тут же объявил Роберту, что дает за девушкой приданое, исчисляемое в довольно внушительную сумму. Когда парень стал отказываться, Уоллис даже обиделся и сказал, что не хотел бы, чтобы о Матильде думали, как о какой-то безродной голодранке, и стал решительно настаивать на своем праве обеспечить ей приданое. Его энергично поддержала Колетт, которая тоже очень любила Тилли и даже слушать не хотела о состоятельности графов Лаворски: приличия, по ее мнению, все равно должны быть соблюдены. Так они спорили довольно долго, но неожиданно дверь в гостиную отворилась, и Тилли почувствовала легкий озноб: в дверях показался Конан, – ее несостоявшийся жених. Рядом с ним стояла молодая женщина, – по всей видимости, его жена.

– Конан, сынок! – обрадовался было Эдгар, но тут же осекся, вспомнив, что рядом с ним сидит Матильда, и эта встреча двух враждебно настроенных друг к другу людей, наверное, не очень желательна.

По выражению лица своего сына, мгновенно узнавшего девушку, Эдгар догадался, что новая встреча с той, которая ему отказала, была ему неприятна. Тем не менее, Конан заставил себя улыбнуться и вежливо поздоровался с Матильдой и со всеми, кто находился в гостиной. Когда ему представили Роберта как жениха Мэт, лицо Конана невольно перекосилось, – он просто не смог утаить раздражения. Тем не менее, он быстро взял себя в руки и приветливо улыбнулся гостю. Узнав, о чем идет речь, он тут же стал на сторону родителей и поддержал их идею дать девушке приданое. Такой несвойственный ему альтруизм поначалу даже удивил Тилли, но потом она поняла, что Конан делает это лишь для того, чтобы вызвать одобрение отца, рассчитывая на хорошее наследство.

Бросая редкие косые взгляды на Тилли, Конан вел непринужденную беседу с Робертом, изо всех сил пытаясь убедить гостей Эдгара в том, что его дела идут превосходно и он бесконечно счастлив в браке. С воодушевлением Конан рассказывал о своих очаровательных детях, в которых он души не чает, о своих масштабных планах на будущее… Но за всеми этими радостными заверениями Тилли слышала одну и ту же тайную мысль: он не простил ей ее давний отказ. Судя по всему, она так и осталась занозой в его сердце, и теперь, глядя на ее улыбающегося жениха, он ненавидел их обоих. Возможно, он смирился бы с тем, чтобы девушка вообще никому не досталась, но, узнав о ее предстоящем замужестве, он был просто возмущен. И ему стоило, верно, немалых усилий не подавать виду, что он испытывает дикую ревность. Его приветливость и непринужденный светский тон смогли обмануть всех, – но не Тилли: она сразу поняла, что Конан объявил ей настоящую войну.

В течение всего разговора девушка внимательно приглядывалась к Эдгару. За последнее время он очень сильно сдал: как-то быстро постарел, располнел, у него появилась одышка. Едва поздоровавшись с Эдгаром, Тилли сразу заподозрила неладное. Однажды во время беседы он внезапно побледнел и схватился рукой за сердце, а затем вытащил из кармана какую-то баночку с пилюлями и быстро проглотил одну из них. После этого у Тилли уже не оставалось сомнений: Эдгар серьезно болен. Улучив удобный момент, она тихо подошла к нему и справилась о его здоровье. Он сначала бодрился, говорил, что с ним все в порядке, но затем, когда Тилли сама назвала его болезнь, – а, по всей видимости, это была грудная жаба, – он во всем признался. Оказалось, что Уоллис болеет уже около года и принимает пилюли, которые прописал ему местный лекарь Барни. Девушка была неприятно поражена:

– Почему ты не обратился ко мне? Я ведь знаю, как лечить такие болезни.

Эдгар неловко оправдывался, говорил, что у него все не было времени съездить к ней, – ведь это так неблизко, – но Тилли прекрасно понимала, что причина – в ней самой. Уоллис просто не хотел ее беспокоить, лишний раз напоминать ей о себе. Он вообще не хотел доставлять ей лишних хлопот. Он так привык опекать девушку, что уже не думал о какой-либо помощи с ее стороны, – она всегда представлялась ему ребенком, нуждающимся в его постоянной защите.

Огорчению Тилли не было предела. Если бы Эдгар обратился к ней раньше, на ранней стадии болезни, – она бы могла его спасти, но теперь… Теперь было поздно: Уоллис был практически обречен. И винить во всем произошедшем Тилли могла лишь себя: была бы она повнимательней к Уоллису, хоть изредка навещала бы его, – обязательно бы заметила его нездоровье и смогла ему вовремя помочь. Да и он с большей легкостью доверился бы ей, если бы у них сложились более близкие, доверительные отношения. А так, – он, по-видимому, решил, что она избегает его, и не хотел навязывать ей свое общение, – даже ради своего здоровья.

Тем не менее, Тилли решила во что бы то ни стало вылечить, – постараться вылечить, – своего заботливого покровителя. Она договорилась с Уоллисом, что этим же вечером он пришлет к ней слугу за флакончиком с лекарством, которое она сама приготовит для Эдгара. А пилюли девушка посоветовала выбросить и никогда больше не обращаться за помощью к этому горе-доктору, который довел его до столь плачевного состояния. Уоллис согласился, но при одном условии: она не откажется от приданого и уговорит Лаворски его принять.

После вкусного домашнего обеда Тилли и Роберт попрощались с гостеприимными хозяевами и отправились в местную церковь. Со знакомым трепетом в душе Тьодхильда вошла в свое самое любимое здание на земле. Как ни странно, но церковь в Лестертоне, где работает отец Стефан, почему-то не вызывала у нее таких возвышенно-мистических переживаний, как ее родная Бирмингемская церковь.

В храме царил полумрак, лишь слабо горело несколько свечей. Все было так, как она любила: в церкви было волнующе тихо и пусто. Только двое влюбленных молча застыли перед алтарем. Во всем церковном здании стояла звенящая тишина, прерываемая лишь слабым потрескиванием горящих свечей. По щекам девушки текли слезы, а в сердце царила такая благодать, словно она здесь встретилась с Самим Господом. Уходить из храма никуда не хотелось, и молодые люди тихонько сели в последнем ряду, чтобы побыть немного в молчании в этом уютном Господнем доме. Но неожиданно зажегся яркий свет, и в зале появилось несколько священнослужителей. Вслед за ними шли церковные служки и несли большие свечи, устанавливая их по всему помещению.

Впереди процессии клириков шел отец Анастасий. По-видимому, ожидалось какое-то очередное церковное торжество, – ибо к нему пожаловали высокие гости из всей здешней округи. Некоторые лица были Тилли знакомы, – отца Сизилия, например, она бы за милю узнала по сияющим на весь белый свет веснушкам. Отца Стефана, правда, среди вошедших клириков Тилли не обнаружила, – да это и неудивительно: Анастасий его явно недолюбливает и в последнее время почти с ним не встречается.

– А! Матильда! – не очень приветливо обратился к девушке отец Анастасий, и Роберт сразу заметил, как глаза веснушчатого его спутника, узрев Тилли, злобно сузились. – Что ты здесь делаешь? Ты разве не знаешь, что, согласно новому указу, все некрещеные миряне в церковь не допускаются?

– Ведьма в церкви, – поддержал его отец Сизилий, – это проклятье на всех христиан, находящихся под защитой этой церкви!

– Не говорите глупостей, – резко оборвал его Роберт. – Я крещен, а эта девушка находится под моей защитой, и всякого, кто ее обидит, я просто зарублю!

Слова парня были чересчур резкими, особенно в столь святом месте, но довольно действенными. Произнося их с явным удовольствием, Роберт красноречиво коснулся рукояти своего меча, висевшего на левом боку, чтобы ни у кого из присутствующих не оставалось и тени сомнений в том, что он не шутит. Тилли съежилась и невольно сжала губы, – уж больно неуместно прозвучали эти дерзкие слова в святом Божьем храме.

Священники опешили, – они не ожидали такого агрессивного отпора. К тому же, в молодом человеке, стоявшем рядом с Тилли, они сразу узнали представителя высшего сословия, ссориться с которым им вовсе не хотелось.

– А Вы, простите, кто? – как можно любезнее обратился к нему отец Анастасий.

– Граф Роберт Лаворски, – к Вашим услугам, – с гордым достоинством, как и подобает людям его ранга, ответил Роберт.

– Ах, простите, граф Лаворски, – залебезил отец Анастасий, – я ведь ничего плохого сказать не хотел. Просто девушка – действительно язычница, – и по законодательству нашей Церкви ей не положено находиться в храме. Впрочем, если Вы можете поручиться за нее…

– Могу, – перебил его Роберт. – Могу поручиться, что, пока она здесь, церковь не обвалится, не упадет, а у вас у всех не полопаются жилы и не повыпадают зубы.

Клирики учтиво поклонились Роберту, но не сдвинулись с места, а продолжали стоять, нерешительно переступая с ноги на ногу.

– Что еще? – грозно спросил Роберт.

– Видите ли, сэр, – начал вкрадчивую речь уже отец Сизилий, – Вы, быть может, не все знаете… Девушка, которую Вы сейчас так опрометчиво защищаете, – самая настоящая ведьма… А ведьмы… они очень опасны для христиан… особенно для молодых мужчин… они способны околдовать, свести с ума… а Вы вот защищаете ее… что, если она и Вас околдовала?

– Пойдем, Роберт, – тихо дернула его за руку Тилли, опасаясь, что сейчас может начаться гроза: она знала вспыльчивость Роберта и его готовность перегрызть горло любому, кто захочет ее обидеть.

– Так Вы хотите сказать, – отмахнувшись от Тилли, начал Роберт, постепенно повышая голос, – что я сумасшедший, околдованный безумец, который сам не ведает, что творит?

– Нет-нет, – поспешил замять этот неприятный разговор отец Анастасий, – отец Сизилий совсем не это имел в виду! Он просто хотел сказать…

– Ведьмы способны на очень коварные деяния, сэр Роберт, – продолжил его мысль другой клирик, отец Антоний. – Они легко завоевывают доверие честных людей, а затем наносят удар в спину. Никто не может чувствовать себя в безопасности, пока на земле существуют ведьмы. Они вредят и людям, и животным, и домашнему хозяйству…

– И кому это я навредила? – не выдержала уже Тилли. Разве хоть кто-нибудь пожаловался вам на меня?

– Ну, нет… Пока нет. Но это не значит…

– А это значит, – вступил в разговор Роберт, – что она – вовсе не ведьма! А то, что вы сейчас наговорили, – называется клеветой. За это я и к суду могу вас привлечь! Если, конечно, прежде не убью вас на месте.

Слова Роберта напугали клириков. Недовольно переговариваясь, они засеменили к выходу.

– А даже если и ведьма, – крикнула им вслед Тилли, – и что? Ведьмы – это всего лишь люди, которые знают законы природы, созданной всесильным нашим Творцом! Мудрые люди, правильно использующие все природные возможности, которые даровал человеку Господь! Разве не ведьмы – лучшие в мире целители? Ваши профессиональные лекари ничего не стоят! Они ничего не знают, потому что даже не интересуются природным миром, который нас окружает! Только ведьмам открыты тайны земли, – потому что они хотят знать эти тайны. Они открыты к знаниям, а вот вы, считающие себя наместниками Бога на земле, намного дальше от Бога, чем мы, ведьмы!

– Не кощунствуй, безумная! – крикнул отец Сизилий. – Ты оскорбляешь Самого Господа! Одумайся!

– Это не я оскорбляю Господа, а вы, его недостойные слуги! Вы и есть настоящие Иуды. Вы лжете и предаете Его, приписывая Ему то, чего нет, и отнимая у Него то, что есть. Вы делаете все, чтобы уничтожить веру людей в Бога, вы убиваете в людях любовь, убиваете саму христианскую веру. Превращаете ее в законническое установление, ничего хорошего ни уму, ни сердцу не дающее.

Обезумев от возмущения, клирики окружили девушку, шикали на нее, осеняли крестным знамением, всем своим видом давая понять, что считают ее вредоносным существом, потерявшим разум и утратившим связь с Богом.

– А я знаю, почему вы это делаете! Потому что вы продали свои души дьяволу, – еще до своего рождения на земле, – и подписали с ним договор о полном уничтожении христианства. А он вас за это поддерживает, помогает творить всякие гнусности, наводить клевету на честных людей, вся вина которых лишь в том, что они ближе к Богу, чем вы. Вы просто воры и разбойники, антихристы, – вот вы кто! Вы клевещете на тех, кто лучше вас и кому вы и в подметки не годитесь!

– О, Господи! Она произносит еретические слова в самом Божьем храме! – крикнул кто-то из священников.

– Говорить правду – не значит быть еретиком. Я знаю, что вы все боитесь правды! Боитесь знания, потому что свет знания обнаружит вашу темноту, ваше преступное забвение Бога!

– Да она еретичка, – шумели клирики.

На шум в церковь понемногу сходились люди, решив, что происходит что-то из ряда вон выходящее.

– Людям не дано все знать! – говорил кто-то из священников. – Многие знания порождают многие скорби…

– Это – у тех, кто не желает их применять в своей реальной жизни или неверно ими распоряжается!

– А ты знаешь, как надо распоряжаться знаниями?

– Да, знаю. Их нельзя использовать во вред. Нельзя использовать науку для создания мощного оружия, способного уничтожить тысячи людей за раз! Не для этого Господь одаряет нас знанием!

– Знанием одаряет нас не только Господь, но и дьявол!

– Ах, какой мудрый дьявол! Может, вы еще скажете, что, раз уж он такой мудрый, то это именно он, а не Господь, создал наш мир? Ведь все знать о мире может лишь тот, кто сам его создал.

– Это ересь!

– Я всего лишь перефразирую ваши слова.

– Это дьявол дал первым людям знание и совратил их.

– Неправда! Дьявол дал людям ложь, а не знание. Иначе следовало бы предположить, что знание отдаляет человека от Бога, – а, стало быть, Бог так плох, что человек, постигнув знание, отказался бы от Бога. Дьявол дал нам не знание. Знание никогда бы не оторвало нас от нашего первоисточника, – Господа Бога. Да и дьявол не был бы дьяволом, если бы вещал направо и налево святые, божественные истины. Какой же он тогда дьявол? Какой из него искуситель? Он дал людям не знание, а искаженное знание, допустил их до источника мирового зла, и это зло поработило их. Но само зло состоит в незнании, повлекшем за собой отдаление от истины, от Бога. Не знание убивает в нас жизнь, – знание дает нам возможность вернуться к Богу, от которого мы в слепоте своей отпали…

– Дело, конечно, не в знании, – возражал девушке все тот же оппонент. – Дело в том, что этим знанием неправильно воспользовались…

– Но даже в этом отношении само знание не является грехом.

– Тогда почему Господь не позволяет нам все знать?

– Ну, вам-то – да! – с ядовитой усмешкой заметила Тилли. – Для таких, как вы, знание опасно, потому что таким, как вы, оно не доступно во всей полноте. Вам доступен лишь упрощенный вариант: «слышу звон, да не знаю, где он». Полуправда всегда страшнее полной неправды. Но только имейте в виду: к полному знанию вас не Господь не допускает, а вы сами себя не допускаете. Вы сами ставите себе запреты на постижение истины, полагая, что и так неплохо в этой жизни устроились. Ваш хлеб – людская темнота, дающая вам почву для утверждения всего, что вам удобно узаконить. А вот мы, представители древних учений, абсолютно уверены, что предназначение человека – в том, чтобы постигать все законы этого мира, – законы духов и стихий, законы звезд и иных миров. И нам это знание вполне доступно. Может, – потому, что мы предпочитаем трудиться, а не погружаемся в ленивое самодовольство, как многие из вас? Мы просто обязаны знать все об этом мире, поскольку несем ответственность перед своим космическим Отцом за состояние дел на земле. Это необходимо для того, чтобы поддерживать здесь жизнь и не допустить уничтожения нашего мира, – чего бы, конечно, очень хотел дьявол.

– Ведьмовское знание – от дьявола!

– Повторяю: дьявол не настолько осведомлен в законах нашего бытия, чтобы сообщать человеку все сакральные тайны Вселенной. Он и сам хотел бы их знать, чтобы разрушить здесь все окончательно. Или под дьяволом вы подразумеваете некую жизнеутверждающую сущность, равную Богу? Вот до чего вы довели самую светлую религию в мире! По моему убеждению, дьявол – это носитель зла и ненависти, разрушитель жизни, клеветник и обманщик. В общем, если принимать во внимание вашу ненависть к инакомыслящим и представителям других религий, ваше враждебное отношение к женщинам и всему материальному миру, а также многое другое, что просто лежит на поверхности вашего сознания, то вы и есть подлинные пособники дьявола.

– Неправда! Мы несем святой крест через всю нашу жизнь и готовы идти ради него на смерть! Мы отказываемся от многих соблазнов этого грешного мира, чтобы нести людям свет и правду о мире небесном!

– Вот-вот. Вы отказываетесь от радостей жизни, – ради чего? Ради радостей смерти? В этом вы видите свет и правду? Разве для этого приходил Господь наш Иисус Христос, чтобы оторвать нас от земного мира? Тогда зачем бы ему было воплощаться в земном теле? Пришел бы в небесном пламени и сверкании молний! Так ведь нет: он вошел в кровь и плоть человека, чтобы показать нам, что человек есть божественное существо, Сын Божий, – причем не только Иисус, но и все мы, вместе с ним! Он утвердил святость соединения божественного начала с человеческим, духа с материей, а вы теперь шельмуете и материальный мир, и религиозные культы, основанные на знании его законов. А ведь законы материального мира, которые изучают те же ведьмы и алхимики, повторяют законы мира духовного, ибо все здесь создано по образу и подобию Божьему, – по образу и подобию духовного плана бытия. Кто знает материальные законы, тот близок и к законам духовным. Нет в язычестве иных правил морали и нравственности, чем в христианстве: единые законы истины и добра господствуют во всех духовных традициях. Да, язычники ближе к материальному миру, но тем самым они ближе и к миру духовному, – как же вы этого не понимаете? Законы-то везде – одни и те же! Кто отдален от материального мира, тот отдален и от мира духовного, кто отдален от материальных истин, – как познает истины духовные? Все, что мы получаем в нашей жизни, поступает в наше сознание только через материальный план. Само наше тело, наш мозг – материальные образования, посредством которых мы постигаем духовные истины. А вы – что же? Отказываетесь от плотского мира, полагая, что таким образом обретете мир небесный! Все это – чепуха! Не снизойдет духовная благодать на того, кто презирает сам план воплощения этой духовной благодати.

Тилли сделала паузу. Окружившие ее люди молчали, с некоторым недоверием глядя на нее. Священники смотрели на Тилли с откровенной ненавистью, но не решались схватить ее, опасаясь Роберта, стоявшего рядом с девушкой и свирепо поглядывавшего по сторонам в готовности отразить любую атаку.

– Христос дал нам веру в подлинное единство двух миров. Человек равным образом близок и природе, и духу. Наши материнские учения отражали близость человека с природой, – отсюда и владение искусством магии как способом сообщения мира духовного с миром физическим. Христианство должно основываться на первоначальных языческих истинах и вести человечество дальше, – но не переступая при этом через древние учения, а используя все известные им законы и открывая свои собственные, – законы иного, материально-духовного мира, мира человеческой души. Вот что является главным в христианстве! Христос снял с нас первородный грех, – а, значит, очистил нашу материальную природу, чтобы она могла воспринять природу божественного духа. Тем самым материальная природа получила свое освящение, а вы снова проклинаете ее, снова называете ее вместилищем зла! Так вы, – что, ставите себя над Богом? Он посчитал для себя возможным прийти в наш мир в материальном обличье, а вы свою материальную оболочку считаете слишком дурной для себя?

– Ну, нет! Вопрос так не стоит, – ответил один из клириков. – Большинство людей живут в привычном для себя материальном мире, и главной задачей для них является жить в соответствии с Божьими заповедями, посещать церковные службы и соблюдать посты.

– И все? – усмехнулась Тилли.

– А что же еще?

– Есть еще кое-что, но речь сейчас не об этом…

– Вот и я говорю не об этом, – прервал ее тот же клирик. – Но есть люди, над которыми меньше довлеют законы материального мира. Это – сильные духом люди, которые отрекаются от светской жизни, идут в монастыри и пустыни…

– Прекрасно! – воскликнула Тилли. – Пусть себе идут в монастыри и пустыни, если в этом – их призвание. Только вы знаете, сколько на свете людей, у которых есть действительное, неподдельное призвание идти в монастырь? Их в десятки тысяч раз меньше, чем заявлено в вашем клире! Вы принимаете в схимники и монахи катастрофически много людей, совсем не готовых к подобной жизни. Их одолевают плотские желания, доводящие их до бешенства, до ненависти к себе, к своей слабой плоти. Жесточайшее чувство вины заставляет их заниматься так называемым укрощением плоти, самобичеванием. Они ненавидят себя за свои слабости, но еще больше ненавидят тех, кто вызывает у них плотские желания. Чтобы не любить то, что им полагается любить, исходя из их естественных, природных целей и потребностей, они становятся его главными врагами, – я говорю о материальном мире, о природе, о женском начале вообще и о женщинах, в частности. Ненависть к женщинам, как и к материальному миру, исходит из нереализованного желания любить и женщин, и материальный мир. Что же это такое? Разве можно так насиловать свою природу, – Богом данную, единственную и неповторимую природу? Или вы считаете, что материальный мир создан дьяволом? Тогда и ваше появление на свет происходит исключительно благодаря дьяволу, – а тогда при чем здесь Бог? Какое место вы отводите Ему в этом мире? Если любовь к женщине – зло, то и рождение людей – зло, и творение мира – зло. Так можно договориться до полного абсурда.

– Ты все передергиваешь!

– Ничего я не передергиваю. Христианская эра исказила все благие законы бытия до неузнаваемости. Будучи призвана привести нас к высшей истине и благодати, она направила нас в прямо противоположном направлении и привела ко лжи, лицемерию и еще большему угнетению человека человеком. В древние времена, в эпоху Золотого Века, когда во многих культурах правили женщины, все было намного лучше и чище, чем сейчас. Люди умели общаться с мировыми духами, с животными и растениями, они понимали простой язык природы. Носителями культуры и жизненных ценностей в те времена выступали женщины, потому что природные циклы женского организма всегда были близки к циклам окружающего мира. В мире почти не было войн, потому что это было время господства материнского начала, и отношения между людьми строились по принципу  отношений матери и ребенка, – по принципу абсолютно бескорыстной любви. Это – принцип защиты и сохранения жизни. Отцовские же отношения – это отношения, основанные на завоевательном принципе, на принципе авторитета и внешней силы. Это – те отношения, которые выстраиваются в патриархальных обществах и выдаются за подлинные отношения Господа и человека. Вместо любви – страх, вместо защиты – насилие и рабское пресмыкательство. Вместо жизни, в качестве высшей ценности на земле, – смерть как способ прославиться и быть восхваленным в веках за свои так называемые героические подвиги. Это – законы мужского мира…

– А! Так ты ненавидишь мужчин!

– Нет, не мужчин. То, что так решительно взяли в свои руки мужчины, они не смогли удержать. Они не смогли совладать с этим миром, потому что напрочь отказались соблюдать его законы, решив взять его силой, – слепой физической силой, – до чего же это наивно! Это – то же самое, что ходить с детской рогаткой на медведя. Никакая физическая сила никогда не сможет победить силу магии! Вера в такую возможность – полный абсурд, примитивная мужская глупость! Какое бы оружие мужчины ни создавали, – они никогда не победят магию женщины! Потому что вся сила мужского оружия остается в пределах материального мира, а вот магия содержит в себе силу двух миров, – мира духовного и мира материального. И какая ирония судьбы: силой магии пользуются представители так называемого материалистического лагеря, а силой физического оружия – наши одухотворенные христиане! Одни лишь ваши безумные крестовые походы легко зароют ваше замечательное христианство и поставят крест над его поникшей цитаделью! Так кто из нас – настоящий язычник? Да тот, кто пользуется языческими же, материальными средствами влияния на окружающий мир! Вы, христиане, – бόльшие язычники, чем мы, – те, кого вы называете колдунами и ведьмами.

– Побойся Бога! Что ты говоришь? Ты угрожаешь христианству? – кричали клирики.

– Нет, пусть она говорит, – шумели люди, обступившие девушку.

У многих из них были родные, погибшие на войне или в крестовом походе, многих Тилли сама когда-то лечила, а чьим-то родственникам – спасла и жизнь.

– Давайте не будем превращать святую церковь в зал для публичных выступлений сумасшедших еретиков! – пытались успокоить массы священники. – Выйдем все на улицу!

– Очень хорошо! – ответила Тилли. – Я могу продолжить и на улице.

И стремительно направилась к выходу из церковного здания, не прекращая при этом свою речь:

– Ведь как гласит христианское учение? «Возлюби ближнего своего, как самого себя», «Если бьют по правой щеке, – подставь левую», – и так далее. А что происходит на деле? История христианства – это история борьбы с инакомыслящими, история вечных преследований, пыток, издевательств и убийств во имя святой веры. Первым делом христианские учителя поставили себе целью уничтожить до основания все предыдущие верования и стали выжигать каленым железом духовное наследие многих общин, поклонявшихся древним богам. А ваш первый христианский император Константин! Это же был самый настоящий вурдалак, – куда там язычникам, которых вы обвиняете во всяческих грехах! Убил своего сына, шурина, сварил живьем свою жену, запорол до смерти племянника… Но все ему готовы простить благодарные потомки за утверждение христианства, – огнем и мечом! Именно в его времена были заложены основы военно-политической системы, господствующей у нас по сей день. Это – тот же принцип самого яростного насилия, – губительного не только для всех остальных религиозных учений, распространенных на территории христианских государств, но, в конечном итоге, и для самого христианства, которое способно само себя разложить и уничтожить. Насилие порождает насилие, и победителей в этой варварской схватке не будет никогда.

Какой-то разъяренный священник попытался схватить Тилли за руку, но Роберт быстро одернул его и с силою оттолкнул. Почувствовав себя еще уверенней под такой надежной защитой, Тилли, возвысив голос, продолжала:

– Насилие – вот метод насаждения так называемой христианской любви, принятый в вашем просветленном христианством мире! Если же кто-то стоит на пути этой «силы любви», не желая принимать вашу религию и предпочитая придерживаться веры своих предков, – он тут же объявляется поклонником дьявола и безжалостно уничтожается. Ваши религиозные просветители загрязняли целебные колодцы и источники, оскверняя все самое дорогое сердцу любого язычника. Вы нередко возводили церкви в местах, где сторонники материнских культов с древних веков общались с духами природы, поклонялись Великой Богине и старым природным богам. Но вам не дано постигнуть великую мудрость иных культурных традиций, основанных на ином восприятии священной силы Господа. И вы знать не хотите о том, что такое религиозная терпимость, сочувствие и понимание иных мыслей и идей. Я бы даже сказала, что вы совершили гигантский шаг назад в духовном развитии человечества, – шаг, сделанный в направлении от Бога.

На улице собиралось все больше и больше людей, но стояла поистине гробовая тишина. Перестали роптать уже и священники, заметив, что народ спокойно и внимательно слушает эту отчаянную девицу. Вероятно, их мысли были уже далеко, в том прекрасном будущем, когда они смогут накинуть на шею ведьме петлю и любоваться ее предсмертными конвульсиями. Воистину, мысль человеческая – самый быстрый в мире конь!

– Вы называете магию исчадием зла, средством дьявола, но сами не хотите признать, что тоже пользуетесь методами магии. Вы тоже пользуетесь святыми амулетами, реликвиями, иконами, фигурками Девы Марии и святых ангелов, а также свечами, медальонами, – даже святой водой. А как часто церковные власти напрямую прибегали к помощи ведьм, чтобы те вызвали бурю во время битвы, если это могло обеспечить победу войску, находящемуся под опекой Церкви! Когда ведьмы вам нужны, вы не брезгуете их услугами, а когда вам необходимо утвердить свое превосходство, вы проклинаете и уничтожаете их! Вы, монашествующие аскеты, ни о чем так тайно не мечтающие, как о плотских утехах с женщинами, не можете простить им того, что так их желаете, но не даете себе права удовлетворить свое желание! Чтобы усмирить свою похоть, вы придумываете различные унизительные характеристики для женщин, называя их слабоумными, рабскими существами, не имеющими отношения к Богу, а некоторые из вас и до сих пор считают их лишенными души! Такая ненависть может объясняться только сильнейшим страхом и чувством зависимости от женщины и от тех природных сил, которые она олицетворяет. Вы превратили женщину из носительницы жизни на земле в ее злейшего врага, а силу женщины нарекли сатанинской силой. Ваша Церковь отвергла древнюю веру в то, что земля – священна, что на ней обитают многочисленные невидимые природные духи. Вы ненавидите и человеческое тело, всем земным утехам предпочитая скорбь и самобичевание. Ведь ваш обет безбрачия так тяжко вам дается! А языческое веселье, песни, танцы, плотские утехи для вас – как соль на свежие раны. Но на самом деле то, что вы называете кознями дьявола, – любое проявление земной радости, особенно плотская любовь между мужчиной и женщиной, – является прообразом первичного процесса миротворения.

– Нет, ну это уже переходит все границы! – воскликнул отец Сизилий. – Прекрати этот балаган, Матильда! Ты говоришь ужасающие, богохульные вещи!

Но люди зашикали на рыжеволосого клирика, и Тилли, поддержанная вниманием публики, продолжала:

– Женщины ближе к природе, чем мужчины, но разве природа не является произведением Господа Бога? Разве не по образу и подобию Бога создана и женщина? Зная законы природной магии и секреты живых растений, женщины-язычницы являются лучшими врачевателями.

– Это правда! – начали раздаваться со всех сторон голоса.

– Пусть ни в каких заведениях они не учились своему ремеслу, но они учились ему у самой матери-природы. Это-то и приводит в ярость профессиональных медиков и церковников. Это, да еще то, что природа и опыт предыдущих поколений целительниц, – куда лучший учитель, чем все учебные заведения, вместе взятые. Мы гораздо лучше разбираемся в причине болезни и в способах ее лечения, чем ваши медики, чьи методы, чем бы человек ни болел, преимущественно одни и те же. Кровопускание и клизма, – вот их панацея от всех недугов. Или какие-нибудь бездарные пилюли, которые не столько лечат, сколько калечат людей.

– Она права! – кричали люди. – Эти лекари вообще ни на что не способны! Сколько невинных душ они загубили своим пагубным врачеванием!

– Я помню, как наш доктор Барни до смерти залечил моего свекра! – говорил кто-то в толпе. – Все пиявки ему ставил. Свекор умирает, а этот – со своими дурацкими пиявками.… Еще и денег содрал столько, что потом я целый месяц хозяину их отрабатывал…

Из толпы доносились все более и более смелые и уверенные возгласы и комментарии. Становилось совсем горячо, и в воздухе назревал бунт. Тилли не рассчитывала, конечно, на столь бурный отклик у населения. Она и не собиралась устраивать никаких выступлений, а тем более возбуждать народ против Церкви. Все получилось как-то само собой, и теперь народное волнение принимало довольно тревожные формы. Роберт тоже это почувствовал и слегка заволновался.

– Тилли, любимая, – шепнул он, дернув ее за рукав, – пора заканчивать.

Но девушка только вошла во вкус. Она словно бы поймала незримую волну народных настроений и озвучивала то, что всем хотелось слышать. Ее слушателям казалось, что она читает их собственные потаенные мысли, которые теснились где-то в дальних уголках сознания и не решались выглянуть наружу. Понимая это, Тилли уже не могла обмануть их ожиданий. Она стала их голосом, их мыслями, их желаниями, их глотком свежего воздуха в душной атмосфере лжи и лицемерия. Никогда еще за время своих выступлений перед аудиторией она не чувствовала такой горячей поддержки, никогда не сознавала себя такой нужной, как сейчас, когда на нее были устремлены десятки, – а то и сотни, – одобрительных глаз. Она была просто на вершине счастья.

– Вот оно, – думала Тилли, – то самое, ради чего я пришла в этот мир.

Постепенно она все больше возвышала голос, а благодарные слушатели отзывались одобрительным гулом на каждую ее удачную фразу.

– Так где же она, – эта самая хваленая христианская любовь? Христианские отцы поделили мир на «своих» и «чужих». Всех «чужих» они решили сделать «своими», а тех, кого не получится, – просто сжить со свету. Да разве к этому призывал нас Иисус? Ведь, если «чужие» не хотят становиться «своими», – разве это не свидетельство духовной слабости служителей Церкви? Они не несут в себе никакой любви и лишь со зверской жестокостью навязывают ее другим. Они не способны дать нам христианскую любовь, – так чего же они хотят от нас? Научитесь сначала быть тем, что вы проповедуете, – научитесь быть христианами и перестаньте быть язычниками в самом дурном, отвратительном смысле этого слова, и тогда вам поверят, за вами пойдут. А любовь из-под палки, – разве это любовь? Это – не любовь, а самое настоящее изнасилование! Христианство нельзя навязывать силой, потому что это – религия свободы, свободного принятия истины, религия зрелой личности, познавшей законы мирового бытия. Пока человек самостоятельно не раскроет в себе Христа, – он не станет христианином, как бы вы его ни называли! Он может быть христианином по сути, а вы будете считать его язычником, и может быть язычником, а вы будете считать его христианином. Святая вера принимается человеком самостоятельно, добровольно, в своем собственном сердце, а не у вас на бумаге. Искреннее принятие Христа одобряется на Небесах, – Самим Богом, а не вами, – его лживыми и недостойными последователями.

Одобрительные возгласы нарастали, и в какой-то миг Тилли почудилось, что в людской толпе она увидела Конана, – его злые глаза, мелькнувшие среди сотен других, доброжелательных глаз, обожгли ее, как ведро холодной воды в морозный день. Посмотрев внимательно туда, где она как будто бы видела Конана, Тилли его больше не обнаружила. Может, показалось?

– А я вам скажу, – продолжала она, – почему в отцах Церкви нет и следа христианской любви, – потому что они отказались от собственной матери! Они решили заменить материнскую любовь отцовской, – а ее оказалось недостаточно для полноценного развития ребенка! Настоящая любовь исходит от обоих родителей, а не от одного из них, убившего другого и внесшего тем самым элемент насилия в жизнь своей семьи. Без одного из родителей не будет и жизни! Христианские идеологи своими собственными руками убили христианскую любовь, потому что любовь может быть только там, где осуществляется связь между мужской и женской природами. Нигде в другом месте и ни при каких обстоятельствах любви вы не найдете. Не может быть любви в пределах одной мужской или женской природы. Любовь – только посредине, только между ними, – и нигде больше. А так называемые ревнители Христа просто нарушили систему мировой гармонии, потянув одеяло на себя. Они оболгали женскую природу, оттолкнули от себя женский мир, унизили женщин… О какой любви после этого они могут говорить? Почему раскололось христианство? Почему вообще это стало возможным? Да потому что католический мир стал насиловать православие, и вместо любви у нас образовалась вражда, – что это, как не смерть христианства? Дорогие граждане, люди! Уже более семидесяти лет, как у нас больше нет христианства! Его убили, – убили сами церковные учителя! Христианством они называют совершенно другое… впрочем, агония христианства продолжалась уже на протяжении многих веков, с самого момента признания его официальной религией Римской империи.

Это были уже не смелые, а поистине безумные слова. Тилли и сама это понимала. Оглянувшись на Роберта, – как он их воспринял? – она увидела твердую, неистребимую уверенность на его лице, словно она не сказала ничего необычного. Наверное, он уже начал воспринимать выступление своей подруги как азартную игру, которая все больше и больше ему нравилась. Он вошел в свою любимую зону риска и испытывал теперь то самое большое удовольствие, которое отмечено в его исходной радикальной карте. Его с непреодолимой силой влекли к себе скандалы, кризисные, рискованные ситуации, – особенно, если они были связаны с его любимой женщиной…

Тилли же это совсем не радовало. Роберту-то, может, и все равно, о чем она здесь говорит, и нет ему никакого дела до проблем христианства, – его привлекает риск ради самого риска. С глубоким прискорбием девушка вдруг осознала, как же далеки они, в сущности, друг от друга, хотя и стоят здесь рядом, бок-о-бок, как две половинки одного целого. Им не дано понять друг друга: слишком разными глазами они смотрят на мир, по-разному видят и оценивают ситуацию. Их радуют совершенно разные вещи. В любви друг к другу они едины, но во всем остальном… То, что является самым важным для нее, – ему совсем не понятно и неинтересно. И, конечно же, – наоборот. Роберт в восторге от шума, который подняла здесь любимая девушка, и готов сразиться сейчас с каждым, кто посмеет выступить против нее. Его восторгам нет предела: да это же самый настоящий рыцарский турнир! Только еще интереснее, потому что никто не знает, что будет в следующий момент. Все происходит совершенно спонтанно, – сплошная импровизация! И неизвестно, как события повернутся дальше, – это просто восхитительно!

Но Тилли совсем не разделяла неумеренных восторгов своего спутника. Более того: она понимала, что, будь она сейчас одна, – все было бы иначе: не случилось бы скандального развития ситуации. Ведь этот скандал возник в его энергетическом поле, в которое она попала, и теперь уже не могла из него выбраться. Но сама-то она – человек достаточно мирный и уравновешенный. Не для того она вышла на площадь, чтобы устраивать скандал, но в обществе воинственного спутника Матильда просто не нашла для себя иного выхода. Наверное, без Роберта она бы просто не решилась на это. И, может быть, даже хорошо, что все так вышло. Коль скоро ты желаешь служить истине, то в этом лживом мире ты обречена либо на скандал, либо на молчание. Как бы там ни было, но если ты – честный человек, то с негодованием должна отвергнуть молчание.

Собравшимся на площади людям явно нравилось это представление. Возможно, – думала Тилли, – большинство из них просто заела извечная людская скука, и им хотелось вкусить запретного разнообразия в столь унылой, беспросветной жизни. Это – те, кто сейчас ближе к Роберту. Они пошумят-пошумят, да и разойдутся. Праздники ведь так редко бывают, да и их в последнее время сурово инспектирует Церковь. Особо не разгуляешься… А тут – такой прекрасный повод выразить накопившееся недовольство своей черно-белой жизнью… Но были и те, для кого слова Тилли – отнюдь не пустой повод пошуметь и побузить. Вот для них она и говорила; ее слова западали им в душу, заставляли их задуматься о жизненных целях, о Боге и любви… Они шумели меньше, зато вбирали больше, и последствия ее выступления для них были куда более серьезными и значительными.

– Что здесь происходит? – послышался вдруг строгий мужской голос, словно бритвой прорезавший равномерный людской гул, стоявший на площади.

Толпа расступилась, и глазам Тилли предстал грозного вида могучий человек, вооруженный мечом и стрелами, ведущий под уздцы такую же, как и он, огромную лошадь. Это был местный шериф, Джек Мак-Ларен. Отец Анастасий тут же подскочил к нему и стал что-то говорить вполголоса, поглядывая в сторону Роберта и Тилли. Девушка молчала, растерянно глядя на шерифа. Она-то знала, что ее легко могут арестовать за нарушение общественного спокойствия и, – особенно, – за оскорбление Святой Церкви. Не зная, что предпринять, она стояла и ждала дальнейших указаний судьбы. Она была готова даже к аресту и совершенно не собиралась сопротивляться. Только в голове мелькнула грустная мысль:

– Неужели уже?..

Она всегда подозревала, что ее земной путь может окончиться на виселице, но не думала, что это произойдет так скоро. Она ведь ничего еще не успела… Совсем по-иному был настроен Роберт. Его воинственный запал, казалось, наполнил доверху сосуд его терпения, и ему ужасно хотелось вступить с кем-нибудь в бой, – хоть с самим шерифом этой окрестности. Расправив свои широкие плечи и демонстративно положив руку на меч, он вызывающе смотрел на Мак-Ларена, готовый наброситься на него при малейшей возможности.

Слушая отца Анастасия, шериф понемногу менялся в лице, внимательно вглядываясь в Роберта. Наконец, его настороженный взгляд прояснился и он приветливо улыбнулся молодому Лаворски. Затем, стараясь не глядеть на Тилли, он подошел к парню и учтиво обратился к нему с такими словами:

– Это большая честь для нас, сэр Роберт, что Вы почтили нас своим посещением! Ваш великий род Лаворски давно известен по всей Англии! Когда вернетесь домой, передавайте большой привет Вашему батюшке и скажите, что мы всегда будем рады его видеть в наших скромных пенатах. И, несмотря на то, что городок наш еще очень маленький, мы всегда найдем возможность встретить его по-королевски!

– Шериф Джек Мак-Ларен, – почтительно представил новоприбывшего отец Анастасий.

Роберт сделал легкий, поистине королевский поклон, – лишь слабый кивок головой.

– Ну, а вы что столпились? – грозно обратился шериф к собравшимся людям. – Быстро разошлись! Ничего интересного здесь нет!

Люди стали поспешно расходиться, вполголоса обсуждая увиденное.

– Послушайте, сэр Роберт, – уже на правах знакомого обратился к Роберту Мак-Ларен. – Я все понимаю: Ваша очаровательная спутница… она Вам нравится, конечно. Да и может ли не понравиться такая красивая девушка? Но… Вы должны меня понять: то, что она говорила сейчас на площади, очень строго карается по нашему законодательству… Я бы даже сказал: здесь – налицо материал для смертного приговора. Но Вы не подумайте, – я ничего такого не хочу сказать… Просто, сэр… Если Вы хотите, чтобы Ваша девушка выжила, не позволяйте ей больше выступать с такими заявлениями. Ведь это может дойти до святейшего нашего господина архиепископа, и тогда… Вы сами понимаете: тогда никто уже не сможет ее спасти. Так что, от греха подальше, уведите ее отсюда, – и чтобы долго ее здесь не видели. Вы понимаете меня? – закончил свою речь Мак-Ларен, выразительно глядя Роберту в глаза.

Молодой человек оценил благородный поступок шерифа и поблагодарил его с тем же высокомерным достоинством, с каким он только что кивнул в ответ на приветствие Мак-Ларена.

– Хорошо. Спасибо, шериф. Мы уходим.

Медленно, не торопясь, Роберт взял под руку Тилли и с непередаваемым величием прошествовал с ней к своим оставленным у церковной стены лошадям. Галантно подсадив девушку на Дениза, он неторопливо взобрался на Кима и медленно развернул своего коня в направлении леса. Ленивая вальяжность хозяина передалась вороному, а вслед за ним – и серому в яблоках, и оба скакуна, по-видимому, почувствовав себя ничуть не меньшим, чем особами королевской крови, с неторопливым достоинством, как бы нехотя, сдвинулись с места. Они не бежали, и даже не шли, а просто плыли перед изумленными взорами собравшихся у дверей церкви клириков во главе с шерифом, так что у тех сложилось впечатление, что эти лошади родились не иначе, как в золотой купели.

– Привет батюшке! – еще раз вослед Роберту крикнул Мак-Ларен, на что тот лишь снисходительно кивнул.

Выехав из селения и отъехав на приличное расстояние, молодые люди спрыгнули с коней и долго хохотали и дурачились, изображая друг друга и своих талантливых четвероногих друзей. Особенно Тилли понравилась королевская осанка, которую она как-то раньше в Роберте не замечала, а Роберту понравилась роль народного трибуна, в которого на площади перед церковью превратилась Тилли.

– Еще бы немного, – смеясь, говорил Роберт, – и ты бы их вооружила и в бой повела, – не важно, против кого…

– Ладно, хватит… То, что я говорила, – это очень серьезно… очень важно для меня. В этом – мое жизненное призвание.

– В чем? Возмущать народ? Ты доиграешься… Я-то думал, что твоя главная опасность – Дольфин. А теперь вижу: нет, – ты сама! Ты сама себе – лучший враг. Ой, ну что мне с тобой делать?..

– Знаешь, Роберт, христианство внесло в мир так много грязи, в то время как должно было…

– Я все понимаю. Но для меня самое главное – твоя жизнь. Что мне до христианства, если не будет тебя? Как я буду жить без тебя? Ты подумала обо мне? Подумала, что ты уже на свете не одна?

– Прости, любимый. Но ты ведь сможешь меня защитить? Знаешь, что я обнаружила? Меня все время кто-нибудь защищает… То Уоллис, то отец Стефан, то Ульрих, то ты… В общем, – меня всегда защищают мужчины. Это меня очень радует: значит, я – на правильном пути, если моя противоположность всегда становится на мою сторону. Наверное, так и проявляется защита Венеры.

– Венеры? – удивился Роберт. – При чем здесь Венера?

– Просто моя самая сильная планета, – смешалась Тилли.

– Ладно… Все равно всей правды не скажешь. Венера – так Венера, – примирительно ответил Роберт.

Он уже начинал понимать ее с полуслова.

– Спасибо тебе, Роберт, – сказала девушка, когда они добрались под вечер домой. – За весь сегодняшний день. Ты вел себя, как настоящий рыцарь из моих снов…

– Да пожалуйста… А тебе спасибо за вчерашний день. Ты вела себя, как настоящая принцесса из моих снов… Знаешь, что ужасно, Тилли?

– Что?

– Мы за весь сегодняшний день ни разу друг друга не любили. Даже не поцеловались… по-моему… Так что…

Роберт попытался ее обнять, но она быстро увернулась.

– Не сейчас, милый. Мне еще нужно…

– Опять будешь прикрываться цыплятами?

– Нет, цыплят я полностью доверяю твоим заботам. Мне нужно приготовить лекарство для Уоллиса: он очень тяжело болен. Скоро от него приедет посланник и заберет приготовленное снадобье, так что мне надо поторопиться. И потом еще надо будет провести целительную процедуру для Уоллиса. Шансов, конечно, мало, но я попробую.

– А почему мало?

– У него слишком запущенная стадия болезни. Я могу не справиться.

– Ты – и не справишься? Да ты просто волшебница, ты можешь все!

– Я надеюсь… Роберт, а ты не заметил среди людей на площади Конана?

– Конана? Почему Конана?

– Просто мне показалось, – я его видела…

– Нет, я не заметил. А что? Что, если он там и был? Мало ли кого там не было! Разве это имеет какое-то значение?

– Нет, я просто так… Думала: показалось или нет?

– Я поначалу относился к нему очень враждебно, зная твою историю… Но потом увидел его и убедился, что он – вполне серьезный, здравомыслящий молодой человек. Он знает, чего хочет. Думаю, что Конан – на правильном пути, и, судя по всему, он счастлив в своей семейной жизни. Хотя, конечно, я заметил, как он смотрел на тебя, но это – так, остаточные явления… Свою любовь и удачу он все-таки в жизни нашел и, наверное, давно успокоился…

– Хорошо бы…

– А что? У тебя есть основания сомневаться в этом?

– Ну, не знаю…

– Он так тебя когда-то запугал?

– Да нет. Давай-ка, лучше займемся делом.

Пока Роберт готовил пищу и кормил цыплят, Тилли занималась изготовлением алхимического раствора для Эдгара Уоллиса, а затем, когда его слуга забрал флакончик с лекарством, она совершила обряд ритуальной магии, необходимый для исцеления больного Эдгара.

На том день и закончился, а назавтра Тилли и Роберту предстояло отправиться в дальний путь в местечко Лидис, – в гости к родным Роберта. Девушке было немного не по себе оттого, что она не успела повидаться с отцом Стефаном, без благословения которого она давно не совершала никаких серьезных шагов. Он ведь ничего еще не знает о Роберте… С ним она тоже давно не виделась. А как бы ей хотелось, чтобы именно отец Стефан их повенчал! – но об этом думать было слишком рано…

Тем не менее, откладывать отъезд было уже некуда, – иначе они бы не успели на прием. А посему, передав свою беспокойную многоголосую живность на попечение Раис, обещавшей заботиться о ней до самого возвращения Тилли, они оседлали коней и направились в Лидис, навстречу своим новым потрясениям.