Глава 13.  

 

Был страшный ливень. В кромешной ночной темноте часто вспыхивали яркие зигзаги молний и раздавались мощные раскаты грома. Ветер отчаянно рвал верхушки деревьев и выламывал сухие ветки, падавшие на землю с оглушительным треском. Дождь барабанил по листве, и лес звучал, как единый ударный оркестр, аккомпанирующий боевой песни разгневанного Неба.

Тилли безумно любила такую погоду. Впрочем, к любой погоде и любому времени года она была неравнодушна, но британские дожди были для нее чем-то особенным… Такая глубокая, щемящая тоска слышалась в этом плаче Небес, такое острое ощущение раскрывающейся древней тайны… Кто-то из учителей говорил Тилли, что потоки воды символизируют очищение, избавление от затвердевшей плоти незнания, прорыв в неведомое, к каким-то дальним берегам и удивительным открытиям…

Но Тилли это совершенно не интересовало. В музыке дождя она слышала свою, ни кем иным не уловимую мелодию. Эта мелодия звучала лишь в ее душе, пробуждая и поднимая на поверхность ее сознания давнюю память утраченного безмятежного прошлого… Ничто так не пробуждает память, как ливень; ничто не вызывает такого чувства неизбывной тоски и, в то же время, надежды на новое откровение, прояснение разума, как падающий с неба прозрачный водопад.

Тьодхильда знала, что человеческие слезы символизируют вдохновение, нисхождение божественной благодати и восприятие человеком этого высшего блага, дарованного ему Божеством. А что же тогда есть слезы самого Неба? Быть может, это – тоска Господа по земному человечеству, знак Божьего страдания за всех людей, так далеко ушедших от Небесного Отца? Слезы Небес дают ощущение света, который непременно покажется в конце долгого и трудного пути по темным лабиринтам земной жизни. Потоки небесной воды соединяют Небо с Землей, жизнь со смертью, Бога – с человеком…

Девушка очень любила бегать под теплым летним дождем и вымокать до нитки. В такие счастливые минуты она ощущала себя плывущей в безбрежном океане любви, в котором нет места ни грусти, ни унынию. Она не боялась даже грозы, с ее ослепительными разящими молниями, сжегшими на памяти Тилли уже не одно дерево в ее родном лесу. Она знала, что молнии ей не опасны, ведь самой доброй планетой в ее гороскопе является сам хозяин неба, – молниеносный Уран!

Теперь же Тилли стояла на пороге своей хижины и с восхищением наблюдала за этой сверкающей, гремящей и рычащей ночной стихией. Из дальней пристройки дома доносилось тревожное блеяние Люси и недовольное фырканье Дениза. В другой его пристройке испуганно распищались цыплята, не понимая, что происходит и из-за чего здесь поднялся столь грозный стук и рев. Обратив внимание на беспокойное поведение своих домашних питомцев, Тилли подумала об Ингерне и ее малолетнем семействе: как бы эти мощные потоки воды не затопили их маленькую норку…

– Эх, надо было вспомнить о них раньше! Может, стоило бы забрать Ингерну с малышами на время ливня к себе домой? Впрочем, нет, – наверное, это глупость, – вовремя спохватилась девушка. – Животные сами должны решать свои проблемы. Наверное, Ингерна уже не раз сталкивалась с такими потопами и знает, как себя вести в подобной ситуации. Так что ничего страшного не произойдет. Лисята наверняка уже устроены в каком-нибудь безопасном месте, где им не грозит затопление. В любом случае, завтра надо будет обязательно туда сходить, чтобы убедиться в том, что с ними все в порядке.

Неожиданно для нее самой, мысли Тьодхильды нашли себе другую цель, – несчастных путников, бредущих по дорогам и лесам в такую грозную погоду. Вот уж кому не повезло! Промокшие насквозь, продрогшие до костей от сырой ночной прохлады и покрытые противной, липкой грязью, они могут надеяться лишь на одно, – чтоб после столь рискованного вояжа им не пришлось еще и тратиться на лекаря. Ведь в такую-то промозглую погоду совсем недолго простудиться!

Постояв немного у раскрытой двери, через которую в помещение влетали брызги холодной воды и дул пронизывающий ветер, Тилли закрыла дверь, прошла в комнату и залезла под теплое одеяло, укрывшись с головой. Но только сон все не шел. То ли на дворе было слишком шумно, то ли странные мысли, теснившиеся в ее голове, мешали ей спать… Пролежав так некоторое время, она уселась на кровати, завернувшись одеялом по самые плечи и, достав свою любимую книгу со старинными алхимическими текстами, начала читать. В последнее время она как-то по-новому стала воспринимать эту древнюю науку и находить в ней те новые грани, которые прежде казались ей недоступными.

К ровному, успокаивающему шуму дождя за окном неожиданно прибавились новые звуки, – какой-то хлюпающий топот конских копыт, – а затем раздалось и радостное конское ржание. Это был не Дениз, – Тилли прекрасно знала голос своего любимца, – это был… Ким, – конь Роберта! Узнав ржание коня своего возлюбленного, девушка почувствовала, как у нее похолодело внутри и бешено забилось сердце. Он вернулся! Тилли стремительно вскочила с кровати, подбежала к двери, открыла засов и резко рванула дверь на себя. Прямо перед ней на пороге стоял Роберт, – промокший и продрогший насквозь, – именно таким она себе и представляла несчастного путника в неласковой ночи.

– Роберт! Ты! – только и успела крикнуть Тилли и бросилась ему на шею.

Они стояли на пороге, продуваемые ветром и поливаемые брызгами дождя, забыв обо всем на свете и лишь крепко сжимая друг друга в объятиях. Все внешние ощущения утратили всяческий смысл, и они слышали лишь себя, как одно-единое целое, не имеющее больше ни свойств, ни границ в этом цельном, живом океане…

– Пойдем в дом, – прошептала, наконец, Тилли, слегка отстранившись и ласково опустив ему руки на грудь.

– Постой, постой, – улыбнулся Роберт, – давай сначала поставим в стойло Кима.

Тилли быстро открыла пристройку и завела ночного гостя к четвероногим хозяевам хлева. Дениз и Люси вначале испугались, но потом, узнав своего вороного приятеля, успокоились и даже обрадовались: за то время, пока Роберт жил у Тилли, они успели подружиться.

– Он, наверное, голоден? – спросила девушка у Роберта.

– Да. Последние восемь часов мы все время были на ногах. Дай ему сена и воды.

Тилли дала измученному животному еду и питье, подбросила сена и своим собственным питомцам, – чтоб никому здесь не было обидно.

– Так, а теперь и тебя неплохо бы накормить, напоить, помыть и отогреть, – обратилась она к Роберту.

– Пустое! – отмахнулся он. – Это потом. Я приехал, чтобы сказать тебе… Я…

– Так, все, дорогой! Все разговоры – потом. Сейчас я буду тебя кормить и отмывать. Ни о чем другом говорить с тобой не буду, – только о еде и купании.

Весело забурлила в чайнике вода, и через пару минут Роберт уже пил приятную обжигающую жидкость с острым ароматом и ел вкусные овсяные лепешки с земляничным вареньем. Затем Тилли заставила его погрузиться в чан с нагретой водой и долго отмывала его с мылом. Когда девушка убедилась, что ее любимый уже окончательно согрелся, она позволила ему выйти из теплой ванны, тщательно вытерла его полотенцем, как маленького, и уложила в кровать, заботливо укрыв одеялом.

– Тилли, ты не представляешь: мне так много тебе нужно сказать…

– А до завтра потерпеть не может? – улыбнулась девушка.

– Да я просто не засну!

– Заснешь! – с лукавой улыбкой отвечала Тилли.

Роберт согласно улыбнулся ей в ответ. Он понимал, что она имеет в виду.

– Но я все-таки должен тебе сказать… прежде, чем мы…

– Да говори уже! Я и так все знаю: ты просишь у меня прощения за свой неприглядный поступок и сожалеешь, что причинил мне столько боли.

Улыбка сразу сползла с его лица.

– Нет, я не это хотел сказать. То есть… Скажи, ты – что, и вправду думаешь, что в моем отъезде, – лишь моя вина? Что это я причинил тебе боль, а ты мне – нет?

Тилли тоже перестала улыбаться.

– Нет-нет! Конечно, нет, любимый! Мы оба виноваты. Даже нет: я одна виновата. Ты – нет. Я хотела просить у тебя прощения. Я ждала тебя, чтоб попросить прощения… и сказать, что я люблю тебя и не могу без тебя жить!

Последние слова Тилли произносила со слезами на глазах. Глядя на девушку, Роберт почувствовал, что у него тоже защемило в носу. Он давно уже начал так остро реагировать на все проявления ее нежных чувств. Чтобы скрыть свои слезы, он прижался лицом к ее груди и беспорядочно целовал ее шею, грудь и плечи, оставляя на них влажные следы от нахлынувших непрошенных слез.

– Нет, любимая, это я виноват! Я не должен был… но я… просто не сдержался… еще немного, – и я бы наговорил тебе такого… ты бы никогда мне не простила. Наверное, я очень слабый… я не могу защитить тебя… Подумай: если бы ты стала моей женой, никакая опасность от Дольфина тебе бы не грозила. Он не достал бы тебя… оставил бы в покое!

Последние слова, невольно вырвавшиеся из уст Роберта, немного испугали его самого и заставили остановиться и в растерянности замолчать. Он медленно поднял глаза на Тилли, и девушка вздрогнула: в глазах ее любимого стояло такое непередаваемое страдание, словно он уже заранее знал, что теряет ее навсегда.

Тилли поправила его потемневшие, влажные волосы и завела отдельные слипшиеся пряди назад. Затем погладила его высокий чистый лоб, провела руками по вискам и коснулась губ. Какое-то время, словно раздумывая, что ответить, она нежно водила пальцами по его губам, а затем со спокойной сосредоточенностью их поцеловала.

– Я понимаю тебя. И очень хочу быть с тобой. Знаешь, что? Я решила: пойдем по пути наименьшего сопротивления. Что получится, – то и получится. Я не говорю ни «да», ни «нет». Я говорю лишь: «посмотрим». «Да» я скажу лишь тому, чтобы быть с тобой. В любом случае быть с тобой.

Пьянящая радость мгновенно наполнила сердце Роберта и горячей волной разлилась по всему его телу. Почему она не сказала этого раньше?

– Почему ты не сказала этого раньше? – воскликнул он, сжимая ее в своих объятиях и почти теряя сознание от счастья.

– Потому что дура, и упрямая дура. Ты еще меня не знаешь! Я еще и не на такое способна!

– Тилли, родная моя Тилли… Что же мне с тобой делать? – повторял Роберт, прижимая ее головку к своей груди.

Оправившись от восторга, он вдруг вспомнил, что не сказал ей главного.

– Да, ты же не знаешь главного. С этим я и приехал к тебе. Послушай, я говорил с отцом о нас. Я наотрез отказался жениться на леди Амели. Отец, конечно, вначале рассердился, ругался, топал ногами, лишал наследства, но потом остыл и успокоился… Ты не знаешь моего отца, Тилли, – он добрый, отходчивый… Мы помирились с ним, Тилли! И он готов тебя принять! Дал свое согласие, понимаешь? Правда, не совсем дал согласие… он только сказал, что сначала хочет с тобою познакомиться и уже потом решит, подходишь ты мне или нет. Знаешь, что он сказал? – «Главное – чтобы она тебя любила», – вот что! Он опасается, как бы ты меня не соблазнила и не окрутила ради моих денег и высокого положения в свете. Но как только он убедится, что ты любишь меня, – он не будет возражать против нашей помолвки!

– Странно все это…

– Почему? У меня замечательный отец!

– То есть, как я понимаю, главное условие для меня, – понравиться твоему отцу?

– Ну, нет! Я женюсь на тебе в любом случае, – с его согласия или без.

– Я просто не уверена, что я ему понравлюсь, – продолжила свою мысль девушка.

– О чем разговор? Конечно, понравишься! Ты добрая, умная, красивая. Если тебя хорошо одеть, – ты ничем не будешь отличаться от наших дам. Да нет, – ты намного лучше их! Ты держишься, как настоящая леди! Мне даже однажды показалось, что ты – особа королевской крови!

– Это – что, когда ты в полуобмороке был?

– Ну, в общем-то, да… Но это ничего не меняет. Я рассказал отцу, какая ты удивительная, какая у тебя гордая осанка, походка… с каким достоинством ты держишь себя… тебя просто не отличить от особ из аристократического общества…

– А как с моим правдолюбием? С правдоискательством? С непосредственностью? Здесь меня тоже не отличить от дам?

– Ну, не надо так… Ты ведь уже согласилась.

– Я?

– Да.

– Что-то я такого не припомню.

– Ты сказала, что в любом случае останешься со мной. И сказала, что готова плыть по воле волн. А у меня уже и весла есть! Я знаю, куда грести, и нас там ждут, на том волшебном берегу!

– Так, пожалуйста, только без поэзии… Знаешь, раньше я думала, что смогу полюбить поэта. Но теперь я вижу, как здесь все сложно. Это – совсем другой для меня мир. Я говорю о трудностях, а ты поешь о воле волн и уже заготовил метафорическую лодку. Это так… – Тилли замешкалась, не в силах подобрать нужное слово, – так…

– Изысканно?

– Нет!

– Элегантно?

– Ай, ну ладно! Пускай будет элегантно. Слишком, надо сказать, элегантно…

И, испугавшись, что Роберт может обидеться, поспешила добавить:

– Но мне нравится.

Лицо Роберта расплылось в довольной улыбке.

– Просто поэзия – это поэзия, а жизнь – это жизнь, – продолжала она. – Может, ты и меня любишь, лишь как идеализированный образ из своих поэтических грез, а не как живого человека? Ты идеализируешь меня по своему вкусу и дописываешь все, чего во мне не находишь, самостоятельно. Меня это даже пугает. Нет ничего хуже, когда любовь заменяется поэтической иллюзией. Все поэтические иллюзии имеют свойство разрушаться.

– Тилли, давай не будем хотя бы сейчас с тобой ссориться… Я не хочу больше говорить на эту тему. Хорошо?

– Хорошо, – с грустью ответила она.

Нет, он, все-таки, слишком идеализирует эту картину. А пасторального-то в ней, пожалуй, меньше, чем им обоим хотелось. Что же будет, когда он узнает ее, настоящую?

– Через десять дней у нас будет светский прием, – сказал Роберт. – Приглашены высшие особы английского общества, будут и иностранные гости. Отец хочет, чтобы приехали и мы с тобой, – вот он и посмотрит на тебя, – на то, как ты справишься с поставленной задачей. Никто не должен узнать в тебе обитательницу леса. Ты оденешься в дорогое, роскошное платье, так что по внешнему виду никто ничего не заподозрит. Если ты будешь держать себя, как истинная леди, если ты произведешь благоприятное впечатление на наших гостей, тогда отец нас повенчает.

– Это – что же? Я должна лгать? Притворяться кем-то другим?

– Нет, конечно. Мы просто скроем твое происхождение. На приеме ты будешь инкогнито, – тебя представят, как мою подругу.

– А если спросят: чем я занимаюсь?

– Ты – что, с ума сошла? – рассмеялся Роберт. – Кто спросит? Чем может заниматься молодая высокородная особа в наше время? Она ничем не занимается, разве что тратит деньги своего богатого батюшки. А обо всем остальном расспрашивать они не имеют права. В высшем обществе, знаешь, очень любят интригу. Можешь не сомневаться: все будут придерживаться указанных правил.

– Не знаю…

– Ну, не бойся! Ты же у меня такая смелая!

– А я и не боюсь. Просто…

– Что?

– Я не знаю. Я никогда не бывала в высшем свете.

– Ну и что? Уверяю тебя, – ты будешь смотреться там, как своя. К тому же, я всегда буду рядом и, если что, всегда приду тебе на помощь. Рискнем? Ведь если ты хочешь меня, то вот она, – цена!

Последние слова воодушевили Тилли, и она подумала, что это даже интересно, – попробовать себя в новой роли. Правда, жить так всегда… Это представлялось ей уже с большим трудом.

– Хорошо, деваться некуда, – ответила она. – Я согласна.

– Солнышко мое, – довольно улыбнулся Роберт, – ты никогда об этом не пожалеешь.

К утру следующего дня гроза закончилась, но погода была по-прежнему пасмурной, весь день цедил мелкий циничный дождик. Молодые люди почти не выходили из дома, да им и не хотелось никуда выходить: все свое время они посвятили друг другу. Роберт рассказывал Тилли о привычках и нравах высшего света, а Тилли рассказывала Роберту о своей лесной жизни и посвящала его в премудрости эзотерических вещей.

Но больше всего внимания они уделяли, конечно, любви. Им обоим казалось, что так было всегда, что науку любви они освоили очень давно, в каких-то иных временных и пространственных измерениях. И теперь, воссоздав свою прежнюю близость, они просто наслаждались ее плодами. К концу дня Тилли и Роберт знали друг друга настолько хорошо, что ловили мысли и желания друг друга так, словно они действительно были одним-единым целым.

Через пару дней с заплаканных небес взглянуло долгожданное светило, и вся земля от такой несказанной радости очень быстро подсохла. С самого утра невольные пленники прежней непогоды вывели из хлева своих застоявшихся скакунов, решив немного покататься: Тилли хотела показать своему принцу здешние окрестности. Едва они оседлали коней, как те, преисполнившись радостного восторга, заржали от счастья и ринулись во всю прыть по лесам и полям, сотрясая землю веселым топотом своих копыт. Первым делом Тилли направила их к жилищу Ингерны: надо было все-таки проверить, как обстоят дела у лисьего семейства.

Все опасения девушки оказались напрасными: ничего плохого с ее подопечными не случилось, и все четверо детенышей во главе с мамой Ингерной оказались на месте. Ингерна, конечно, сначала испугалась, услыхав приближающийся конский топот, но молодые люди оставили лошадей на некотором расстоянии от лисьей норки и осторожно подобрались к ней пешком, чтобы не перепугать ее рыжих обитателей до смерти. Увидев Тилли, лиса успокоилась и дала себя погладить, – правда, только девушке. Роберта она боязливо сторонилась: как-никак, – чужой. Но она не возражала, когда Тилли стала протягивать лисят Роберту, чтобы он тоже подержал в руках эти теплые пушистые комочки.

Парень был настолько тронут этой изумительной лесной идиллией, что долго не мог прийти в себя от восторга, а его сердце так и таяло от нежности к этим симпатичным помаранчевым зверькам. Во всяком случае, он дал себе слово никогда больше не охотиться на лис. Ведь, – что греха таить, – во время охоты ему не раз приходилось стрелять по ним, и он даже не задумывался о том, что у погибшей лисицы могут быть маленькие дети, тщетно ждущие свою маму домой… Для него – веселье, а для них…

– Знаешь, ты – просто удивительная девушка! – крикнул Роберт, когда они скакали по лесной дороге обратно. – Как тебе удалось приручить лису?

– Лиса – та же собака, и почти так же легко приручается. К тому же, я нашла Ингерну еще лисенком, который попал в беду. Тогда я вылечила ее, и она ко мне очень привязалась. Теперь я стараюсь почаще появляться в ее жизни, чтобы она обо мне не забывала.

– Для чего тебе это нужно?

– Не знаю… Мне всегда не хватало любви… Ну, ты же сам видел, – какая прелесть это рыжее семейство! На него просто смотреть приятно, – сердце радуется! А гладить эти мягкие пушистые спинки и слушать, как урчат от удовольствия маленькие смешные лисята, – это же просто что-то невероятное! Разве нет?

– Мне самому безумно понравилось. У нас в замке живет целая свора охотничьих собак. Я их очень люблю, но у меня отношения с ними совсем другие, – более сухие и строгие. Я с ними не миндальничаю, – так, потреплю немного по шее да за ухом, – вот и все нежности. А почему ты не держишь собаку? Или кошку?

– Не знаю. Так сложилось. Но я бы очень хотела, чтобы у меня жила кошечка или собачка. Моя мама держала кошку… она сгорела вместе с ней…

Вспомнив о матери, девушка расстроилась.

– Мне очень жаль, Тилли, – сказал Роберт.

Он уже знал о трагедии, случившейся с ее матерью пятнадцать лет назад.

– Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом, – предложил он. – Знаешь, что я сейчас вспомнил? Тогда, на второй или третий день после моего ранения, Поль мне как будто рассказывал, что олень, за которым мы гнались, выскочил потом из твоего дома. Это правда, или мне это только приснилось?

– Чистая правда, Роберт, – улыбнулась Тилли.

– Невероятно! Ты дружишь даже с оленем? А волки, медведи, рыси к тебе на чай не захаживают?

– Нет! Вот чего не было, – того не было. Но я была бы не против. Я с животными вообще прекрасно лажу.

– Ну, еще бы, – ты же ведьма! – рассмеялся Роберт.

– Да нет, не думаю, что из-за этого… просто я очень люблю всякую живность. У меня, правда, есть кое-какие проблемы, – Лилит в Деве. Обычно это дает неприятности с животным миром, – в большей степени, правда, с домашним, чем с диким. Может, потому я и удерживаюсь от того, чтобы заводить кошку или собаку, – не знаю… Но домашние животные меня пока, – слава Богу! – не кусали, так что здесь мне грех жаловаться! Когда-то, в детстве, меня укусила змея, и я чуть не умерла, – Медлан буквально вытащила меня с того света. А так… Я нередко встречалась в лесу и с волком, и с медведем, но я знаю, как себя вести с хищниками, – а потому никогда никакой агрессии с их стороны не ощущала. Они довольно равнодушно проходят мимо меня.

– Да… хорошо тебе… Даже Лилит в Деве тебе не вредит!

– С другой стороны, у меня Белая Луна в шестом доме, – а это дом Девы, – так что одно, наверное, уравновешивает… то есть, обезвреживает другое.

– Кстати, Тилли, а давай навестим твоего оленя! Ты знаешь, где он живет, или где его можно найти? Ужасно хочется познакомиться с существом, из-за которого, наверное, я и получил свое ранение. То есть, – нет, конечно, – олень здесь ни при чем. Меня бы и без него подстрелили. Даже, скорее, я ему должен быть обязан своим спасением: ведь это он вывел меня на тебя! Он – мой спаситель. Подумать только: нас познакомил и соединил какой-то олень! Это – действительно самый лучший олень в мире!

– Ну, Катберт действительно самый лучший в мире олень.

– Ах, так его еще и Катбертом зовут? Потрясающе!

– Да. Он и мне однажды услужил: с его подачи я нашла настоящий изумруд!

Слова сами сорвались с языка, и Тилли не успела их удержать.

– Так, стоп, – сказала она себе. – Никаких разговоров о Венере и ее подарке. Изумруд – так изумруд. Всего лишь камень.

– Да ты что? – изумился Роберт. – И большой был изумруд?

– Он и сейчас у меня есть. Могу тебе показать.

– Конечно, покажи! Ну и Катберт! Воистину королевский подарок! А как это произошло?

Тилли вкратце рассказала Роберту все обстоятельства дела. Он был в восхищении.

– А ты любишь изумруды? – спросил он.

– Да. Это – мой любимый камень.

– Отлично. Буду знать, – скорее себе, чем ей, сказал Роберт. – Ну, так как же насчет знакомства с Катбертом? Я хочу пожать его мужественную лапу, – или что там у него: копыто?

– Копыто, Роберт, он тебе не даст, – и не надейся. И знакомиться тебе с ним, я думаю, – дело бесполезное. Это очень пугливое животное. И ты должен его понять: ему осточертели все эти бравые охотники со стрелами наперевес. Может, тебя он и не узнает, но на выстрел стрелы все равно не подпустит. Это тебе не Ингерна… К тому же, у лисы дети малые под боком, а от детей, – куда побежишь? Так что она, может, и дрожала, как осиновый лист, но вынуждена была оставаться на месте и терпеливо ждать, когда все это издевательство закончится. А Катберт – птица вольная, никем и ничем не связанная. Увидел малейшую опасность, – и деру! Ничего не поделаешь, – природа!

– Жаль…

– Не расстраивайся. Может, он зайдет ко мне на днях, – он иногда сам ко мне заглядывает: морковку любит, которую я выращиваю на грядке, – тогда и посмотришь на него. Может, я его придержу, и ты сможешь его погладить, – хотя, конечно, вряд ли…

– Что же он такой трусливый у тебя?

– Так! Не сметь говорить при мне гадости о моем любимом олене! Что ты мне здесь рассказываешь? Олень – как олень, – все они такие. Нормальный олень. Отличный даже олень, – я бы сказала. И, вообще, знаешь, все мы одинаковы, – и люди, и звери. У каждого из нас – свой порог опасности, у кого-то – выше, у кого-то – ниже. А принцип самосохранения в каждом из нас – один и тот же. Человек тоже не будет зря рисковать и лишний раз подвергать себя ненужным треволнениям. Так же – и олень. Что плохого? Не понимаю! – с этими словами Тилли пришпорила Дениза и вырвалась вперед, оставив Роберта далеко позади.

Парень был удивлен. Оказывается, она действительно очень любит этого оленя и относится к нему, как к близкому существу, раз уж ее так обидело его пренебрежительное высказывание. Роберт тоже пришпорил своего скакуна и догнал Тилли.

– Тилли, прости! Я забираю свои слова обратно! Катберт – милейший олень. А как он ловок и стремителен! За ним просто не угонишься! Красавец!

– Вот так-то лучше!

Но тут новая мысль озадачила Роберта.

– Скажи, Тилли, а что было бы, если бы я убил твоего любимца?

Тилли медленно повернула к нему свою голову, смерила его ледяным взглядом и ответила:

– В этом случае, – не думаю, что, если бы ты остался жив, – у тебя бы не было проблем со здоровьем. Я ведь тебя тогда еще не знала. Хотя, – девушка немного смягчилась, – может, если бы я тебя увидела… не знаю. Просто я познакомилась с тобой, не обремененным грехом убийства моего лучшего четвероногого друга. А вот если бы в момент нашего знакомства с твоих рук стекала его кровь… даже не знаю, как я отнеслась бы к тебе.

Свои грозные слова Тилли скрасила обезоруживающей улыбкой, так что Роберт так и не понял, – шутила она, или говорила всерьез. Ему больше нравилась первая версия.

– Поедем! – крикнула Тилли. – Я хочу показать тебе свои любимые места!

Они выехали из леса и попали в долину, от одного взгляда на которую у Роберта перехватило дыхание. Вся долина была укрыта нежным лазоревым ковром из незабудок, перемежающихся редкими островками желтых лютиков и красными вкраплениями горицвета. Это многоцветье красок довершалось изумрудными проблесками невысокой пушистой травы. Глядя расширенными от изумления глазами на эту божественную роскошь, Роберт готов был поклясться, что само Небо спустилось здесь на землю и наступил благословенный рай.

– Где мы? – еле слышно прошептал он.

Ему казалось, что в столь неземном месте и говорить нужно с благоговейным трепетом и очень тихо, чтобы не развеялось очарование этой изумительной красоты.

– В Эдеме! – рассмеялась Тилли. – Слезай с коня, – приехали!

Путники быстро соскочили с коней и огляделись вокруг. Необъятная долина показалась им еще прекраснее, когда они своими ногами ступили на мягкий живой ковер из травы и цветов. Озаренный лучистым светом полуденного солнца, он переливался самыми яркими, разноцветными красками. Сердца узревших столь дивную красоту молодых людей замерли и словно разом перестали биться. Из дальних глубин их восторженных душ поднялась высокая, теплая волна любви и радости и радиальными лучами разошлась вокруг, заполнив все безбрежное пространство. Вдохнув полной грудью пьянящий воздух земного Эдема, они охватили взглядом чудесную долину, которая гордо раскинулась перед ними, переливаясь на солнце, подобно россыпи самых драгоценных камней. С одной ее стороны тянулись густые высокие леса, с другой – мощная гряда горных возвышенностей, а прямо впереди простиралась линия дальнего горизонта, которая казалась в детстве Тилли поцелуем неба и земли. Девушку всегда притягивала любовь…

– Знаешь, о чем я мечтала здесь в ранней юности?

– О чем?

– Ведь это же – райское место, правда?

– Да, – Господь свидетель!

– Я мечтала здесь когда-нибудь лишиться девственности. С любимым человеком. Я думала, что, если это произойдет в столь благословенном месте, то нас с ним повенчают Небеса, и мы никогда уже не расстанемся.

Слова Тилли вызвали у Роберта настоящий восторг. О таком он даже не мечтал, – предаваться любви в роскошных чертогах земного рая…

– Правда, не получилось так, как хотелось, – с некоторой грустью продолжила она. – Ведь я уже лишилась девственности, но, – увы! – не здесь.

– Это ничего, – тихо ответил Роберт. – Значит, так тому и суждено было случиться. Но теперь-то мы вместе, – ты и я. И мы можем любить друг друга здесь, как в первый раз.

– Возьми меня за руку, – так же тихо ответила Тилли. – И пойдем туда, где небо сходится с землей.

Роберту не надо было ничего объяснять: он и так все понял. Послушно взяв ее за руку, он повел ее в направлении горизонта. Шли они молча, как зачарованные, осторожно ступая по мягкой душистой плоти земли. Они не знали, где находится линия, избранная ими в качестве цели, но в какой-то миг они оба внезапно остановились.

– Это здесь, – сказала Тилли, – самое божественное место долины.

– Я знаю, – ответил Роберт. – Мы пришли.

Они посмотрели друг на друга и молча улыбнулись. Никогда еще они не чувствовали себя такими близкими и родными, как сейчас. Он взял ее руки в свои и тихо спросил:

– Тилли, ты согласна стать женой Роберта и быть с ним и в горе, и в радости, сейчас и навсегда?

– Да, – замирая от счастья, почти прошептала девушка. – А ты, Роберт, согласен стать мужем Тилли и быть с ней и в горе, и в радости, сейчас и навсегда?

– Да.

Затем их губы слились в долгом упоительном поцелуе.

– Пока смерть не разлучит нас, – с бьющимся сердцем проговорил Роберт.

– Не разлучит, не бойся, – улыбнулась Тилли. – Смерть вообще ничего не значит…

И тут они явственно почувствовали, как некая незримая благодать мягко опустилась на них, словно благословение вышних Небес.

– Давай никогда не расставаться, – сказала Тилли. – Даже после смерти.

– Давай, – ответил Роберт.

– И давай дадим друг другу слово: где бы мы ни были в будущем или прошлом, где бы ни появились на свет, – мы всегда друг друга найдем. Не будем успокаиваться, пока не найдем. Не будем искать друг другу замену. Никогда не свяжем себя узами брака без любви.

– Даю тебе слово.

– И я даю тебе слово. Теперь перед Богом мы – муж и жена. Навсегда. На все наши жизни.

Огромная, невиданная радость переполнила их сердца, и они упали в нежно-небесные цветы, в мягкую смарагдовую траву и в объятия друг друга. Губы потянулись к губам, руки сплетались в единую любовную сеть, а тела так тесно прижимались друг к другу, что казались неделимым целым. Затем, как будто проглотив смешинку, они вдруг начали кататься по траве, не в силах удержаться от внезапного веселья. Они не думали ни о своих земных обязанностях, связанных с выполнением каких-то жизненных задач, ни о социальных преградах, стоящих на пути к их счастью, ни о коварных планах врагов, которые никогда не смирятся с их любовью… Все это показалось им далеким и ничтожным, в сравнении с волшебной благодатью любви и вечной жизни… Они чувствовали себя повенчанными Самим Господом Богом, и им были глубоко безразличны любые враждебные взгляды и мнения. В висках стучала лишь единственная мысль:

– Теперь всегда, навеки вместе…

Им было уже неважно, – кто они, как их зовут и что они здесь делают, – в этом холодном и жестоком мире. Казалось, – если б им позволили забыть о своих земных задачах, предложив остаться в небе, – они бы тут же согласились. В таком блаженном, райском состоянии человек решительно теряет не только чувство долга, но и чувство всяческой вины…

Лишь Ким и Дениз стояли в молчании поодаль и с удивлением смотрели на обезумевших хозяев. Когда влюбленные исчерпали свое неуемное веселие и сразу перешли к любовным ласкам, животные все поняли и деликатно отошли в сторонку, сожалея о своем фатальном одиночестве в такой многообещающий, волшебный, дивный день.

Не только любовное томление, но и счастье обретения своей второй половинки заставляло сердца влюбленных биться в унисон в едином космическом ритме. Их тела пылали от безумного желания и требовали все более страстных поцелуев и пленительных прикосновений. Вся разделявшая их одежда, как неприятная преграда на пути к их полному соединению, была мгновенно сорвана и разбросана по роскошному ковру из травы и цветов.

По телу Тилли пробегала волнующая дрожь восторга и передавалась ее возлюбленному, охваченному тем же восхитительным чувством. Наслаждение от обладания любимым существом было столь сильным и захватывающим, что они почти теряли сознание от счастья. Блаженство безраздельного слияния безумной, пламенной волной прокатилось по их разгоряченным телам, почти лишив их восприятия своих телесных границ. В миг наивысшего экстаза они взлетели до самих небес и ощутили свою плоть растаявшей, как лед под огненным дыханием свечи. И в этот изумительный момент своего полного сплавления воедино они постигли мудрость христианских слов о таинстве божественного брака. Повенчанные на блаженных небесах, они действительно стали одной, алхимической плотью, бессмертной плотью андрогина.

Смуглость загорелой кожи Роберта сливалась с ослепительной белизной кожи Тилли, стирая внешние границы между мирами любящих людей. Они проникали друг в друга, как чистые души, освобожденные от своих материальных оболочек, легко и просто входят в свой естественный контакт. И, если в свою первую ночь любви Тьодхильд впервые ощутила себя женщиной, то теперь ей стало казаться, что ее ощущения выходят за пределы ее женских, земных возможностей. Она стала чувствовать себя уже чем-то большим, – она нашла в себе божественную сущность, в которой обе человеческих природы навеки безраздельно связаны.

Все эти чувства пережил и Роберт. Поднявшись над своим мужским естеством, он с изумлением нашел в себе природу своей полной противоположности. Такой полифонии чувств он не испытывал доселе никогда и был безмерно рад столь новому, приятному открытию.

Чуть позже, когда эта дивная симфония любви закончилась и повенчанные Небом супруги стали понемногу приходить в себя, они поделились друг с другом своими чувствами и впечатлениями.

– Я думаю, – сказала Тилли, – что сегодня нас соединил Сам Господь. При Его свидетельстве мы дали друг другу слово всегда быть вместе, кем бы мы ни были в своих последующих воплощениях.

– Да, ты права, – ответил Роберт. – Теперь мы уже – не просто мужчина и женщина. Мы соединились друг с другом навеки, и больше не имеет значения, кто мы сейчас: мы всегда будем двумя половинками одного неделимого целого. Если ты будешь мужчиной, то я буду женщиной, а если я буду мужчиной, – женщиной будешь ты. Главное, – что мы всегда должны быть вместе.

– Роберт, – сказала Тилли после долгой паузы, – давно хотела тебя попросить…

– О чем, любимая?

– Почитай мне свои стихи.

– Свои стихи? Нет!

– Да!

– Нет!

– Ну почему?

– Ни за что!

– Почему?

– Я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Я стесняюсь.

– Кого? Меня? Знаешь, милый, меня это даже обижает. Как будто мы с тобой – чужие. Если уж не мне, – то кому? Кому бы ты их мог почитать?

– А я вообще еще никому их не читал.

– Почему?

– Потому что не знаю, насколько они хороши. Не хочу, чтобы надо мной смеялись.

– Я не буду смеяться. Ну, скажи на милость, зачем же ты их пишешь, если никому и не читаешь?

– Ну, не знаю. Пишу, потому что пишется.

– Ты мне не доверяешь?

– Доверяю, конечно. Просто мне кажется, что ты не из тех, кто любит стихи.

– Ты прав. Я не очень люблю стихи. Но мне очень нравятся поэты. Особенно один из них, который сидит тут передо мной и строит из себя непуганую девственницу. Читай, давай! Обещаю, что буду любить твои стихи и не буду смеяться. К тому же, я уверена, что они мне понравятся.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что это твои стихи. Потому что речь идет о тебе, о твоем внутреннем мире, который для меня – самая большая в жизни ценность. Почитай мне хотя бы одно свое творение, пожалуйста.

– Ну, хорошо, – краснея не то от стыда, не то от удовольствия, ответил Роберт. – Я и сам хотел тебе почитать, но не решался навязывать тебе свое творчество… может, оно так бездарно, что лучше бы мне и не пытаться…

– Мне очень интересно…

– …Но если ты просишь… Я написал его неделю назад, когда был дома, в замке, и думал о тебе. Оно посвящается тебе.

– Чудесно! Мне уже нравится!

– Не спеши. Ты его еще не услышала. Оно называется «Сила любви».

                                                                  Не слышит милая моя,

                                                                  Как горестно страдаю я,

                                                                  И ради встречи с ней опять

                                                                  Я жизнь свою готов отдать.

 

                                                                  Брожу по зелени лугов,

                                                                  И вдруг в круженьи мотыльков

                                                                  Я узнаю любовь мою,

                                                                  И кажется, что я – в раю.

 

                                                                  Ее прекрасные уста

                                                                  И тонких линий красота

                                                                  Меня забрали в дивный плен,

                                                                  И не ищу я перемен.

 

                                                                  Каким божественным теплом

                                                                  Меня согрел любимой дом,

                                                                  Она была, как день, светла.

                                                                  Любовь ее мне жизнь спасла.

 

                                                                  Я был бы счастлив, может быть,

                                                                  И мог бы без нее прожить,

                                                                  Когда б не знал ее, но – нет!–

                                                                  Теперь уж поздно: вспыхнул свет.

 

                                                                  Вонзилась в сердце мне стрела

                                                                  И вихрем света обожгла,

                                                                  Перевернула все вверх дном.

                                                                  Мой прежний мир горит огнем.

 

                                                                  И где бы ни был ангел мой,

                                                                  Ее душа всегда со мной,

                                                                  Не даст меня во власть Лилит,

                                                                  В любом несчастье сохранит.

 

                                                                  Я знаю, скоро вспыхнет день

                                                                  И жар огня разгонит тень.

                                                                  Вернусь я к ней, летя на свет,

                                                                  Без милой мне и жизни нет.

– Ну, как? – с легким трепетом в голосе спросил Роберт.

Больше всего на свете он боялся, что она сейчас высмеет его, или еще, чего доброго, начнет жалеть, как бедную, несчастную бездарность. Читая стихи, он не смотрел на Тилли, чтобы по выражению ее лица не догадаться о впечатлении, которое производит на нее его сомнительное творчество. Он просто устремил свой взор куда-то далеко вперед, за линию горизонта, словно надеясь получить оттуда столь необходимую ему душевную поддержку. И лишь закончив свое чтение, он взглядом обреченного посмотрел на Тилли, подготовившись к худшему. Ведь даже если она ничего плохого не скажет, то все равно не скроют правды ее красноречивые глаза. Однако, к его величайшему удивлению, ни тени издевки в лице любимой девушки он не нашел. Напротив, она смотрела на него ясным, открытым взором, и в ее милых глазах стояли слезы.

– И это ты написал после того, как уехал от меня, – рассердился и уехал, как мне казалось, навсегда?

– Да.

– И сколько же продержался твой гнев?

– Не знаю. Наверное, две минуты. Я же знал, что все равно никуда от тебя не денусь, поэтому сразу направился к отцу, – просить его благословения.

– Не знаю, насколько хороши твои стихи, – я не специалист в этом деле и совершенно не разбираюсь в нем. Я услышала в них лишь признание в любви, и больше мне ничего не нужно. Поэтому они для меня – самые лучшие на свете. Я действительно так думаю, – это не из желания сделать тебе приятное. Они такие… – девушка запнулась, подыскивая нужное слово, – такие удивительные… Мне никто еще так не признавался в любви. Правда… мне, по-моему, до тебя вообще никто в любви не признавался…

Губы Роберта тронула счастливая улыбка. Наконец-то он мог вздохнуть спокойно: она приняла его стихи, а вместе с ними – самую сокровенную часть его души, и теперь ему уже ни один суд не страшен. Он легко сможет прочесть свои творения кому угодно, и даже если кому-нибудь они не понравятся, – он не воспримет это так болезненно.

– Тебе, правда, понравилось? – тихо спросил он.

– Да! Жаль, что я не могу ответить тебе тем же.

– Но почему? Ты тоже сможешь, если захочешь.

– Да в том-то и дело, что не захочу. Мне кажется, что стихи нужно писать лишь тогда, когда не писать их ты просто не можешь. Когда тебе кажется, что это не ты их пишешь, а они сами пишутся, сами изливаются из твоего распахнутого сердца. Тогда они настоящие, а не надуманные. А я так не могу. Мне просто неинтересно. Не поэтическая у меня душа.

– Странно… Как же у тебя может быть непоэтическая душа, если она поэтическая у меня? Мы же с тобой – две половинки одного целого.

– Может. Просто я всю свою поэтическую часть отдала тебе, а ты мне – всю свою магическую… и, наверное, научную. Для усовершенствования, так сказать, свойств! Может ведь такое быть?

– Ну, наверное, – улыбнулся Роберт. – Но неужели тебя совершенно не интересует поэзия? Мне, например, очень интересно было узнавать твои мысли, наблюдать за тем, что ты делаешь. Я бы даже с удовольствием пошел с тобой вместе на занятия в общину Дольфина, чтобы послушать твои выступления.

– Если хочешь, я могу как-нибудь взять тебя с собой.

– Очень хочу!

– Хорошо. А по поводу моего равнодушия к поэзии… Знаешь, мне просто кажется, что в одном лишь чтении стихов чего-то не хватает. В них есть ритм, но нет мелодии. Я больше люблю музыку и пение. Стихи мне интересны только вместе с музыкой, – тогда они выглядят естественно. А без музыки они мне напоминают человека без кожи. Их обнаженность меня пугает. Им бы накинуть что-нибудь на себя… А вот с музыкой… может, все дело в том, что я просто очень люблю музыку…

– Я тоже люблю музыку. Мой друг, менестрель Артур, научил меня играть на лютне.

– Так ты поешь?

– Ой, нет… Кажется, я не умею… У меня нет голоса. А ты поешь?

– Я – да!

– Правда? Тогда спой мне что-нибудь.

– Нет, так неинтересно. Если бы был аккомпанемент… Давай, когда-нибудь ты сыграешь мне на лютне, а я спою! Ты хорошо играешь?

– Ну… обижаешь…

– Значит, договорились.

– Я так хочу услышать твой голос.

– Голос – как голос. Самый обычный. Ничего особенного.

– Нет, не обычный. Я уже по твоей речи слышу, какой у тебя приятный, мелодичный голос. Вот спой мне хотя бы один какой-нибудь куплет без музыки. Ведь я исполнил твою просьбу, – прочитал стихи. Ты даже не представляешь, – чего мне это стоило! Теперь я тоже имею право на просьбу, – чтобы все было по справедливости и никто не остался недовольным. Или ты стесняешься?

– Я – стесняюсь? Еще чего! Пожалуйста.

В мгновение ока Тилли сорвалась с места и, отбежав не некоторое расстояние от сидевшего на траве Роберта, запела действительно мелодичным и на удивление красивым и нежным голоском, слегка при этом притоптывая и игриво поводя плечами:

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                                                

                                                            Не слишком ли судьба ко мне сурова?

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            Свою мечту я вам открыть готова.

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            Хочу любить я друга молодого!

                                                            Я так бы с ним резвилась и шутила!

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

 

                                                            Наскучил муж! Ну, как любить такого?

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            Сколь мерзок он, не передаст и слово.

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            И от него не надо мне иного,

                                                            Как только бы взяла его могила.

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

 

                                                            Довольно ждать! Давно решиться надо!

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            В любви дружка – одна моя отрада.

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            Без милого мне горькая досада.

                                                            Зачем страдать, коль счастье поманило?

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

 

                                                            И про дружка я всем поведать рада.

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            Мне верен друг, и ждет его награда.

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            В любви к дружку с собой не знаю слада,

                                                            Так сердце мне она заполонила!

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

 

                                                            Неплох напев, и хороша баллада.

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            За песню мне нужна теперь награда.

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

                                                            Пускай везде, не нарушая лада,

                                                            Поют о том, кого я полюбила!

                                                            Я хороша, а жизнь моя уныла:

                                                            Мне муж не мил, его любовь постыла.

Роберт слушал сначала с удивлением, затем его губы начали расплываться в улыбке, а на завершающем этапе выступления Тилли он уже не мог удержаться от хохота.

– Это что еще такое? – давясь от смеха, спросил он, когда девушка закончила свою залихватскую песню. – Кто это научил тебя такому?

– У нас так все сельские девушки на праздниках поют.

– Да… У вас в Бирмингеме, как я погляжу, – настоящее падение нравов! И куда только ваш пресвитер смотрит?

– А он всегда ужасно сердится. Просто громы и молнии мечет, как Юпитер!

– И правильно делает! Это что же получается? Муж вам, видите ли, не подходит! Ай-ай-ай, нехорошо. Стыдитесь, леди Тилли!

– Хочешь, еще спою?

– Да нет. Пожалуй, не стоит… Но поешь ты восхитительно! А главное, – с душой! Так точно передаешь настроение своей героини! Не хотел бы я оказаться на месте ее мужа! А знаешь еще какие-нибудь, не столь развратные песни?

– Конечно. Есть еще тоскливые, плаксивые, а также веселые и задорные.

– Ну, уж куда веселей и задорней… А есть песни о любви?

– Да все как-то… Может, ты для меня напишешь песню о любви?

– С радостью! Если только получится. Песни я еще не писал…

– Получится! Мне кажется, что природе человека более свойственно писать песни, а не стихи. Стихи – это что-то вторичное, когда из песни вырывается музыка и остаются лишь слова. Я думаю, что когда-то, в древние века, стихов вообще не было. Были только песни. Древние люди писали сразу и слова, и мелодию. Так рождался и стихотворный ритм, и рифма, и синхронное звучание строк. Без готовой музыкальной формы не было бы смысла в таком странном построении текста, какой принят в стихах. Поэтому, возможно, мне так больно режут слух стихи без музыки. У меня складывается сразу впечатление, что это с человека содрали кожу. Он еще как будто жив, но уже и не жилец на этом свете. Впрочем, – это всего лишь мое ощущение, а кто-нибудь другой может слышать иначе... Но я все равно буду любить твои стихи.

– Будешь?

– Да.

– Ты необъективна.

– А ты против, чтобы я была необъективна?

– Нет, конечно. Но все же… Мне хотелось бы быть интересным для тебя.

– Об этом не волнуйся. В моих глазах никого нет интереснее тебя.

– Но ты же не любишь стихи?

– Все, – кроме твоих! Почитай мне еще что-нибудь. То, что ты написал еще до меня.

– Ты уверена, что хочешь послушать?

– Да!

– Хорошо. Тогда не жалуйся. И не пищи, что я оскорбляю твои эстетические чувства.

– Когда это я пищала?

– Да это я так, на всякий случай. Стихотворение «Хранитель».

                                                                      Слышу сердца тайный звон

                                                                      В тишине ночной.

                                                                      Проблеском былых времен

                                                                      Сон предстанет мой.

                                                                                         

                                                                      И забытая печаль

                                                                      Душу оборвет.

                                                                      Боль ушла, но мне едва ль

                                                                      Растопить тот лед.

 

                                                                      Сколько память ни зови,

                                                                      Не найти следов

                                                                      Той единственной любви, –

                                                                      Только пепел снов.

 

                                                                      Мой мятежный крик души

                                                                      Пусть стрела несет.

                                                                      Коль услышишь, – поспеши:

                                                                      Сладок райский мед.

 

                                                                      Если ты в стране чужой

                                                                      Ждешь меня давно,

                                                                      Просто знак подай мне свой, –

                                                                      Звездочкой в окно.

 

                                                                      Если ж нет нигде тебя

                                                                      В книге дней земли,

                                                                      То зачем мне, не любя,

                                                                      Тратить эти дни?

 

                                                                      Забери меня к себе

                                                                      В свой нездешний край.

                                                                      Отворю я дверь судьбе

                                                                      И, – земля, прощай!

 

                                                                      Пусть струится надо мной

                                                                      Твой незримый свет.

                                                                      Мой хранитель неземной,

                                                                      Жизнь моя, привет!

Когда чтение закончилось, Тилли еще долго задумчиво смотрела в лицо своему возлюбленному, словно не в силах отвести взгляда и избавиться от очарования его волшебных слов. Еще никто в мире не оказывал на нее такого мистически-чарующего влияния.

– Знаешь, ты – мой человек, – сказала, наконец, она. – Ты говоришь моими словами, только вот я их никогда не использую. Я ими даже не думаю. Они просто во мне неслышно звучат, а ты их произносишь, делаешь тайное явным... Ты – это я… только лучше… Наверное, лучше…

Они лежали, казалось, в самом сердце дивной долины, ставшей за этот долгий день такой для них родной, и наблюдали за тем, как мало-помалу на нее опускаются легкие вечерние сумерки. Бескрайнее голубое небо, с проплывавшими по нему редкими чистыми облаками, начинало темнеть, и молодые люди вдруг поняли, что пора возвращаться домой.

– Ну, как, понравились тебе мои любимые места? – спросила Тилли, широким жестом приглашая Роберта еще раз окинуть взглядом долину.

– Очень! – ответил Роберт. – Давай приедем сюда завтра.

– На завтра у меня немного другие планы. Я тебе еще не все показала. Ты не видел мой родной Бирмингем.

– Хорошо. Поедем сначала в Бирмингем, а потом вернемся сюда.

Домой они возвращались уже верхом, пустив своих коней в галоп. Тилли предложила Роберту соревнование: кто быстрее доберется до леса. Роберт сначала придерживал своего Кима, чтобы дать возможность Тилли быть первой, но потом, убедившись, что она быстро ушла вперед, бросился ее догонять, да так и не догнал: она ничуть не хуже управляла лошадью, чем он. Когда Роберт достиг кромки леса, где его со снисходительной улыбкой дожидалась Тилли, она с шутливым вызовом сказала:

– Ну, что? Убедился теперь, что я скачу верхом не хуже тебя? Больше не будешь играть в поддавки?

– Нет, не буду, – смеясь, ответил он.

Добравшись до хижины, они увидели двух крестьян, ожидавших Тилли у дверей. Это были братья Харрисы из Лестертона. Младший из них, – семнадцатилетний Том, – два дня назад колол дрова и поранил себе палец. Вначале он не придал этому большого значения и просто перевязал его, думая, что за несколько дней он сам заживет. Но оказалось, что палец загноился, и теперь без врачебной помощи парню было никак не обойтись. Вот старший из Харрисов, Джек, – знакомый Тилли, – и привел его к ней, чтобы девушка ему помогла.

Обрадовавшись неожиданной возможности провести лечебную процедуру, – в последние недели две Тилли не приходилось делать никаких, даже самых легких операций, – она тут же принялась за дело. Довольно скоро рана была очищена и безымянный палец Тома был спасен. Глядя на радостное лицо своей девушки, Роберту стало немного не по себе от мысли, что замужество с ним может лишить ее любимого дела. Ведь вряд ли в замке ей будет предоставлена такая же возможность проводить медицинские операции.

Уловив тревожный взгляд Роберта, Тилли приветливо улыбнулась ему. Когда посетители ушли, она сказала:

– Я поняла, о чем ты думал, когда я возилась с больным. И меня очень тронуло твое беспокойство обо мне. Но не думай об этом: все не так уж страшно. Меня волнует другое, но я уверена, что вместе мы со всем этим справимся. Ты просто люби меня, и больше ни о чем не беспокойся. Мне от тебя ничего больше в жизни не нужно.

– А это – сколько угодно, любимая! Причем прямо сейчас.

С этими словами Роберт быстро сгреб ее в охапку, обхватив руками тонкий девичий стан. Приподняв девушку над землей, он в который раз удивился, до чего же она легкая, – совсем как пушинка, – и крепко прижал в себе свою живую драгоценность. 

– Цыплята, Роберт… – чуть слышно напомнила ему Тилли.

– Ах, да! Ну, конечно! Надо кормить птичий люд… – и нехотя отпустил девушку, осторожно поставив ее на пол.

– Да! А потом нас с тобой.

– Тоже неплохо бы.

– Ты готов мне помогать?

– О да! Я уже все умею…

– Тогда поехали!

На следующий день они проснулись с ощущением небывалого счастья и какого-то космического прилива сил. Тилли казалось, что во сне она снова виделась с Венерой, но никак не могла припомнить свой ночной разговор. Наверное, она благодарила богиню за счастье, которым та одарила их с Робертом. Но что ответила Венера, – Тилли совершенно забыла. Впрочем, что она могла ответить? Наверное, обычное «пожалуйста»… Хотя… Девушка смутно помнила, что Венера сказала ей что-то очень важное… Но какое это имеет теперь значение? Ведь с некоторых пор все самое важное с ней происходит наяву!