Глава 10.  

 

Роберт очнулся лишь на следующий день. Лицо его слегка порозовело, – и это свидетельствовало о том, что мало-помалу к нему возвращается жизнь. Лечение Тьодхильды принесло свои плоды, и девушка была вне себя от радости.

Когда больной открыл глаза, то первым, кого он увидел, – была она. Она сидела на табуретке у его постели и улыбалась какой-то доброй, милой и загадочной улыбкой. Это было так странно… Роберту показалось, что он еще не проснулся и видит прекрасный сон. Вчерашний день почти напрочь стерся из его памяти, – остались лишь кое-какие осколки. Еще не понимая, что с ним произошло, молодой человек в недоумении оглядывал комнату, в которой так неожиданно оказался, и с интересом посматривал на странную девушку неопределенного вида и рода занятий.

– Судя по всему, – думал он, – она простолюдинка. Очень бедное убранство комнаты, простая, незамысловатая одежда. А за окном, кажется, шумит лес. Да я в лесу!

Затем он вспомнил, как его довезли до какой-то хижины на лесной поляне, – и на этом его воспоминания о вчерашнем дне обрывались. Дальше был провал… По-видимому, какое-то время он пролежал без сознания. А как он вообще мог здесь оказаться? Почему он лежит в этой бедной крестьянской хижине и испытывает такую чудовищную слабость, словно весь вчерашний день был придавлен тяжелой каменной плитой? 

Стрела… Вспомнив о ней, парень сразу очнулся, словно вынырнув из бездонных глубин темной бездны. Он даже приподнялся над кроватью, но, почувствовав в животе внезапную резкую боль, со слабым стоном опустился назад.

– Что, болит? – с каким-то теплым, сердечным сочувствием спросила девушка. – Может, сделать обезболивание?

– Нет-нет! Не нужно! Это просто я слишком резко сдвинулся с места. А ты кто? – в изумлении спросил Роберт.

– Меня зовут Матильда. Я знахарка.

– Так это ты меня вылечила?

– Ну, пока еще не совсем вылечила. Но ты уже начал поправляться. Смотри: если будет болеть, – скажи мне. Я сразу сниму боль. Сейчас я приготовлю тебе целебный напиток. Он придает силы и способствует заживлению ран, – и после этих слов девушка поднялась и вышла в другой отсек комнаты, откуда стали доноситься звуки передвигаемой по столу посуды.

– Странная девушка… – думал Роберт. – Я таких никогда не встречал. Это – что же получается? Она и есть настоящая лесная ведьма, о которых говорят столько дурного? Так вот они какие, – ведьмы! Очень даже симпатичные… Никогда не думал, что встречусь с одной из них. Но ведь это она спасла меня от смерти. Если бы не она…

Мысли путались, и Роберт постепенно начал погружаться в сон. Организм молодого человека был настолько ослаблен, что ему требовался новый отдых. В спутанном сознании Роберта беспорядочно проносились картины последнего дня, смешанные с более давними образами памяти: хитрый неуловимый олень, ужасная боль, стрела, кровь, слабость, лесная хижина, странная девушка, отец, мама, Генрих, Александр, Амели де Клеви, снова стрела… Больше у него не оставалось сил сопротивляться тяжести, сковавшей веки, и он отдал себя во власть снотворного Морфея. Тильда лишь успела растолкать его и заставила выпить чай, прежде чем он окончательно провалился в темную магнетическую бездну.

…На заживление раны молодого графа Лаворски понадобилось около десяти дней. И это были, пожалуй, самые счастливые дни в жизни Тьодхильд. Она почти не отходила от постели любимого, ухаживая за ним днем и ночью. Уже на третий день своего пребывания в хижине девушки он отправил домой своего слугу Поля, присутствие которого не только не было обязательным, но стало даже излишним.

Какая-то незримая сила непреодолимо влекла Роберта к Матильде. Вначале девушка казалась ему странной, но, приглядевшись повнимательнее, он понял, что ничего странного в ней нет. Она не склонна к чудачествам, не хихикает ведьмовским смешком, не одевается в экстравагантные наряды, – да и в ее доме, как будто, нет никаких подозрительных вещей, которые выдавали бы ведьмовскую сущность хозяйки. Дом, как дом, – без особых изысков, – но так сейчас живут многие небогатые семьи во всей Британии. Удивляться здесь, в общем-то, нечему.

Нет, в этой девушке Роберт не находил ровным счетом ничего ненормального. Удивительным было лишь его отношение к ней, – точнее, те ощущения, которые он испытывал, находясь рядом с ней. Ему казалось, что он уже что-то о ней знает, но вот что, – он и сам не мог сказать. Он как будто видел ее раньше, – еще до того, как вообще появился на свет. Что-то в ней было неуловимо знакомое и родное, – и таких действительно странных ощущений он не испытывал еще никогда.

Вначале его очень беспокоила причина случившегося с ним печального происшествия. Кто мог в него стрелять? И зачем? Ведь он никому ничего дурного не сделал. Все окружающие его очень любят и дорожат им. Разве что Александр вечно точит на него свои зубы, – ну, да Роберт уже к этому привык и давно перестал обращать на него внимание. Кому же он мог перейти дорогу? Или это была простая случайность? Может, его просто хотели ограбить? Тогда почему нападающие ничего не взяли и сразу скрылись с места происшествия, словно боялись быть обнаруженными? Все это было очень, очень странно…

Молодой человек дал себе слово обязательно разобраться в этом темном деле, едва лишь окрепнет и соберется с силами. Но судьба распорядилась иначе. С каждым днем он все меньше вспоминал о своих таинственных обидчиках, ибо все его внимание стала занимать эта удивительная девушка-лекарь. Ни о ком ином он не мог уже думать. Ему казалось, что в ней кроется какая-то тайна, которую он обязательно должен разгадать, – и тогда в его собственной жизни что-то изменится к лучшему, а его будущее предстанет перед ним в более ясном и преображенном свете.

Все двадцать семь лет своей жизни он прожил совершенно бездумно. Будущий граф Лаворски словно плыл по течению большой и сильной реки, полностью доверяя ее волнам, но теперь он начал сомневаться в том, что жил все это время правильно.

– У каждого человека есть свое предназначение, – думал Роберт. – Но какое предназначение у меня?

Наследник графа Лаворски не раз уже задавал себе этот вопрос. И никогда не находил на него ответа. Судьба к нему благоволила: он родился первенцем в аристократической семье, его окружали всеобщая любовь и внимание, он был неизменно удачлив во всех своих начинаниях и красив, как бог. Но Роберт ощущал в себе незримое присутствие каких-то нераскрытых сил, хотя, не находя им применения, он пытался себя уверить в том, что ему это только кажется.

Роберт всегда стремился проникнуть за грань проявленного мира и раскрыть то, что остается невидимым для человеческих глаз. Ему казалось, что существует некая непознанная истина, которая рано или поздно обнаружится в его судьбе. Потому он и не спешил устраивать свою семейную жизнь. Лаворски считал, что заводить семью могут позволить себе лишь те, кто чувствует себя достаточно зрелыми и твердо стоящими на ногах. Иными словами, – люди, удовлетворительно ответившие на все свои вопросы. Или же, – не ставившие их вообще.

А для Роберта этот удивительный мир так и остался неразгаданной тайной. В свои двадцать семь будущий граф Лаворски не имел твердой почвы под ногами, – что уж тут говорить о семье? Он сам еще дитя в столь дивном мире. Обзаводиться семьей может лишь человек, для которого не осталось больше тайн, человек, готовый к передаче своего жизненного и духовного опыта подрастающему поколению. Но Роберту, насколько он мог по себе судить, еще рано было играть роль все познавшего и все повидавшего главы семейства, да и передавать другим пока что было нечего. Он только стоял перед необходимостью наработать свой собственный опыт, хотя ему и было невдомек, в чем этот опыт будет заключаться.

Самому себе Роберт  представлялся этаким изумленным ребенком, не успевшим в полной мере исследовать законы бытия. Поэтому он и не считал себя вправе брать ответственность за судьбы других, – что было бы неизбежным, если бы он решился на женитьбу. Молодой человек просто не знал, что с ним может случиться завтра, чего ему захочется завтра, куда его повлечет это завтра. В глубине души он надеялся, что однажды в его жизни произойдет волшебный поворот, – а потому всегда пребывал в ожидании больших чудес и не желал следовать традиционным социальным установкам.

Положа руку на сердце, Роберт мог с уверенностью признаться себе в том, что не любит леди Амели. И он, конечно, понимал, что это, ровным счетом, не имеет никакого значения, ибо ему надлежит исполнить свой долг перед семьей Лаворски, ведь женитьба на особе королевской крови мгновенно подняла бы статус его семейства на невиданную высоту. Его отец был бы бесконечно рад такому положению дел. Да и мама, – была бы жива, – почувствовала бы себя довольной и счастливой.

Но душа Роберта бесконечно страдала. Он органически не принимал подобной сделки с совестью. Ему казалось, что женитьба на леди Амели будет предательством по отношению к чему-то очень важному, ценному и дорогому, что несет в себе его душа. Он чувствовал, что ему уготована иная, более счастливая участь и что он совершит преступление, если женится на нелюбимой женщине, не дождавшись своей любви.

Уже с детских лет Роберт мечтал о женитьбе по своему собственному выбору. Будучи избалован безмерным вниманием родных, он даже не сомневался в том, что ему всегда будет предоставлена такая возможность. Поэтому его крайне возмущала позиция отца, настойчиво навязывавшего ему невесту, весьма далекую от его идеала. Да и никто из окружающих его женщин не мог внушить ему невиданной любви. И дело даже не в том, что они были плохи, – вовсе нет. Напротив, многие из них отличались изысканными манерами, замечательным душевным благородством и высокой нравственностью. Это, с одной стороны, ценилось весьма высоко самим молодым Лаворски, а, с другой, – вызывало в нем острое раздражение. Иногда он даже думал, что ему нужна не прекрасная, достойная, высокоморальная женщина, а какая-нибудь распутница с ужасным характером и отталкивающей внешностью. Быть может, в союзе с подобной особой он и нашел бы свое счастье? Ему не хватало, пожалуй, чего-то необычного, непредсказуемого, живого и феерического, – фонтана чувств, взрыва эмоций, целого комплекса душевных переживаний, – счастья, горя, радости и страданий, сплетенных в один восхитительный клубок. Хотелось просто жить! Одним словом, он сам не знал, чего хотел.

Родившись под знаком Овна, да еще при скоплении планет в этом свободолюбивом, дерзком знаке, Роберт отличался необыкновенной энергичностью, импульсивностью, и даже своеволием. Он не любил заезженных ситуаций и унылых перспектив: его привлекало все новое и необычное. До всего он стремился дойти самостоятельно. Его буквально распирало от собственной внутренней энергии, но он не мог найти ей применения и постоянно ожидал чуда, способного изменить его сознание, направить его на путь истинный. И вот это чудо произошло. А как иначе назвать столь удивительное лесное приключение, благодаря которому он стал обитателем маленькой хижины с волшебной хозяйкой, посланной ему, казалось, самой судьбой?

Спустя каких-нибудь три-четыре дня после своего ранения Роберт напрочь отказался от всяческих мыслей о стреле и о том, кто ее послал. Неожиданно для самого себя он вдруг невольно осознал, что это был всего лишь повод, чтоб он мог встретиться с Матильдой.  И эта встреча действительно перевернула его жизнь. Он уже не сомневался в том, что именно Матильда сможет показать ему подлинный мир, скрытый под покровом внешних, видимых вещей. А, может быть, она и есть его мечта, на встречу с которой он так уповал, отбиваясь от настойчивых атак отца, мечтавшего породниться с семейством де Клеви?

С каждым днем отношения Роберта и Мэт становились все более близкими и доверительными. Его лишь немного раздражало ее имя. И однажды он решился поговорить с ней начистоту.

– Послушай, – начал он, – вот это твое имя – Матильда… Мне кажется, – оно не твое, оно у тебя какое-то чужое… У тебя должно быть другое имя.

Девушка удивленно посмотрела на него. После его слов она уже не могла скрывать от него правду.

– Ты в чем-то прав, – ответила она. – У меня, в общем-то, два имени. Второе – тайное, магическое. Это – имя для защиты.

– Ты можешь мне его сказать?

– Зачем? Его никто не должен знать.

– Я понимаю. Но мне не нравится называть тебя Матильдой. Я говорю, – как будто не с тобой, а с кем-то другим. А я бы хотел называть тебя твоим настоящим именем.

– Но Матильда – это тоже настоящее имя.

– Оно тебе не идет. И мне оно не нравится. Ты не Матильда. Как тебя зовут на самом деле?

Девушка растерялась. Почему он решил, что может задавать ей такие вопросы и рассчитывать на ответ? Тем не менее, твердость и безапелляционность его суждений очаровали ее. Собственно, она тогда еще не понимала, что Роберт просто привык к подобным прямым выражениям всех своих желаний. Ведь в семье Лаворски почти все его желания были для домочадцев законом. И свои семейные, домашние взаимоотношения он переносил на весь окружающий мир, на отношения с другими людьми, которые встречались на его жизненном пути. Он легко давал им свои оценки, наделял их своими характеристиками, искренне полагая, что его суждения имеют большую ценность для всех людей, без исключения.

Тильду же такая прямота просто обескуражила. Ее сразила неожиданная мысль о том, что Роберт имеет право задавать ей любые вопросы, какие только посчитает нужным. Более того: если он и есть ее настоящая вторая половинка, – он даже должен знать ее подлинное имя. И его требовательность в этом вопросе представлялась ей дополнительным аргументом в пользу того, что он – вторая часть ее души. Ведь никто другой не стал бы устраивать ей подобный допрос.

– Меня зовут Тьодхильд, – неожиданно для самой себя ответила девушка.

Роберт несколько секунд изумленно смотрел на нее.

– Что еще за Тьодхильд? – спросил он, когда первая волна удивления прошла.

– Это такое имя. Древнескандинавское.

– Ты родом из Скандинавии?

– Мой отец был родом из Дании.

– Странное имя.

– Ничего странного. Это очень типичное для скандинавов имя.

– И что оно означает?

– Защитница народа.

В ответ на это Роберт зашелся в неудержимом хохоте.

– Какая из тебя защитница народа? Ты хоть меч когда-нибудь в руке держала?

– Для этого вовсе не нужен меч. У кельтских женщин есть оружие посильнее всех мечей, вместе взятых.

Так же внезапно, как и возник, беспечный смех Лаворски резко оборвался. Молодому рыцарю было больше не смешно. Глядя на его растерянное лицо, смеяться захотелось уже Тьодхильд. Что она и сделала, причем с видимым удовольствием. Роберт бессильно смотрел на ее раскрасневшееся от смеха лицо, желая прервать эту неуместную, как ему казалось, веселость, но не имея ни малейшего представления о том, как это можно сделать. Ему с детства внушали страх перед ведьмами, способными с помощью своих колдовских чар уничтожить любого, даже самого сильного и доблестного мужчину, каким бы искусным воином он ни был. Похоже, что слова Тьодхильды пробудили в нем давние детские страхи.

– Почему ты смеешься? – тихо, но внятно проговорил Роберт.

Его первый, «детский» страх прошел, и он начал понемногу закипать от раздражения. Он не привык, чтобы над ним потешались.

– Мне просто показалось, что ты испугался, – ответила Мэт, стараясь вернуть себе серьезный вид. – Это было так смешно: такой сильный и храбрый рыцарь, и вдруг испугался слов бедной маленькой девушки.

– Я просто подумал, – продолжал злиться Роберт, – что ты говоришь о силе магии. Мне с детства внушали страх перед ведьмами, перед их невидимым могуществом. Ты ведь ведьма?

– Запомни, Роберт, – внезапно посерьезнев, сказала Мэт. – Какой бы магической силой я ни обладала, я никогда не использую ее во вред. И тем более я никогда не использую ее против тебя, – даже если ты будешь этого заслуживать.

После этих слов Мэт неожиданно развернулась и вышла из дома. Вечером, когда она снова появилась в комнате и начала заниматься своими домашними делами, он долго следил за ней глазами, не произнося ни слова. Молодой Лаворски чувствовал себя виноватым, но не знал, как попросить прощения: он никогда этого раньше не делал, – разве что в далеком детстве, когда действительно сильно нашалил и довел до слез свою добрую старую няню. Тогда его заставили просить прощения у расстроенной пожилой женщины, любившей его, пожалуй, не меньше родной матери. Роберт помнил, что ему было ужасно стыдно, но еще больше он злился на себя за свое недостойное поведение. И он таки произнес слова извинения, однако дались они ему нелегко. Но как быть сейчас, – Роберт просто не знал, хотя для него было совершенно очевидным, что извиниться перед Матильдой он обязан. Ведь он назвал эту чудную девушку ведьмой! А для честного человека, как он полагал, – это самое страшное на свете оскорбление.

Приготовив для Роберта ужин, Тьодхильда подошла к постели больного, чтобы поставить тарелку с едой на тумбочку у изголовья кровати. Когда она повернулась, чтобы уйти, Роберт ухватил ее за руку, не желая отпускать. Взявшись за кисти девушки обеими руками, он поднес их к своим губам.

– Прости меня, Тьодхильд! – внезапно скороговоркой проговорил он и бросился целовать ее ладони.

У Тильды закружилась голова. Она услышала в его словах нечто большее, чем просьба о прощении, – это была просьба о любви. Она так долго этого ждала, – не только семь последних дней, но и все предыдущие годы своей жизни, – что сейчас не смогла справиться с нахлынувшим на нее волнением. Испугавшись себя самой, она вырвалась из его рук и выбежала из дома.

Очнулась девушка уже в лесу и обнаружила себя лежащей на земле, свернувшись клубочком у подножья старого могучего ясеня, к стволу которого она прижималась, как к родному. По щекам текли слезы, – не то радости, не то возмущения.

– Ну, надо же, какая дура! – раздраженно подумала она, когда представила, как это все выглядит со стороны. – Ну, не дура? Что он обо мне подумает?

Глупее в своей жизни она ничего еще не делала. Это был рекорд. Было чем гордиться! И как теперь возвращаться назад? Как себя вести? Он ведь будет смеяться!

Мэт уже почти ненавидела Роберта, а себя вообще не желала видеть! Просто выгнать себя из дому и не появляться в своей жизни больше никогда! Нет, домой она теперь ни за что не вернется!

Где-то совсем рядом Мэт услышала треск сухих веток. Обернувшись на звук, она заметила Роберта, который медленно шел по лесу, пристально глядя по сторонам. Судя по всему, он искал ее. Девушка стремительно, пока он не увидел, где она и что с ней, вскочила с земли, стряхнула прилипшие травинки и с грозным видом направилась ему навстречу. 

– Почему ты встал с постели?! – крикнула она, стараясь придать своему лицу выражение крайней сердитости.

Она была бесконечно рада неожиданной возможности перевести внимание на что-то другое.

– Прости меня, Тьодхильд, – как-то испуганно и беспомощно заговорил сразу Роберт. – Я просто искал тебя. Боялся, что ты меня бросила и никогда уже не вернешься.

Ну, как на него можно сердиться?

– С чего бы это я стала тебя бросать?

– Я не знаю. Мне показалось… Я боялся тебя потерять.

– Тебе еще нельзя вставать с постели. Пойдем домой.

Тильда решительно взяла его за руку и повела в направлении дома. Ее сердитый тон придал ей уверенности. Она больше не боялась сложившейся ситуации. Все разрешилось само собой и совсем безболезненно для ее самолюбия.

Роберт молча шел рядом, искоса поглядывая на Тильду.

– Тьодхильд…

– Не надо меня так называть, – резко оборвала его девушка. – Меня зовут Матильда.

– Прости, Матильда.

– Да, меня зовут Матильда, – нравится тебе это, или нет. И я прошу: будь добр, называй меня именно так, или не называй вообще, – как хочешь. Но у меня есть имя, которое дала мне моя мама, и, будь любезен: уважай ее выбор.

Некоторое время они шли молча. Тьодхильда была очень рада, что смогла так решительно поставить его на место. В конце концов, что он себе позволяет? Не нравится ему, видите ли, ее имя! Какое ему дело до ее имени? Просто капризный, избалованный мальчишка! Да никогда в своей жизни она больше не пойдет у него на поводу!

– Матильда, я хотел спросить тебя, – прервал гнетущую тишину Роберт.

– О чем?

– Почему ты убежала? Я чем-то обидел тебя?

Ах, вот оно что! Он считает себя виноватым! Поэтому он и отправился на ее поиски, хотя ему строго запрещалось вставать с постели.

– Нет, не обидел, – подчеркнуто строго ответила девушка. – Но если ты дашь мне слово, что больше не будешь подниматься с постели, пока я тебе не разрешу, и если ты сейчас же не съешь все, что я тебе приготовила, – ты меня жестоко обидишь! – прибавила она с усмешкой.

Такое положение дел устраивало их обоих. Оба вздохнули с облегчением и улыбнулись друг другу.

– Матильда, ты не сердишься на меня за то, что я назвал тебя ведьмой?

– С чего бы это? Я ведьма и есть.

– Ты? – удивился Роберт. – Ты так легко называешь себя ведьмой?

– А что тут такого?

– Ну, ведьмы… они творят зло. Уничтожают посевы, наводят мор на сельский скот, изводят со свету людей…

– О!.. – засмеялась Тьодхильд. – Ты прекрасно осведомлен обо всех наших темных делах! И мне уже больше ничего не остается, как во всем тебе признаться. Да! Я уничтожала посевы!

– Никогда не поверю!

– Морила скот!

– Ну, конечно!

– И тебя со свету сживу!

– Сживай! Я тебя не боюсь!

– Ну, я рада за тебя: ты тако-о-ой смелый! – веселилась Тильда.

Они уже вошли в хижину и сели за стол, чтобы приступить к ужину.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Тьодхильд. – Ты можешь сидеть?

– Я, как видишь, могу и ходить, – ответил Роберт.

– Хорошо, но мне нужно осмотреть твою рану. Ты встал раньше положенного срока, так что все могло случиться.

– А это – пожалуйста! Сейчас разденусь.

И Роберт начал живо стаскивать с себя рубашку, а затем принялся за шоссы, – чем поверг не в меру стыдливую девушку в состояние легкого ужаса.

– А это зачем? – тревожно спросила она. – А, ну-ка, прекрати! Этого мне еще не хватало! Ну, я вижу, ты вполне здоров. Давай, надевай все обратно. Мне нет необходимости тебя осматривать.

– Ну, почему? – разочарованно протянул Роберт. – А я надеялся… Знаешь, у меня появилась еще одна рана, но уже в другом месте.

– Не буду уточнять, в каком именно.

– А ты, – что? Даже не посмотришь?

– Нет! Мне не интересно.

– Но у меня рана…

– Так, хватит ерничать! Иначе сегодняшний ужин в моем доме станет для тебя последним.

– Все-все! Я уже понял, – примирительно заговорил Роберт и быстро натянул на себя снятую одежду.

– Чем тебе не нравится мое имя? – спросила Тильда, убирая после ужина со стола.

– Которое из них?

– Ну, как я понимаю, – оба.

– Нет, почему? Второе – еще куда ни шло. Оно тебе идет. Даже очень! Вот оно – твое настоящее имя. Подходит тебе по всем пунктам.

– Чем же оно подходит?

– Ты очень воинственна, – я в этом убедился. И у тебя очень сильный характер.

– Ну, надо же, – подумала про себя Тильда, – как все обернулось! Знал бы он!

– Ты прав, – уже вслух сказала она. – Я могу за себя постоять. И не только за себя. За тебя тоже!

Последнюю фразу она произнесла с таким ударением, что заставила его задуматься.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Роберт.

– А ты что имеешь в виду?

– Я – ничего. Мне показалось…

Насмешливое выражение ее лица опять смутило его, и он замолчал, мрачно глядя на Тильду.

– Тьодхильд – мое тайное имя, и его нельзя часто и не по делу произносить, – сказала она.

– Я не буду. Но тогда, – можно, я сам назову тебя так, как мне нравится?

– Пожалуйста. А как тебе нравится? – заинтересовалась Тильда.

– Знаешь, как называют меня родные?

– Как?

– Бобби.

– Боже мой, какой ужас! – засмеялась Тьодхильд.

– Почему же ужас? – обиделся молодой человек.

– Я еще не слыхала, чтобы людям давали такие имена.

– Я тоже. Может, потому оно мне так и нравится.

– А что? – посерьезнела Тильда. – Может, так действительно лучше. По крайней мере, – необычно!

– Знаешь, какое имя подходит тебе? – Тилли!

Тьодхильда была ошарашена. Самым удивительным было то, что, едва она услышала это имя, как ей показалось, что так ее звали всегда.

– Почему Тилли? – спросила она.

– Потому что ты очень сильный человек и твердо стоишь на своих ногах. Ты можешь управлять другими людьми, хотя, наверное, тебе это не нужно. И, в то же время, ты очень хрупкая и трогательная, милая девушка. Вот все эти качества и звучат в имени Тилли.

– Отлично. Можешь называть меня Тилли, – ответила Тьодхильд. – Я еще никогда не слышала такого имени, но мне оно нравится.

– Оно тебе очень идет, Тилли.

– Только не надейся, что я буду называть тебя Бобби!

– Нет, конечно, я не надеюсь, – смеясь, ответил Роберт. – Так меня называют только близкие люди, и никому другому я этого не позволяю.

– Вот как? Ну, и ладно! Я сама не хочу тебя так называть.

Что ж, теперь она – Тилли. И это новое имя ей сразу очень полюбилось, – быть может, только оттого, что получила она его от любимого человека? Хотя, – почему любимого? Любви-то между ними пока никакой и нет. А то, что чуть было не произошло часом-двумя ранее, выглядело теперь таким далеким и невозможным... Наверное, это ей лишь показалось, а на самом деле там ничего и не было. Он и не думал о ней, как о женщине, – просто она нафантазировала себе невесть что.

– Вот интересно, – думала Тилли, – он живет здесь вторую неделю, а между нами до сих пор ничего не происходит. И что он себе думает? Раз так, то через пару дней я его ставлю на ноги, и пусть себе катится, куда хочет! Я слова не скажу! Он – что, думает, что я сама буду вешаться ему на шею? Он, наверное, к этому привык. Так вот: от меня – не дождется!

Девушка была действительно немного разочарована. Иногда она даже думала: а вдруг это – вовсе не он? Все окружающее пространство, вся природа и, – главное, – ее собственное сердце буквально кричали ей со всех сторон, что это – он. Это знает уже весь белый свет, но только не он. Ну, неужели он ничего не чувствует? А допустить, что он просто боится отказа и потому не решается первым проявить инициативу, Тилли просто не могла. Хотя бы только потому, что, если верить Полю и обаятельной внешности самого Роберта, – он никогда в своей жизни не получал отказа от женщин. Так что и бояться ему, как будто, нечего…

Да, совсем непонятное поведение… Может, он боится того, что она – ведьма? Тилли потрясло это неожиданное открытие. Ну да, конечно! Он просто боится связываться с ней, опасаясь козней дьявола, с которым ведьмы любят сотрудничать, – по крайней мере, как говорят в народе. Все ясно: он ее элементарно боится.

– Ну, здесь уж, дружочек мой, – подумала Тилли, – справляйся со своими страхами сам. Я не буду с тобой нянчиться. Даже пальцем не пошевелю, чтобы облегчить тебе задачу. Тоже мне, – мужчина! Зачем ты мне такой вообще нужен?

Тилли бодрилась, пытаясь убедить себя в том, что ничего страшного не происходит. Если она его узнала, а он ее – нет, то это – его проблемы. И она не станет делать их своими. А все, что от нее требовалось, – она уже сделала. Она вытянула Роберта с того света, – да мало кому из профессиональных врачей в подобной ситуации удалось бы такое! – и может теперь считать себя совершенно свободной. Она ничего ему больше не должна. А не нравится, – так пусть отправляется к своей леди!

Тьодхильда, конечно, лукавила. Она отлично знала, что молодой человек очарован ею, но не решается приступить к более серьезным действиям. К тому же, он болен. Она ведь сама его предупредила, что ему пока нельзя много двигаться, и все такое… Но все равно ей было обидно. Уж слишком он осторожен. Тем не менее, подталкивать его к сближению она ни за что не станет! Если он не решается на это сам, – значит, не так ему это и нужно. Кто действительно чего-то хочет, – тот добивается цели, преодолевая самые невозможные препятствия.

– Неплохо было бы еще посмотреть на его гороскоп, – думала Тилли. – Ему сейчас двадцать семь лет, – значит, родился он где-то в 1100м году. Под каким знаком? Ну, это, положим, ясно: только Овен, и никак иначе. Во всяком случае, в Овне у него должно быть сильное ядро планет. Может он быть, конечно, и Рыбой, и Тельцом, – но это вряд ли. И только при условии, что в Овне у него – парад планет. А, скорее всего, он все-таки Овен. Уж слишком самоуверен и вспыльчив.

Недолго думая, Тилли решила спросить об этом у него самого. А что тут такого? Не захочет отвечать, – его воля. А соврет, – так она его сразу раскусит.

– Послушай, Роберт, а когда у тебя день рождения?

– Второго апреля, – просто ответил он.

– Кто бы сомневался! – подумала Тилли.

– А у тебя? – спросил он.

– Седьмого декабря.

– А почему ты спрашиваешь? – вдруг спохватился Роберт.

– Можно, я построю твой гороскоп?

– А это не опасно? Ведь Церковь не одобряет астрологию.

– Ты плохо осведомлен. Церковь как раз очень одобряет астрологию, а вот официальные лица Церкви вынуждены довольно часто идти против своей совести, – и не только в этом, – объявляя многие дохристианские науки ложью или злом. Астрологию они, как правило, объявляют злом, а не ложью. А многие отцы Церкви даже всерьез занимаются астрологией и почти этого не скрывают.

– Ты так дурно отзываешься о Церкви… Мне даже страшно за тебя.

– Бояться нужно только лжи. А в современной Церкви лжи очень много. Можно идти против Церкви, но это не значит, – идти против Бога. Я стараюсь не гневить Бога, а не служителей Церкви, потому что на Страшном Суде мы будем отвечать перед Ним, а не перед ними. И я могу себе представить, как много их будет стоять тогда у Божьего престола и молить о прощении!

Некоторое время Роберт удивленно смотрел на Тилли.

– Ты – очень смелый человек, – сказал он. – Слишком смелый. Права ты или нет, – я не знаю, но это не имеет никакого значения, если ты высказываешь подобные мысли о сегодняшних хозяевах жизни. Ты ведь не можешь не знать, что с тобой сделают, если твои слова будут услышаны теми, о ком ты так пренебрежительно отзываешься.

– Конечно, не могу не знать. Но идти против Бога – куда страшнее, чем идти против его недостойных проповедников. И очень часто выходит так, что идти за ними есть то же самое, что идти против Бога. А я никогда не стану предавать истину ради того, чтобы спасать свою жизнь. Потерять бессмертную душу – значительно хуже, чем потерять земную жизнь. А вот если я буду принимать их ложь, прекрасно зная, что это – ложь, – то тем самым я буду грешить вдвойне. Кто меньше знает, – с того меньше и спрос. А кто знает больше, – тот отвечает за большее. Греха в незнании намного меньше, чем в намеренной лжи. А потому лгать я не буду никогда, даже под страхом смерти. Ложь слишком дорого стоит, – дороже самой души. Незнание дешевле, – а потому быть несведущим безопаснее. Но Господь все равно спросит со всех! Незнание – тоже вина, потому что оно является следствием духовной лени и нежелания работать над собой. А человек должен трудиться! Для того ему, наряду с телом, и дан разум, чтобы он трудился не только физически, но и интеллектуально, – то есть, духовно. Человек разумный имеет повышенную степень ответственности перед Богом и миром. Вот я расскажу тебе сейчас дюжину интересных историй об истинном положении дел в нашем космическом мироздании, – и твоя ответственность перед Творцом мгновенно вырастет! Хочешь?

– Только не надо меня дразнить! – парировал Роберт. – Говорить мы все умеем пылко, красиво, эффектно и пафосно!

– Может, ты и привык в своем кругу произносить и выслушивать красивые и пафосные речи, но я никогда не болтаю без толку. То, что для тебя – пафос, для меня – реальная жизнь, мой самый насущный, естественный быт. Я живу тем, о чем ты привык смотреть кукольные спектакли. И можешь не сомневаться: если я что-то говорю, то я так и думаю. Иногда я могу чего-то и не сказать, но уж если сказала, то это – чистая правда, – насколько, конечно, она может быть для меня доступна.

– Хорошо, что ты сама в этом созналась. А то я уже начал было думать, что ты считаешь себя святой и безгрешной.

– Нет, конечно. Я могу и ошибаться. Но я признаю свои ошибки не раньше, чем увижу, что ошибалась. Для начала я должна в этом убедиться. И если я получу неопровержимые свидетельства своей неправоты, – я признаю, что заблуждалась.

– Просто героиня какая-то! Не боишься, что я вот возьму и расскажу о твоих беззаконных взглядах, – кому следует? А то все мы смелые, когда знаем, что находимся вне настоящей опасности!

– Бояться тебя? Да ты не способен испугать даже мальчишку! Ты сам меня боишься! Разве не так? А, знаешь, что я тебе сделаю, если ты попробуешь меня обидеть?

Разговор переходил в неприятное для Роберта русло, и он пожелал его сразу закончить. Коротко поблагодарив Тилли за прекрасный ужин, он лег в постель и уставился глазами в потолок. Но девушка уже не могла оставить его в покое. Их милая беседа начинала ей нравиться, и она решила ее продолжить.

– Постой-постой, дорогой мой, что же ты не хочешь послушать самое интересное? Ты вот вознамерился меня напугать, а я, – что, не могу ответить тебе тем же? Очень даже могу! Мне есть, что тебе на это сказать!

– Оставь меня в покое! – раздраженно ответил Роберт.

– Знаешь, какое у нас, ведьм, самое любимое наказание для мужчин? Нет, ты послушай, – это очень интересно. Мы лишаем их мужской силы, – если, конечно, их вина не слишком велика. А вот если дело посерьезней, то…

– Хватит! – рявкнул Роберт. – Иначе…

– Что? Выхватишь свой меч? Так он там, в углу стоит. Хочешь, принесу?

– Не трудись. Я и без меча обойдусь. У мужчин тоже есть любимое наказание для женщин. Особенно оно впечатляет юных нетронутых девушек. Но ты ведь не из их числа? Так что для тебя это не будет большой трагедией. Ты, – я думаю, – прошла уже все круги ада и много в своей жизни повидала.

Это было прямое, наиболее распространенное в народе оскорбление, хотя и выраженное в довольно мягкой форме, – не так, как подают его крестьяне из соседней деревни или разбойники на лесной тропе.

Тилли никогда не умела обижаться на подобные слова. Быть может, – потому, что никогда не связывала их с собой, а лишь с теми людьми, которые их произносят. Прав был Иисус, когда говорил, что оскверняет человека не то, что в него входит, а то, что от него исходит! И если она невинна в той части, в которой ей приписывают грех, то эти пустые словесные выражения никак не могут затронуть ее настоящих чувств. Человека обижает лишь то, что у него действительно болит. Вот была бы она толстой и кто-нибудь сказал бы ей, что она толстая, – тогда да, тогда бы это было неприятно! А так… Ну, на что обижаться, – если ничего нет? И все слова о ее предполагаемом обширном любовном опыте, – что ей до них? Где она, – и где они? Мэт воспринимала такие высказывания, – лишь как откровенную ложь или нелепое заблуждение человека, который обо всех судит по себе и по своему ближайшему окружению. Тем не менее, правила хорошего тона требуют разыгрывать уязвленную гордость. Ох, уж эти социальные суеверия, предписывающие всем гражданам иметь социально значимые грешки и с удовольствием обижаться, когда, с легкой руки какого-нибудь проницательного оскорбителя, они выходят наружу!

Когда-то в юности Тилли действительно инсценировала острую болезненную реакцию: «Ах, я не такая!». Все это было крайне глупо: она и так о себе все знает, в то время как убедить в своих высокоморальных качествах кого-то другого практически невозможно, – да и, правду сказать, не стоит драгоценного времени. Какое ей дело, что о ней думает какой-нибудь малопочтенный гражданин, который вечно пьет в запой и жестоко бьет свою жену и детей? Разве его глубокомысленное мнение может быть значимым для нее?

Но Роберт – это совсем другое. Услышать от него такие слова было очень обидно. Она ведь вылечила его, поставила на ноги, обеспечила ему дальнейшую безопасность. И вот тебе благодарность! Разве это справедливо?

– Послушайте, сэр Лаворски, – ответила она. – То, что Вы сейчас сказали, – это страшное оскорбление для любой честной девушки. Благородные рыцари никогда себе такого не позволяют. Напротив, за подобные слова они вызывают на поединок! И если бы у меня был мужчина, который мог бы драться за меня, он бы защитил мою честь перед таким хамом, как Вы…

– Я с простолюдинами не дерусь! Да еще из-за простолюдинки!  

– Тогда выметайся вон из моего дома!

– И не собираюсь. Мне нельзя вставать, я болен, – ты сама сказала.

– Я уже жалею, что вытащила тебя с того света!

– Раньше надо было думать.

– Я же не знала, что ты – такое… такое низкое существо…

– Низкое существо – это ты, а я – потомок графского рода. И не тебе, голодранке, меня судить. Захочу – будешь моей. Мне даже согласие твое не нужно. Ты живешь на земле моего дяди, а, значит, – принадлежишь ему. Если я попрошу, – он мне просто тебя подарит. Да я и не буду ждать, когда подарит, – сам возьму. Дядя Дэвид разрешает мне пользоваться всем, что находится в его владениях.

Слова были настолько гадкими, грязными и оскорбительными, что в какой-то момент Тилли даже не нашлась, что ответить. Она стояла перед ним, широко распахнув свои темные глаза и не могла прийти в себя от возмущения. Вот уж чего она никогда от него не ожидала! Чего угодно, – только не этого! Поначалу ей безумно хотелось обидеться, расплакаться и убежать, чтобы никогда в своей жизни больше не видеть этого человека, но только гордость не позволила ей так поступить. Почему это она должна уходить из собственного дома? Почему это он разлегся на ее кровати, словно он здесь – хозяин? Думает, что сильнее ее?

– Ну, ладно же! – подумала она. – Я тебе покажу!

Она могла с ним сделать все, что угодно. Он думает, что – большой и сильный, – а на самом-то деле – хрупкий и беззащитный, как младенец! И надо ему это непременно показать, чтобы сбить с него немного спеси.

– Вот что, – произнесла она вслух. – Ты никогда этого не сделаешь. Знаешь, – почему? Потому что, если только сунешься ко мне, – у тебя уже больше не только со мной, но и ни с кем другим ничего не получится. Это я тебе гарантирую. А смерти я не боюсь. Ты можешь меня убить, но одно я знаю точно: ты никогда не сможешь взять меня силой. Равно как и кого-либо другого после попытки тронуть меня. На этом все твои любовные похождения напрочь закончатся.  

– Сдается мне, что ты несколько преувеличиваешь свои возможности! – скептическим тоном ответил Роберт.

– О! Ты даже не подозреваешь, какие у меня есть возможности! – засмеялась Тилли. – Ведьма я или не ведьма? Но если ты желаешь в этом убедиться, – что же, попробуй! Сразу свое получишь! И я не думаю, что тебе это понравится!

– А как же насчет твоих трогательных слов о том, что ты никогда не причинишь мне вреда? Вот ты и поймалась на лжи! Либо ты солгала тогда, либо – сейчас. Выбирай!

– Хорошо, я признаю: в одном из этих двух случаев я солгала. А ты, – что, желаешь проверить, в каком именно?

– Нет уж, спасибо. Расхотелось. Да не больно-то и хотелось, честно говоря.

– А что, – такой молодой человек, совсем юноша, – и уже проблемы? Прими мои соболезнования. А, может, тебе помочь? У меня есть прекрасные травы. Сразу все, как рукой, снимет!

– Нет, спасибо. Со мной все в порядке. Просто ты меня как-то не вдохновляешь.

– А что со мной не так? – возмутилась девушка.

– Да, знаешь… Не люблю легкодоступных женщин!

На этот раз Тилли просто взорвалась от смеха.

– Так вот, оказывается, где собака зарыта! Все твои женщины слишком легкодоступны! Потому ты и не умеешь добиваться благосклонности уважающих себя дам. Тебе дается лишь то, чего ты не хочешь. А если появляется кто-то, кто вызывает у тебя действительный интерес, то ты просто не знаешь, как к нему подступиться. И реагируешь на него так же, как лиса на виноград: виноград зелен, и не больно-то и хотелось!

Слова девушки хлестко ударили по самолюбию Роберта, – просто потому, что она угадала. Все его барышни завоевывали его сами. Он лишь лениво принимал их ухаживания. Вот и вышло, что у него не сложилось с охотой на женщин: он так и не смог реализовать свой охотничий потенциал. Потому, наверное, он так и любил охоту на животных, – чтобы хоть что-то научиться добывать с трудом, преодолевая внешние препятствия.

– Вот дурак, – тихо сказала Тилли и повернулась, чтобы выйти во двор.

Но Роберт услышал. И тут же взвился, стремительно соскочив с постели:

– Как ты меня назвала? Ты понимаешь, с кем имеешь дело? – ты, простолюдинка! Я – граф Лаворски! Ты должна мне в ноги кланяться, а не хамить! Вот прикажу тебя выпороть у нас во дворе, – перед всей челядью, чтобы и другим не повадно было! Разденут тебя догола, привяжут к столбу и оставят на целый день, чтобы любой, проходя мимо, мог кидать камни и плевать на тебя. А потом отдам своим слугам, – пусть развлекутся: что-то жизнь у них не больно сладкая. И никто за тебя не вступится!

Произнося свои жестокие угрозы, Роберт медленно надвигался на Тилли, неподвижно стоявшую посреди комнаты. Остановился, лишь когда подошел к ней вплотную, – она ни на шаг не отступила. Посмотрев ей в глаза, он увидел в них такое полное, непробиваемое спокойствие, такую несокрушимую уверенность в своих силах, что невольно отступил. Высоко закинув голову, – совсем, как ее учитель Дольфин когда-то! – она стояла, выпрямившись во весь свой маленький рост и гордо расправив хрупкие плечи. Во всей ее фигуре, осанке, твердом и прямом взгляде сквозила неистребимая сила воли.

Роберт был действительно поражен: такого чувства собственного достоинства он не встречал даже у аристократов королевской крови. На какой-то миг ему в голову пришла шальная мысль, что эта девушка – из их среды, но спрятана до поры до времени в глухом лесу. Чего только на свете не бывает! Бывало ведь и такое. Этим, вероятно, объясняется и ее бесстрашие: она знает, что ей некого бояться, ибо защищена королевской властью. Быть может, в этом – причина и ее дерзкого поведения, ее насмешливых и безжалостных речей в адрес сильных мира сего?

Постояв с минуту, пристально глядя ему в глаза, девушка повернулась и неспешно вышла из хижины. Голова у Роберта закружилась.

– Ведьма… – бессильно подумал он.

Ему показалось, что он впал в такое странное состояние, в котором нельзя ни сдвинуться с места, ни даже пошевелиться. Он словно окаменел, хотя и продолжал по-прежнему отчетливо видеть комнату и все окружающие предметы. Только перед глазами стояли ее горящие карие глаза, – казалось, прожигающие его насквозь. От них исходила какая-то мощнейшая сила, которая плавила окружающий воздух и делала его самого бессильным и слабым. Вся его агрессия куда-то исчезла, а вместе с ней – и воля, и желания. Ничего не осталось. Все вдруг стало безразлично, ненужно и глупо… А, может, она действительно сделала сейчас то, что грозилась сделать? А он, дурак, не верил…

– Она меня околдовала. И сейчас я умру, – почему-то подумалось ему, но было совсем не страшно, а как-то просто все равно.

Роберт не чувствовал времени. Он стоял столбом посреди комнаты и не испытывал ни малейшего желания сесть или лечь на кровать.

Затем в хижину вернулась Тилли.

– Ну, что? – насмешливо спросила она. – Есть еще хоть что-нибудь, что тебе неясно? Или, быть может, желаешь меня выпороть?

– Нет, она не королева, она все-таки ведьма, – подумал Роберт. – Хотя, какое это имеет теперь значение?

– Так, кто разрешал тебе вставать с постели? – прикрикнула на него Тилли. – А ну-ка, быстро ложись обратно! Или ты хочешь остаться инвалидом навсегда?

Голос девушки был резким и жестким, как смерть единственного кормильца. Роберт безвольно подчинился этой команде.

– Мне нужно осмотреть твою рану, – сказала она.

– Не надо. У меня все в порядке, – слабо попытался возразить Роберт.

– Значит, так. Команды здесь отдаю я. Быстро расстегнул рубашку!

Роберт удивленно смотрел на Тилли, глядевшую на него непривычно властным, строгим взглядом. Не дождавшись от него должной реакции, она сама начала расстегивать его рубашку, стараясь отогнать от себя непрошенные ассоциации. Роберт смотрел на все это с нескрываемым изумлением, но Тилли не обращала на него никакого внимания.

Девушка сняла старую повязку и обнаружила, что рана почти полностью затянулась. Стало быть, самовольные хождения Роберта ему ничем не навредили. Смазав рану целебным раствором, Тилли наложила на нее свежую повязку и сказала:

– Поздравляю. Ты уже почти здоров, – а потому завтра сможешь вернуться домой. Без излишних приключений. А снова захочешь меня выпороть, – милости просим. Встречу еще более приветливо.

У Тилли просто не было причин оставлять его у себя на более долгий срок. Напротив, она хотела скорей от него избавиться. И, хотя девушка понимала, что Роберт никогда бы не сделал с ней того, что грозился сделать, – ей все равно было неприятно находиться с ним под одной крышей. Все пошло совсем не так, как ей хотелось. И почему Господь посылает ей таких инфантильных, глупых мужчин, – таких, как Роберт? Ведь, казалось бы, все у тебя есть: и сила, и красота, и богатство, – а в тебе просто толпами теснятся какие-то ужасные страхи, из-за которых ты не можешь почувствовать себя полноценным мужчиной, не можешь осчастливить одну-единственную девушку, которая ждала тебя, быть может, всю свою жизнь…

– Неужели я не заслуживаю любви? – думала Тилли. – Разве я не смогла бы любить кого-то больше, чем саму себя? Так почему же у меня ничего не складывается? Вот, встретила, казалось бы, принца на белом коне, так он начал устраивать мне свои истерические психические атаки. Да разве так обращаются с любимыми девушками? Пусть лучше убирается отсюда подобру-поздорову! Мне уже ничего от него не нужно!

Нет, Роберт Лаворски, судя по всему, совсем не тянул на образ мужчины ее мечты. Пустой и самовлюбленный, привыкший лишь повелевать, он не вызывал в ней больше никаких приятных чувств. Да он ее просто не стоит! К тому же, он чуть не убил ее лучшего четвероногого друга! Вот еще о чем она совсем позабыла за своими нелепыми бесплодными мечтаниями! А следовало бы помнить: мужчины приходят и уходят, а лучшие друзья остаются.

Укладываясь спать, Тилли начала стелить постель, но, услышав из другого отсека комнаты скрип кровати Роберта, опасливо поежилась и решила сегодня дома не ночевать: береженого Бог бережет! Пусть он спит себе сам! А то неизвестно, что взбредет ему в голову этой ночью. Он ведь почувствовал себя уже вполне здоровым. Та слабость, которую она ему только что внушила, через пару часов пройдет, и что тогда? Ручаться за свою безопасность Тилли уже не могла, тем более что он наверняка убежден, что она давно не девственница и не станет особо переживать по поводу любовной связи со случайным знакомым.

Девушка решила переночевать у своей подруги, жившей на окраине Бирмингема, на том самом месте, где стоял ее собственный дом, сожженный когда-то разбойниками. Тилли всегда было тепло и уютно в этой заново отстроенной крестьянской хижине. Ее хозяйка Раис жила одна, без мужа, который отправился искать лучшей доли на Восток, вместе с солдатами крестового похода. Иной раз Тилли засиживалась в гостях допоздна, а в это время на улице начиналась гроза. Поэтому случалось, что она оставалась у Раис до утра, чтобы, на ночь глядя, не идти по ливню через лес. Вот и сейчас Раис не откажет ей в ночлеге и с радостью ее приютит.

Тихонько прикрыв за собою дверь, Тилли вышла во двор, оседлала Дениза и проторенной тропой отправилась в Бирмингем, собираясь вернуться домой к утру следующего дня.