Заключение.  

 

Редкая книга обходится без заключения. Признаться, я думала, что на сей раз мне удастся обойти это золотое правило. Но после нескольких дней, проведенных в режиме, который в психологии называют эффектом незавершенного действия, я поняла, что делать нечего: надо ставить в книге респектабельную точку.

На тему эффекта неоконченного действия есть симпатичный анекдот. Рассказываю. В одной коммунальной квартире за долгие годы совместного проживания нескольких семей сформировалось негласное правило. Там жил один беспокойный сосед-алкоголик, который каждый день приходил с гулянки домой, после чего всегда проигрывался один и тот же сценарий. Добираясь до кровати, этот товарищ снимал сначала один ботинок и швырял его о стену, так что вся квартира сотрясалась от грохота, затем снимал другой и посылал его туда же. Лишь после этого он мирно засыпал. Соседи тоже засыпали, поскольку знали, что теперь до самого утра он их уже не побеспокоит. Но однажды случилось непредвиденное. Этот человек пришел настолько пьяным, что едва добрался до кровати, еле снял один ботинок и швырнул его о стену. А до второго очередь уже не дошла: жилец тут же уснул. Проходит час, другой, третий… А под утро все соседи начинают яростно тарабанить в его дверь с криками и воплями:

– Да когда уже ты, *** (нрзб), снимешь свой второй ботинок?! Мы никак не можем уснуть!!!

Меня всегда беспокоил вопрос неприкаянности христианства в нашем человеческом обществе. Мне постоянно казалось, что у этой религии «все, не как у людей». Ибо практически ни один из основных ее постулатов не работает, «как надо», в нашей грешно-социальной жизни. Так зачем тогда такая религия, если она столь бездейственна? И здесь, насколько я понимаю, не стоит ссылаться на внешние обстоятельства: дескать, сама идея замечательная, да вот исполнение, воплощение ее в жизнь оставляет желать лучшего. На мой взгляд, подобные разговоры – сущая чепуха. Какая идея, – такое и исполнение. Если все получается «не так, як гадається», – стало быть, что-то не так было еще «в консерватории». Будучи знакома с астрологией, я прекрасно знаю, что все всегда складывается по заложенному изначально плану и никогда не бывает так, чтобы закладывалось одно, а реализовывалось другое.

И сколько бы ни говорили, что благими намерениями…, но я-то знаю, что намерения – одно, а реальная ситуация – другое. Человек просто не в силах просчитать свои прожекты до конца, но это – только потому, что он сам порой не знает, чего он хочет и что он может. Когда же речь идет о Господних планах (а религиозная реальность – как раз из их числа), то здесь случайностей не бывает: как задумывалось, так и осуществилось. Мне прежде казалось, что, если уж была организована такая «акция», как явление в наш бренный мир Спасителя, то Сам Господь Бог, наверное, должен был позаботиться о том, чтобы она имела свое осмысленное продолжение, свое оправдание и свой надежный и убедительный результат. Ведь переведены стрелки на уровень бессмертной души? Переведены. Почему этого никто (или почти никто) не почувствовал? Почему наша память осталась закрытой? Почему христианство организовало настоящий крестовый поход против Грааля, против самого святого, что существует в нем самом?

И почему Христова Церковь оказалась столь беспомощной? Ведь, по всем богословским показателям, христианство является кристально чистым, безукоризненным, ведущим человечество к свету учением. А на деле… Иногда мне кажется, что сами священники в него не верят, рекомендуя другим то, чего не желают вкушать сами. Почему же столь «правильное» на словах учение совершенно не работает в жизни? Почему оно породило такой массовый подъем атеизма, невиданный в прежние времена, когда весь мир был действительно одухотворенным? А ныне что? Раз в год на Пасху – «живой огонь», как чудо (и дай-то Бог, чтобы однажды «наши ученые» не преподнесли возмущенному народу всю скрытую «техническую» подноготную этого чуда!), несколько чудес исцеления (вполне в пределах статистической погрешности), и – практически все…

С другой стороны, если почитать Святые Евангелия, то никто нам беззаботной жизни и не обещал. Напротив: все четыре новозаветных текста, не говоря уже об Апокалипсисе, буквально дышат ожиданием грядущих страданий, на уровне тех, что испытал Иисус на Голгофе. Почему тогда было принято называть его Спасителем? Почему принято считать, что он «отдал за нас свою жизнь», «снял с нас первородный грех Адама»? Нам-то что с того? Что изменилось в нашей жизни? На мой взгляд, стало еще хуже. Особенно если вспомнить, сколько невинных душ загубили христианские фанатики, проповедовавшие любовь к Богу, которая почему-то неразрывно, кровными, так сказать, узами повязана была с самым яростным и неприкрытым насилием.

Одним словом, вопрос о неудаче христианства в истории долгие годы оставался для меня открытым. Именно на этот и многие другие, родственные ему, вопросы я и пыталась ответить в настоящей книге. И выводы, сделанные мною в результате ее написания, всерьез меня удивили. Во-первых, истинным откровением стал для меня ветхозаветный текст, и, особенно, первые три главы Книги Бытия. В них оказался зашифрован весь Новый Завет. Я даже начала подумывать о том, что практически любой текст из тех, что написаны по вдохновению свыше, в своих первых трех главах несет в себе ту же библейско-евангельскую каноническую историю. Но это – к вопросу об импритинге в человеческом сознании всего процесса миротворения… И к вопросу о том, что есть Библия, – описание реальности или «голографическое» творение реальности по типу ленты Мебиуса…

Я долгое время жила принятым в научно-историческом мире клише, – о круговом (языческом) и линейном (христианском) времени. А теперь оказалось, что эти понятия следует рассматривать в куда более глубоком контексте, – в контексте их параллельного существования. Круговое и линейное время мирно сосуществуют в нашем сознании, и именно в этом кроется причина того, что едва ли не из каждого «христианского деяния» в человеческой истории торчат откровенно языческие рожки, а из многих «языческих» креативов буквально ширяет христианским светом.

В ходе своих «культурных изысканий» на страницах данной книги я пришла к выводу, что христианство есть самая настоящая алхимическая акция всекосмического масштаба. А алхимия, как известно, есть сугубо «языческая», «дохристианская» наука, возрожденная в конце эпохи Средневековья – начале Ренессанса. Именно тогда, в 12м веке, был дан новый толчок развитию христианства и его выходу на новый, осмысленный уровень своего бытия. Это было возрождение не столько антично-римской мысли, сколько мысли самого христианства. Тогда-то оно и вступило в свою вторую, собственно христианскую фазу. Хотя, если говорить откровенно, в то время она была всего лишь мягко и неназойливо обозначена.

Сугубо «языческая» парадигма является только первой частью алхимического учения. А второй его частью является собственно христианское откровение. Подобно двум потокам вод, – живой и мертвой, – христианство должно было пройти через два этапа своей реализации на земле. А библейский миф о рождении и грехопадении Адама стал своеобразной «голографической» калькой для мистерии сразу двух (!) пришествий Христа. С тою лишь разницей, что в христианстве эти два события разведены во времени, и в этом – их главный, революционизирующий эффект. Эффект живой воды, отделенной от мертвой, является последней целью христианского духовного переворота.

В основе мира – жизнь, а не смерть; Слово, а не материя или дух; число три, а не числа один или два; Любовь, а не конструкция; осмысленное Творение, а не автоматическое развертывание; Единое, а не множественное; Личность, а не набор безличных элементов. Именно поэтому история мира складывается вначале по принципу «от большего – к меньшему», а затем – «от меньшего – к большему». Вначале из живой воды образуется так называемая мертвая вода, а затем восстанавливается вода живая. Забвение сменяется воспоминанием, смерть – воскресением. Зеркально-двоичный принцип мертвой воды включается с той целью, чтобы познать и обнаружить, вывести из мира зло тьмы и незнания, а троичный принцип живой воды, – чтоб снова оживить субъекта, «разбив» все ставшие ненужными после первой процедуры зеркала.

Алхимический процесс есть процесс последовательной смерти и воскресения, забвения и воспоминания, манифестации числа два и числа три, – что символически определяет смену языческой духовно-бытовой парадигмы на христианскую. Язычество было предназначено к тому, чтобы максимально проявить проблему, состоящую в смешении добра и зла, в опускании живой человеческой личности до уровня энергетического механизма, до уровня личностной смерти...

Первое пришествие Христа было вариантом спасения по типу «мертвой воды», а второе станет событием спасения по типу «воды живой». При первом пришествии язычество, что называется, преобладало. И пусть рождение Иисуса было уже «неязыческим», но первая часть его жизни прошла под иудейским законом. По языческому типу Христос взвалил на себя грехи общины (не свои!) и принял роль пассивно-жертвенного Агнца, возносимого на языческий алтарь в целях символического выкупа за грех. Когда один берет на себя крест другого, или один заменяет собою многих, то в этом сказываются языческие законы «мертвой воды». Эти законы, сами по себе, – подчеркну! – не избавляют от зла. Да и приносится этот выкуп языческому Богу, а не Богу христианскому. А языческий Бог никогда не «ходит один». Все языческое основано на множестве. На безличном, – добавлю, – множестве, когда один заключает в себе все видовые (но не индивидуальные!) черты своих общины, рода, социума.

Языческий стиль взаимодействия человека с Богом, как с духами природы, с которыми можно договориться по типу деньги-товар-деньги, всегда есть полумера. И многие произведения литературы и кинематографа твердят о том же: не втягивайтесь в процесс уплаты шантажисту, поскольку он никогда не оставит вас в покое. Все взятки являются временной мерой. Рано или поздно ваш мучитель явится за новой порцией выкупа. В языческом мире не существует такого понятия, как окончательная расплата. Не была окончательной и жертва Иисуса. Но она была данью тому языческому миру, который готовился уйти в прошлое. Победа над злом никогда не достигается методами зла. Смерть не есть способ победы над злом. Смерть есть мертвая вода, которая в алхимическом процессе вводит организм в состояние анабиоза и выжигает нечистую породу, отделяя ее от живого, целостного и гармоничного ядра.

Когда я слышу о том, что некий человек берет чей-то грех на себя, приносит себя в жертву, принимает смерть за другого, или, – не дай Боже! – спасает мир (от 2х до 4х, к примеру, согласно его дневному расписанию), я понимаю, что речь идет о врéменном, а по сути, – малодейственном спасении. Спасении, которое только усугубляет… но, по большому счету, не спасает. Это – спасение по образцу «горящего сердца Данко», которое не только не снимает кармы со «спасенного» народа, но, быть может, ее только увеличивает.

И лишь спасение второго пришествия, или живой воды, есть действительное, окончательное спасение. То спасение, которое не требует жертв, которое не требует крови. Оно требует только понимания. Его оружие – Слово, и, как следствие такого понимания, – Любовь. Любовь есть живая вода алхимии, третье звено христианской Троицы, выпавшее из христианской жизни. Окончательное спасение всегда индивидуально, поскольку осмысленно. Не может быть умной толпы. Не может быть мудрой общины, – мудрым может быть только человек, субъект. Мудрая личность. Не бывает любящей общины. Бывает только любящий человек. Нет Христа для общины, есть Христос для каждого человеческого сердца. Впрочем, есть Христос и для общины, но – как принцип «мертвой воды», вскрывающей родовые грехи и обнаруживающей родовые проклятия.

Кажется, именно по этому вопросу поссорились Иван Иванович Петровой Церкви с Иваном Никифоровичем гностической общины? Гностики говорили об индивидуально-личностном спасении, а церковники Петра говорили о коллективном спасении в «теле Церкви», и нигде – за ее пределами. Будешь принадлежать к Церкви и «смиренно» (т.е., бессмысленно-механически) выполнять все предписанные ею ритуалы, – спасешься. Нет, – оставь надежду!.. Тем самым сразу отрезались все, кто «не записался» в Церковь Петра, – «язычники», оставшиеся «за бортом благодати».

В этом споре мои симпатии, конечно, на стороне гностиков. Но это вовсе не значит, что и во всем остальном я считаю их справедливее «петровцев». Просто в моем представлении второе пришествие Христа является личностным, индивидуальным вариантом пришествия первого, и именно в таком режиме состоится наше полное освобождение от своих грехов. По этой причине я никогда не выделяла «добрых» и «злых» наций или государств (по сложившемуся ныне типу: «Америка есть зло, а Россия есть добро», или «американские демократы есть добро, а мусульманские террористы есть зло», например). Добро и зло присутствуют в человеческих душах, а не в государственных образованиях, устройствах, нациях, общинах и т.п.

«Возьми свой крест и следуй за мной», – сказал Спаситель, и это, быть может, с точки зрения язычника, звучит, как издевка. Какой ты, дескать, после этого Спаситель? Ты выведи меня без креста! Ты пострадай за меня, – тогда я и памятник тебе поставлю, и славословить тебя начну, и жертвы тебе буду приносить, и многое другое: за мной не заржавеет! Ты мне – это, я тебе – то: справедливый обмен! Вот, наверное, почему Христос так много прощал, не ожидая от человека соразмерного выкупа в духе приснопамятной «отработки трудодней».

Уровень спасения по «троичному типу», по типу живой воды, выше любых расчетов и количественных вычислений и сопоставлений. И потому само христианство, как я его теперь понимаю, есть религия с неким условным кодом пять: два плюс три. Сначала включается мертвая вода, затем – живая (хотя они обе протекают сквозь нашу жизнь одновременно). Только после этого происходит алхимическое преображение и воспоминание душой своего предвечного, осмысленного прошлого.

Церковь Петра объективно-исторична; она существует во времени. Церковь Грааля (у меня есть все основания полагать, что это – Церковь Иоанна) – вне мировой истории; она пребывает в субъективно-личностном времени, на уровне сверхсветовых скоростей. Но в 10й главе Апокалипсиса некий Ангел «клялся, что времени больше не будет». Времени больше не будет, когда начнется другая, «субъективированная» история. Церковь Иоанна существует в недрах самой Церкви Петра, как стертая память об идеальном прошлом. И если из двух, в результате проведения алхимической процедуры, можно синтезировать три, то это только благодаря тому, что число три уже заложено в «предвечной» памяти числа два.

Исторические христианские катаклизмы, помимо первых трех глав Книги Бытия, были заложены в самом содержании своеобразного духовного завещания Иисуса, которое он оставил, когда в третий раз после своего воскресения явился ученикам на землю. Это завещание можно найти в Евангелии от Иоанна. В его последней, 21й главе указаны оба узловых пункта последующей христианской истории. Когда Иоанн описывает идущего за Христом Петра, которому, по словам Христа, надлежало «пасти овец Его», а за ним – самого себя, исполняющего некую «миссию Мебиуса», – уже в этом проявилась главная закономерность двух пришествий Спасителя. То же самое звучит и в тексте Нового Завета, когда говорится о том, что в момент смерти Иисуса завеса в храме «раз-дралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись» (Мат.: 27). А храм-то – иудейский! Храм Соломона… которому на тот момент оставалось уже недолго здравствовать и который был перевернут вверх дном еще раз в 12м веке, – тамплиерами, охотниками за материализованной любовью…

Миссия Петра, или Кифы («Камня»), есть миссия «мертвой воды». Он должен был основать земную Церковь (по типу того же Сатурнианского Иеговы), Церковь-государство, со своей иерархией, хотя это слово совершенно не корреспондируется с истинной сущностью христианства. В конечном итоге, Петрова Церковь стала государственной, а папский Ватикан, – так вообще, «государством в государстве». Это – церковь дуальная, созданная по зеркально-двоичному типу, по типу мертвой воды.

Мертвая вода, как я уже сказала, не есть зло. Она есть способ борьбы со злом. «Прежде, чем объединиться, – кажется, так писал Ленин, – нам необходимо самым решительным образом во всем размежеваться». Эта Церковь была обречена на раскол. Раскол, – как момент дезинфекции, дезинтоксикации пораженного болезнью тела. Церковь Петра символизирует всеобщее, безличностное, символическое спасение, как символическим было и спасение первого пришествия Иисуса. Это – тот вариант спасения, в котором от человека ничего не зависит, ибо «настанет время, и его препояшут и поведут, куда он не захочет», как говорил Иисус о Петре. Спасение по животно-пассивному типу, по типу жертвенной смерти, никогда не избавит от зла. Но оно помогает разглядеть в каждом зеркале все грехи и ошибки, совершенные субъектом прежде.

Говоря о судьбе Петра, Иисус касается его смерти. Говоря же об Иоанне, он намекает на его бессмертие, вплоть до следующего своего пришествия. Разделив функции Петра и Иоанна, Христос отделил мертвую воду первой фазы христианства от живой воды второй его фазы. И здесь уже главное – не «тело Церкви», не община, а индивидуально-личностный путь спасения, оставшийся неведомой тайной для Петра. Существует версия смерти Петра, согласно которой он хотел избежать своей жертвенной участи и пытался оставить город, где он должен был погибнуть. Рассказывают, что на пути из города Петр встретил Иисуса, который шел ему навстречу. По словам Иисуса, он шел в обратную сторону, дабы принять за Петра его жертвенную смерть. Устыдившись своего малодушия, Кифа вернулся на «свою Голгофу».

На двойную историю христианства наводит, как я полагаю, и упомянутая едва ли не всеми евангелистами фраза: «Где будет труп, соберутся орлы». Сначала – труп, как символ смерти «по-язычески», затем – орлы, как символ возрожденной жизни. А вместе – символ Скорпиона, с которым связывают евангелиста Иоанна. Ведь Скорпион – знак смерти. И принято считать, что в будущем, восстав из мертвых, Скорпион вновь (!) превратится в бессмертного Орла.

Главный вывод, к которому я пришла в процессе написания своей работы, заключается в том, что в христианстве с самого начала были заложены две взаимодополняющие парадигмы. Первая сводится к двоично-зеркальному образцу «мертвой воды», предназначенному для работы над ошибками и искупления грехов (полуязыческая, общинная Церковь Петра). Вторая – к троично-целостному образцу «живой воды», воды (или огня) Грааля, в котором действительно присутствует Любовь (внецерковная, личностная миссия Иоанна). Ибо любовь – исключительно личностный феномен. Нельзя полюбить всей общиной. Всей общиной можно войти в состояние транса, истерии, экзальтации, но не любви. Любовь всегда разумна, а разум имеет своего носителя, – человеческую (или Божественную) личность. Любовь не есть энергия; она, скорее, – принцип связи, феномен сродства и свойство памяти о прежнем целостном единстве.

О связи миссии Иоанна с темой второго пришествия Христа говорит сам факт того, что именно Иоанн является автором Апокалипсиса, фактической истории второго пришествия Спасителя. И, несмотря на внешнюю «кровавость» этой истории, если вчитаться в апокалиптические пророчества повнимательнее, можно убедиться в том, что сам Агнец нигде не использует физическое оружие. Он побеждает врага исключительно Словом. Да и враг здесь слишком фантастичен, чтобы можно было поверить в его физическую реальность. Он напоминает, скорее, образы фантазии чем-то чрезвычайно запуганных создателей голливудских блокбастеров. Все апокалиптические чудовища есть чудовища, поднявшиеся на свет Божий из глубин человеческого подсознания, в котором накопилась масса мусора и хлама, подлежащего устранению.

Все наши страхи суть страхи нашей души. Возможно, они и будут материализованы, но только в результате наших собственных «благих усилий», направленных на это «святое дело». Чтобы с чем-то бороться, его нужно сначала узнать, увидеть, узреть пред собой, поставить пред собою зеркало, чтобы оно проявило все злые сущности вовне. Вот этому и служит феномен мертвой воды. Не познав зла, его не искоренишь. Хорошо, когда его нет, – тогда не нужно и зеркало для его выведения наружу. Но, коль уж оно есть, с ним необходимо, для начала, познакомиться. Иначе оно никогда не исчезнет и будет присутствовать в человеческой душе постоянно, рождая все новых и новых «ночных чудовищ».

Не стала ли Церковь Петра таким масштабно-историческим зеркалом для человеческих страхов, с которым всем нам следовало бороться? И не помогла ли она вывести их наружу, познать всю их чудовищную суть, чтобы полностью отмежеваться от них и никогда уже к ним не возвращаться? Как бы там ни было, но на главный вопрос, задаваемый мной христианству, я, по-видимому, ответила. Параллельная история христианства «разбивается» на две фазы, – языческую (фазу общинного спасения), связанную с несением искупительной жертвы и с ежегодными празднествами Рождества и Воскресения, приуроченными к языческим сакральным датам, и христианскую (личностную), связанную с открытием в каждой человеческой душе эзотерической природы Грааля.

Так что, видимо, не Грааль материальный нужно искать для Церкви, переворачивая все камни храма Соломона вверх тормашками, а синтезировать Грааль живой, который – в душах всех церковных прихожан. Да и не только в них: Грааль хранится в каждой человеческой душе. Природа Грааля присутствует в самóм догмате христианской Троицы. Она есть в Христовой Церкви, хотя и крайне слабо проявляется в ее истории. И, тем не менее, пока есть память, сохраняется и вера в алхимическое преображение Церкви и восстановление в ней истинной Троицы Грааля.

Объективный мир есть мир своеобразной двухмерной плоскости, в которую мы все попали, оставаясь, в то же время, в трехмерности своей души. Но когда мы заменяем любовь холодным расчетом, то загоняем в безжизненные рамки двухмерности свои собственные души. Мы погружаем их в забвение о своей трехмерной природе (здесь речь идет, как вы понимаете, не о пространственных измерениях, а о более глубинных вещах, обусловленных троичной природой Самого Создателя). Именно на восстановление памяти о своем естественном душевном состоянии и направлена христианская революция. И ее уже не постигнет участь всех объективированных революций на земле, ибо по природе своей она – субъективна. В ней отвергается бессмысленная «свобода от» и реализуется разумная «свобода для». 

Познание добра и зла осуществляется по типу «от 3 к 2». А познание истины – по реверсивно-исцеляющему движению «от 2 к 3». Даже в Апокалипсисе Иоанна в 11й главе (код 2) говорится о жертвенной гибели двух «Божьих свидетелей» и об их воскресении через три с половиной дня. А в 12й главе (код 3) говорится о жене, «облеченной в солнце», рождающей благословенное дитя (речь, видимо, идет о мистериальном рождении Христа и христианства). И здесь же описывается победоносная битва возглавляемых Михаилом Ангелов с драконом, который, тем не менее, всячески стремится достать жену, вместе с ее младенцем… Судя по всему, это и есть история Грааля, с невиданной силой разыгравшаяся в 12м веке, вслед за расколом Церквей 11го века…

А уже в эру Водолея (21й век, 2003 г.: 2 + 3 = 5), когда все тайное станет явным, произойдет второе пришествие Христа, подготовленное «живой водой» Иоанна, и вся борьба будет происходить на полигоне человеческой души. Каждый человек будет делать свой собственный выбор, и только этот выбор станет его оружием борьбы со злом. Если мы скажем Антихристу: нет, – тогда, как говорится, на нет и Страшного Суда нет. И никто уже не станет с калькулятором над нами и не будет подсчитывать, сколько мы кому задолжали. Ибо количественный расчет работает только на уровне законов «мертвой воды». Там же, где в силу вступает «вода живая», универсальный растворитель любви переведет любое количество в качество. Тогда и в Церкви Петра будет восстановлена ее первооснóвная троичная структура. Ибо нет таких двух, которые бы не были когда-то тремя...

Вот, собственно, и все. Удачи вам, панове.