Глава 9. Логика чисел.

 

Когда мы начинаем говорить о неких сакральных вещах, в которых крайне слабо ориентируемся, мы сводим их, как правило, к известной нам реальности и рассуждаем о них по аналогии с чем-то, о чем мы знаем много больше. И главное при этом – помнить, что ситуативная аналогия – отнюдь не значит полная идентичность. Мы берем за основу некую отдельную характеристику исследуемого предмета, в которой проявляется сходная с рассматриваемой нами в данный момент тенденция. Отсюда – и предложенная мною аналогия Господа-Зервана со знаком Водолея, как с символическим выражением сущности свободы. Однако сама свобода энергией Водолея далеко не ограничивается. Более того: действительная свобода, в отличие от планет или знаков Зодиака, выше любой энергии, которую мы можем описать в сравнительных характеристиках.

Зодиакальная картина есть особая двумерная плоскость, содержащая в себе даже не реальность, как таковую, а некий внешний срез трех- и четырехмерной реальности. Она немного напоминает голограмму с особым кодом расширения и разворота в трехмерное пространство. Здесь каждый компонент имеет сразу несколько функций и характеристик, которые пересекаются между собой, взаимно дополняют (или аннигилируют) друг друга и в тот или иной момент (в зависимости от ситуации) выступают определяющими.

Возьмем, к примеру, субъективную и объективную оси космограммы или гороскопа. В данной книге я использовала их в качестве графических, упрощенных символов для осмысления реальности пространственно-временных направлений, условно сменяющих друг друга в особые переломные моменты нашей истории. Но это вовсе не означает, что я детерминирую эту историю и ограничиваю ее свободное течение рамками зодиакальных координат, как это могут воспринять «ученые-объективисты». Для кого привычно все уплощать, тот и в мыслительных построениях другого пытается найти некую основу для материализации рассматриваемой реальности и, вместо того чтобы через аналогию выходить на объем, сужает свое восприятие до степени, еще более низкой, чем это дано нам «от природы». Между тем, напротив, мы должны расширять свое сознание и использовать любую информацию не как констатацию зафиксированных фактов, а как ключ к углублению исследований данной темы.

Когда я сравниваю Господа Бога с Сатурном или даже Солнцем, – это вовсе не значит, что я стою на позиции «примитивного язычества» и молюсь на «свои планеты», видя в них богов. Я просто говорю о неких отличительных свойствах, которые в данном контексте наиболее точно отражают характер взаимоотношений между обсуждаемыми объектами или вариантами происходящих событий. И я прекрасно понимаю, что Господь Бог есть нечто несравненно высшее, чем Солнце, хотя именно оно дает нам жизнь. Ведь прежде, чем оно появилось, необходимо было создать условия для его появления, необходимо было его «предвечное» существование в виде проекта, идеи, замысла, магического Слова, дающего точку отсчета для солнечной жизнедеятельности. В идее Солнца заложен особый животворящий принцип, и именно в этом контексте я говорю об аналогии христианского Бога-Отца с Солнцем.

Говоря о Святом Духе Троицы, я могу его сравнивать с принципом вершины и знаком Козерога, символизирующем вечность. Могу сравнивать его с тем же Солнцем, связанным с Луной по типу «дух-душа». Могу сравнивать и с Водолеем, поскольку 11й знак и 11й дом традиционно называется домом Святого Духа (или доброго духа). Но это вовсе не значит, что сам Святой Дух укладывается в прокрустово ложе 1го из 12ти принципов, в круге которых протекает человеческая жизнь. Просто мир устроен по закону «единого во многом» и «как вверху, так и внизу», а потому случается так, что для уяснения неких закономерностей (но далеко не всех!) достаточно использовать простую «наглядную агитацию».

Да и сама используемая для аналогии «наглядная агитация» имеет в себе так много смыслов и вариантов прочтения, что, опять-таки, ограничивать ее функциональную ценность теми предметами, которые с ее помощью раскрываются, есть полное непонимание глубинной сущности целостного мира. Здесь практически в каждой точке может развернуться все общемировое пространство. Мне это напоминает характер работы молодых стволовых клеток, которые лишь с течением времени начинают обретать свою более узкую специализацию (опять-таки, я привожу здесь лишь очень уплощенный пример).

Поначалу весь мир сводился к одному-единственному Слову и одному-единственному закону. По большому счету, он таким и остался. Просто появилась возможность развернуть его в некое голографическое пространство, определяемое лишь нашим сознанием или сознанием Господа Бога, – что, в основе своей, как я полагаю, суть одно и то же. И если для объяснения какого-либо явления я использую цвет, графическое выражение или иллюстрацию, то это вовсе не значит, что я их жестко привязываю друг к другу и закрепляю на этом самом месте. Моя позиция, как вы уже заметили, субъективна, а не объективна, – хорошо это или плохо. Но, во всяком случае, я стараюсь не сводить все к излишне-травматической объективации.

Вот знак Тельца, к примеру, вовсе не ограничивается сферой материальной жизни. Несмотря на свое сакральное название «porta inferna» («врата ада»), он имеет массу весьма положительных качеств. В частности, он обеспечивает человеку ощущение спокойствия, уверенности и безопасности, – а, как известно, абсолютно спокойными могут быть лишь люди с чистой совестью. В то же время, как принцип накопления, знак Тельца может позиционироваться в контексте накопления знаний для формирования личностного мировоззрения субъекта. Одним словом, любой знак может содержать в себе некие опосредованные характеристики всех остальных. И, в то же время, некоторые отдельные характеристики нашего бытия могут описываться комбинацией сразу нескольких знаков, планет и других астрологических и неастрологических показателей.

Даже конкретные диалектические пары знаков Зодиака можно рассматривать с разных точек зрения. На двух концах таких пар всегда представлены «однополые» оппоненты: мужским знакам противостоят мужские, женским – женские. Однако самый главный антагонизм природы – антагонизм между мужским и женским, – как раз не отражен в зодиакальных парах, хотя особым образом отмечен. Объективная ось Козерог-Рак условно является женской осью, но подразумевается, что Козерог символизирует мужское начало, мир духа и форму времени «вечность», а Рак – женское, мир материальный и форму времени «настоящее». При этом в исторически-временнóм контексте с «объективной» прямой связан принцип движения по кругу, с «субъективной» – принцип движения по векторной линии. Субъективная ось – «мужская», это ось «мужских» знаков, но в определенном смысле ее можно рассматривать, как андрогинную. В то же время, знак Овна обладает ярко выраженными «мужскими» характеристиками, знак Весов – женскими. Первым управляет Марс, вторым – Венера.

Точно так же можно позиционировать пару восток-запад. С одной стороны, она представляет субъективное начало, личностную ось человеческой души. С другой стороны, в культурологическом отношении восток соотносится с объективной сферой бытия, запад – с субъективной. Авторитаризм восточного стиля правления и демократизм западного есть яркая тому иллюстрация. Тем не менее, миссия Иисуса Христа является миссией восточно-западной, хотя иногда она задается только в западном ключе. Первое пришествие Спасителя было пришествием жертвенного Агнца, по-язычески приносимого в жертву. В данном ритуальном акте Христос предстает безвольно-пассивным существом, лишенным своей собственной свободы и лишь искупающим человеческие грехи. И это – несмотря на огромнейший «мужской» энергетический потенциал знака Овна! Но здесь проявлен именно язычески-мужской потенциал, тот самый, который при любом раскладе подчиняется более сильной женской стихие (о чем я уже говорила в самом начале книги). Второе пришествие Христа будет связано уже со знаком Весов, в котором он представлен, как действующий субъект, творящий Суд над человеческими душами и принимающий самостоятельные решения. И здесь его «женское» и, одновременно, «андрогинное» начало (по типу Венеры, Фемиды, Хирона) ведет себя активно, практически «по-мужски».

Это – что касается двух пришествий Христа. В то же время, если сопоставить христианство, в его целостном выражении, с другими религиями, то на их фоне его можно назвать исключительно «андрогинной» религией, поскольку оно основано на примате Слова и Любви. Но и здесь не все так однозначно, поскольку уже сами по себе религии есть «субъективно-андрогинные» образования, чьей основной функцией является соединение Неба (условно «мужское», духовное начало) и земли (условно «женское», материальное начало). Одним словом, мир пронизан всеми тремя формами и Ликами Божественного проявления. Речь идет лишь о расстановке акцентов, о соотносительности тех или иных выделяемых характеристик в тот или иной момент времени.

Если говорить о человеческой личности, то за основу можно брать как субъективную ось Зодиака, так и отдельные знаки Овна, Льва, Водолея; можно использовать символ Солнца, Луны, Марса, Вакшьи, Зервана и т.д. Когда я сравнивала человеческую душу с Богом, я иногда прибегала к довольно распространенному в «эзотерических кругах» символу Луны и Солнца, как зеркального отражения света и первоисточника этого света, – соответственно. В одном смысле Луна символизирует людскую душу-Психею, – триединое богочеловеческое начало. В другом смысле Луна может рассматриваться, как уплощенный принцип деления и простой поверхностной двойственности, характерной для неживой природы. Так же точно и Солнце можно сравнивать с человеческой душой, как основой человеческого эго, главным творческим началом андрогинного субъекта. Ведь знак управляемого Солнцем Льва находится во второй, «субъективно-андрогинной» зоне знаков Зодиака…  

Свободу тоже можно понимать в нескольких разных смыслах: есть свобода «по Овну», как закон первичного импульса, задающего систему отсчета и исходные координаты миротворения. Можно также толковать ее по аналогии с диагональю Водолея-Льва, как некоего выразителя первичной пустоты, из которой творится мир. Знак Водолея, в свою очередь, можно трактовать в контексте Зервана, Зеркальной Девы Вакшьи, всевозможных кометных программ, ценных своей оригинальностью и непредсказуемостью. Можно использовать также образ Ангела-Человека, владеющего законом разделения добра и зла, по типу разделения живой и мертвой воды.

Да и сама живая и мертвая вода, точка жизни и точка смерти, есть нечто весьма неоднозначное. В одних случаях их можно отождествлять с добром и злом, в других – нет. Смерть можно рассматривать, как зло; а можно – как добро, в контексте духовной трансформации человека и его выхода на иные, более совершенные уровни самореализации. Недаром в сказках говорится, что для оживления человека необходима сначала мертвая вода, затем – живая. Мертвая вода, как считается, заживляет раны, – т.е., работает в качестве дезинфикатора. По-видимому, с ее помощью уничтожаются болезнетворные и гнилостные микробы и очищаются раны, после чего живая вода восстанавливает целостность всего человеческого организма. Поэтому живая и мертвая вода не есть точное выражение принципов добра и зла. Между этими двумя антагонистическими парами можно найти некоторые общие точки соприкосновения, но зло, как я полагаю, не обладает природой сущего. Оно есть синдром выпадения за пределы установленных Господом законов, когда Творец и сотворенное, например, меняются местами и начинает превалировать то, что является для нашей благодатной природы противоестественным.

То же самое можно говорить и о мифах. Один и тот же миф можно трактовать и использовать по-разному. Как я уже писала, «общеэтнический» миф о воскресении (допустим, Осириса) можно рассматривать и в контексте христианского, «единично-линейного» воскресения, и в контексте многократного, «кругового» воскресения живой природы. Все зависит от ракурса, в котором рассматривается тот или иной материал. Или от своеобразного угла наклона познавательного луча, который опускается на книжную «голографическую» поверхность. Иными словами, все зависит от позиции оживляющего данный «зафиксированный» мир субъекта. Человек самостоятельно «оживляет» свое внешнее пространство, и оно начинает работать по тем законам, которыми он его ограничивает. Чем больше табу, тем более «заштампован» этот конкретный мир, тем сложнее в него проникнуть и быть услышанным чему-то новому и неординарному…

Сейчас одной из наиболее популярных концепций мироустройства является голографическая модель Вселенной. Если честно, лично мне эта модель представляется достаточно упрощенной, даже какой-то безжизненной и плоской. Может, – потому что она все объясняет в неких «искусственных», экспериментально заданных категориях… Но в одном я уверена: через некоторое время эта модель сменится еще более тонкими и совершенными моделями, – едва лишь в обществе сформируются соответствующий «соцзаказ» и «госприемка»… Когда человечество подготовится к безболезненному восприятию новой реальности, на смену голографической модели придет именно то, что будет отвечать возросшим познавательным потребностям человека.

Когда я говорю о сущности христианства, я говорю уже практически не о христианстве, как конкретной сложившейся религии, с ее многочисленными ритуалами и системой зафиксированных богословских построений, а о христианской природе, – о главенстве душевного начала над духовным и физическим. Христианские идеи, как было мною уже сказано, можно найти во всех мировых учениях и религиях. В том же маздеизме и зороастризме, например, – и, прежде всего, в особой части, где говорится о Фрашегирде, или авестийском Страшном Суде. Там есть полное понимание тех качественных сдвигов, которые происходят с человеческим сознанием при переходе от эры Смешения к эре Разделения. По сути, эти тексты являются едва ли не полным аналогом Апокалипсиса Иоанна. 

Но, в то же время, и язычество, на мой взгляд, не есть «плохая» религия или «плохое» религиозное мировоззрение. Просто оно является выражением определенных знаний, накопленных человечеством за тот период, когда для него было важнее опираться на внешние, объективированные вершины, не всегда гармонирующие с природой человеческой души, но вполне органичные с природой человеческого тела, – на определенном этапе развития людского сознания. В одном случае можно говорить о язычестве в отрицательном смысле, – когда, например, речь идет о сознании, которое уже достаточно созрело для того, чтобы меняться, совершать качественный рывок и выходить на новые смысловые горизонты. В другом случае, напротив, только языческий принцип самосохранения и может служить важнейшим условием для нормальной человеческой жизни, – когда, скажем, человек еще не готов принимать иную, усовершенствованную реальность. Ведь «предвечную» свободу надо еще заслужить…

Возвращаясь к вышеупомянутой цитате из Чехова, – нужно не рабство из себя выдавливать, а воспитывать в себе свободу. Нужно идти не путем отрицания, а путем утверждения. И прежде, чем перейти к поголовной монашеской или внемонашеской девственности, надо выработать в себе ощущение естественной богочеловеческой андрогинности. Только тот человек имеет право на монашество, кто не насилует при этом свою «языческую» природу, для кого именно монашеское состояние является наиболее комфортным и гармоничным. Поэтому девственность девственности рознь. Бывает вредная, даже «преступная» девственность, ведущая человека к ненависти по отношению к противоположной природе (точнее, даже исходящая из нее) и основанная на страхе перед ней. Это – нечто близкое к родовой ненависти Шарикова к кошкам. «Мы этих котов давили-давили, давили-давили…» На почве подобной ненависти была создана когда-то монашеская инквизиция. Но бывает и «уравновешенная», вполне естественная для человека девственность, когда он наполнен любовью более высокого (в «хорошем» смысле этого слова) порядка, чем та, которая доставляет человеку лишь плотские удовольствия.

«Не лги», «не укради», «не убий», «не возжелай жены ближнего своего», – все это заповеди исключительно «языческого» формата. Они основаны на принципе табу, а табу есть провокация и внешнее выражение подспудного страха. Все табу рано или поздно нарушаются, в полном соответствии с библейским законом Книги Бытия. То, что у нас сейчас называется «жить по Божьим заповедям», есть очень чистое проявление природно-гармонического язычества. Но человек, в основе своей, – не отрицатель. Он – созидатель и творец. Поэтому подобные Божьи заповеди рождают в нем чувство дискомфорта. Более того: руководствуясь в своей жизни подобными табу, на подсознательном уровне он утверждается в некой изначальной «злокозненности» своей природы, хотя это – абсолютная ложь, поскольку от природы, от Господа Бога человек есть светлое существо. Для него естественно не запрещать себе что-либо, а просто не испытывать потребности взламывать единую целостную систему, которая есть ни что иное, как он сам. Человеку важно сознавать, что для него в этом Божьем мире вовсе нет и не может быть запретов, поскольку он находится у себя дома, окруженный любовью и излучающий такую же любовь в ответ.

Наибольшим благом для человека является сохранение свойства «быть собой». А быть собой – значит, быть свободным. Можно, конечно, по-разному классифицировать человека: по видовому признаку, с точки зрения его физического тела; по социальному, с точки зрения его принадлежности к той или иной значимой для него группе людей; или по духовному, с позиции его личностного, свободного я. Да и саму свободу можно рассматривать, как нечто духовное (наверное, в этом отношении верна аналогия со знаком Козерога) и как нечто душевное (с позиции свободной богочеловеческой души). Есть также масса других срезов и свойств, которые я пока не буду здесь рассматривать.

Одним словом, человеческая реальность голографична и многомерна. Как человек (или Господь) ее использует, так она и проявляется. Наиболее органичным, «предвечным» критерием определения сущности человека является его свобода. Вот в этой-то свободе и заключена основная тайна миротворения. В ней хранятся все начала и концы. Через нее находит свое выражение как наивысшее добро, так и самое отъявленное зло, лаконично представленные в двух популярных концептах: «свободе для» и «свободе от» (к сожалению, не знаю, кто впервые дал им столь удачные названия).

В ходе работы над данной книгой я пришла к выводу, что условным кодом «свободы для» можно назвать число Три, а кодом «свободы от» – число Два. В этом принципе и заключено основное различие между субъективным и объективным, живым и неживым. Где есть только два начала, мужское и женское, – там нет еще жизни. Там еще «суп – отдельно, мухи – отдельно». Жизнь появляется лишь в том месте, где образуется третье. Но поскольку Господь первичен, первична и жизнь, первично субъективное, а не объективное бытие. Поэтому и воскресение есть воспоминание, движение в прошлое. Воскресение не означает творение заново. Оно есть всего лишь восстановление утраченной памяти. Именно утрата памяти стала знаком смерти для человеческой души. И Золотой Осел лишь потому вернулся в человеческое тело, что он всегда помнил о своем предшествующем существовании в теле человека. Человеческое прежде животного. Чтобы не быть неправильно понятой, добавлю: а животное, в свою очередь, несет в себе код двоичности, несмотря на свою «живую душу». Это объясняется тем, что «животное» начало символизирует способ жизни по закону объективной вертикали, или круга, с его принципом цикличных смен времен года и кругов физиологической жизнедеятельности, а также смертей и новых рождений. Для животных весь мир табуирован, и им не свойственен такой психологический, сугубо человеческий (а, по сути, христианский!) феномен, как поступок. Вспомним песню Высоцкого о волках: «Нельзя за флажки!»

Парадоксальность христианского учения состоит в том, что число три, так называемая христианская Троица, предстает в нем, как первичное число мироздания. Оно – предвечно, прежде и единицы, и двойки. Это – некая удивительная зеркальная религия, которая в основу всего закладывает не вечность, а будущее (символический знак Овна, как начало Зодиака), а вся история разворачивается по направлению в прошлое, по принципу воспоминания и восстановления. Вот поэтому в начале символического начала Четвертого Дня творения в цикле кометы Шумейкера-Леви (1982 г.) было, с одной стороны, окончательно зафиксировано точное числовое значение скорости света, а, с другой стороны, были тут же открыты сверхсветовые скорости. Сверхсветовая скорость – знак прорыва за грань табуированного для человека знания и, одновременно с тем, серьезный показатель, позволяющий принять для рассмотрения принципиальную возможность нашего возврата в прошлое.

В этом – главное отличие христианства от язычества, где время течет по кругу, в одном, заранее заданном направлении, и качественных сдвигов в общем миросозерцании практически не происходит. Язычество развивается по закону «двух к семи», от настоящего к вечности, минуя катарсис, метаморфозы и кризисы качественного перехода. Т.е., – путем эволюции. Христианство же включается «от трех к семи». Первое пришествие Христа было знаком очищения будущего (и параллельно в космосе произошло «просветление» звезды будущего Сириуса, – о чем я писала в своей первой книге). А второе его пришествие будет связано с очищением прошлого (и звезды прошлого Антарес). 

Вернуть свое троичное прошлое значит произвести алхимическую операцию по извлечению «трех из двух», как «прошлого из настоящего», золота – из серы и меркурия, Луны (как прошедшей путь самопознания и возвращения к себе Психеи) – из Луны (как простого отражения Солнца). Все это есть аналог своеобразного синтеза любви в «колбе и пробирке». И простое слияние компонентов здесь ничего не даст. Нужны соответствующие алхимические условия «сродства». Необходим особый импульс жизни. Необходимо соответствие. Соответствие необходимо для любви. Оно достижимо только в одном случае: когда два алхимические ингредиента были изначально друг с другом связаны (точнее, они были чем-то одним), когда их объединяет некое общее (пусть даже предвечное) прошлое. Когда такого общего прошлого между ними нет, – ничего не выйдет. Поэтому и принцип воскресения, оживления базируется на воспоминании, восстановлении прошлого сродства между оставленным телом и «отлетевшим» духом.

«Свобода для» несет в себе животворящий код три, благодаря которому личность не расщепляется и не уносится на воображаемую объективную вершину, а «свобода от» есть потеря третьего элемента троицы, упрощение до двух и, как следствие, у человека возникает комплекс неполноценности, разобранности, «меншовартостi» и, в конце концов, все завершается «душевным» самоубийством. К чему это я? Мифологический Гор, выразитель андрогинной природы любви (в данном случае – между его родителями Осирисом и Изидой), согласно той же формуле «свободы для», побеждает Сета, как выразителя природы духа, лишенного тройственного союза с соответствующими своими компаньонами, согласно формуле «свободы от». Экстраполируя данный миф на историю Иисуса, выходим на закономерный вопрос: а что есть Гор в мистерии Христа? Ответ очевиден и был уже мной неоднократно озвучен: Грааль.

Поскольку живой, осмысленный мир устроен по троичному типу и, как я полагаю, в момент прихода Христа матриархальная (условно говоря, «телесная», или «смертная») эпоха сменилась эпохой андрогинной («душевной», или «бессмертной»), а число два, в каком-то смысле, сдало свои позиции числу три, то в мире должны были включаться те же мифы, но уже в ином их выражении. Основа в «языческих» и «христианских» мифах одна, как един на всех уровнях проявления и Божий закон. Но на качественно ином этапе работает и более высокая форма реализации. Ведь там, где в силу вступают принципы иного, бессмертно-душевного порядка, языческая тема «плодитесь-размножайтесь» плавно заменяется христианской темой «прилепиться к жене». Размножение «делением» сдает свои позиции любви, как закону «слепления» двоих в единую плоть, имеющую более высокий, троичный код.

Двумерное пространство переходит в трехмерное. Лента Мебиуса алхимически трансформирует линию в объем. Книга есть источник познания, а способ познания – перевод библейской плоскости книжных листов в объем реальной жизни. Слово – как Творец, Создатель трехмерного мира… Но оно было именно в начале, а не синтезируется где-то в конце. Оно существовало предвечно, до деления на мужское и женское, до сведения объема к плоскости. Поэтому с ним связана память. Платоновское воспоминание душой того, что она пережила до земного воплощения… Да и само слово «воплощение» весьма красноречиво. У нас просто отобрали память… Нас приучили мыслить в двоичных координатах, двоичными мыслительными категориями. Кажется, по двоичному типу работает компьютерный язык «бейсик». «Объективное», видите ли, мышление! Оно-то и убивает нас, делает нас смертными. Число два – это число Горгоны Медузы, мертвой воды… ой, что-то я совсем разошлась…

Свобода, стало быть, включает в себя два варианта разворачивания мира: по закону числа два и по закону числа три. Ахура-Мазда выбрал созидательное число, число жизни 3. Ангра-Майнью – разрушающее число, число смерти 2 (специально подчеркну: не в числах дело! сами числа – не при чем! важно лишь их правильное использование). Число три определяет структурированный и упорядоченный мир; число два – мир неупорядоченный, разлетающийся и распадающийся, ввиду утери консолидирующего третьего элемента. Аденин – с тимином, гуанин – с цитозином… Жизнь субъективна и опирается на троицу.

В загадке Сфинкса третий возраст человека – возраст старости, когда он передвигается по земле, опираясь на палку. В данном случае палка, или дополнительная опора – это опора разума, опора мудрости, основанной на накопленном в течение всей жизни человека опыте. Это и есть опыт познания, третий элемент троицы. Познание убивает смерть. Для того чтобы прийти к ответу на вопрос Сфинкса, надо обрести мудрость «палочной опоры», мудрость познания. Как это ни парадоксально звучит, но из этого следует, что старость убивает смерть… Старость, как символ мудрости, убивающей зло незнания и выводящей человека на иной уровень, уровень бессмертия.

Число три есть символ осмысленной, глубокой, истинной жизни; число два – символ искусственной, внешней, «обманчивой» жизни (но оно, – добавлю! – гармонично для неживого мира). «Двоичное» существование суть мимикрия под подлинную жизнь, с соблюдением некой видимой симметрии, которая может сопровождать настоящую жизнь, но на деле жизнью не является. «Свобода для» есть число три, «свобода от» есть число два. В сумме они дают число пять, – число Юпитера и Пятого Дня творения, когда происходит второе пришествие Христа и наступает Последний Суд и окончательное воскресение. Но это также – число таинственной Вакшьи, символически связанной с предвечной Свободой-Зерваном и со всеми кометами, направляемыми рукою Творца для внесения коррекции в разбалансированную мировую систему.

Вакшья экзальтирует в Водолее, – в том же знаке свободы! Иллюстративное выражение Водолея – Ангел, льющий из двух кувшинов два потока воды: живую (код три) и мертвую (код два). Ни живая, ни мертвая вода не являются злом. Зло – в их смешении. Воскресение проходит в два этапа: сначала раны поливаются мертвой водой, и они зарастают. Затем – живой, и человек оживает. Двоичный принцип врачует части, троичный – целое. Сшивание деталей не есть еще основа воскресения. Необходимо привлечение третьего компонента, компонента живой воды, для воскресения единого, целостного существа, самостоятельной единицы творения. Экспериментальные опыты, кстати, показали, что из простой воды можно произвести (условно) «живую воду», если начитать над ней или слова молитвы, или просто тексты благожелательного содержания. Все семена, политые такой водой, прорастают намного быстрее, чем другие, что поливаются обычной водой из-под крана. 

Даже Горгона Медуза, в этом смысле, не является абсолютным злом. Она ведь послужила благому делу… убийства страшного морского чудовища. Но это чудовище – не просто некое животное. Оно в контексте мифа предстает, как воплощение самого принципа зла. И внешним выражением такого принципа является то, что самого чудовища в природе, в общем-то, не существует. Оно предстает, как некий гибрид чего-то с чем-то. Иными словами, оно изначально не есть живое существо. Оно есть наши объективированные страхи, выведенные наружу и приобретшие столь противоестественные, устрашающие свойства и очертания.

В полном соответствии с принципом мертвой воды, Персей «брызнул» ею на морское чудовище, показав ему Медузу и, тем самым, исцелив инфицированные раны своего (и общечеловеческого) сознания. Что произошло после этого? Он освободил от цепей Андромеду! А с нею вместе получил любовь. Вот это-то и есть включение живой воды, – возвращение андрогинно-женского начала в мир человеческого субъекта. Вот вам и «языческий» миф! Как хотите, – так и понимайте. Не зря ведь Персей ассоциируется с Персевалем, вернувшим в мир Чашу Грааля!

А Чернобыльская катастрофа, взрывы в Торговом Центре Нью-Йорка? Это был своеобразный аналог включения мертвой воды, но что за ней? За ней последовал поход американцев на восток, за новым женско-андрогинным Граалем, – неважно, как сами «воины Христа» квалифицировали свой «благородный порыв». А в Украине той живой водою стала померанчевая революция, возвращение собственного лица, единого целостного образа украинского народа… Недаром ее противники так обезобразили лицо померанчевого лидера! Они стремились не допустить этого воскресения целостного лика… хотя, конечно, вряд ли догадывались об истинных причинах, двигавших их поступками… 

Объективный мир – это мир частей, субъективный мир – мир целого. Зло – в подмене мест, когда частичное становится на место целого. Зло – когда смешиваются части и целое. И зло – когда целое сводится к части, когда личность стремится на олимпийскую вертикаль, не понимая того, что сама она выше любой вертикали. Когда сливается вместе живая и мертвая вода, одно уничтожает другое. Двумерное и трехмерное пространства, как часть и целое, не могут переплавиться в единое, «двух-с-половинное», ведь в этом случае погибнут оба. Вот так и личность человека не должна пытаться сводить себя к чему-то меньшему, – а именно это она и делает, когда стремится на вершину! Тогда она становится под закон «косы старухи смерти», которая срубает все, что возвышается над плоскою поверхностью земли. По этому же принципу работает и Вакшья, когда стирает все, что слишком ярко выделяется на общем фоне, нарушая все законы подотчетного ей гармоничного пространства.

К законам мертвой и живой воды сводится также игра и подлинная жизнь. Жизнь, как игра на сцене мировой объективации, есть та же мертвая вода. Игра актера – некое подобие живой воды, – вот в чем действительный парадокс нашего бытия! Когда человек живет своею истинною жизнью и не стремится возвышаться над другими, – тогда он живет по закону живой воды. Но как только он срывается на вертикаль, придает Господним словам больше значимости, бьет себя в грудь, разрывает рубашку и приносит клятвы, например, – тем самым, он и смешивает два потока вод и разрушает свою троичную структуру, сводя ее к «смертельной дозе» каких-нибудь «двух с половиной».   

Четыре формы времени и Зеркальная Дева, контролирующая переключение времен, – это и есть содержание 21го аркана Таро. При этом Вакшья – не просто пятый элемент в данном квинтете сакральных элементов. Она особым образом и вбирает в себя всю пятерку элементов. Число пять можно рассматривать не только как сумму (4 + 1), но и как сумму (3 + 2). И в этом случае вырисовывается очень интересная картина. Опираясь на астролого-нумерологический расклад линий развития субъекта «3 → 7» (напомню: Овен (12 = 1 + 2 = 3) развивается в сторону Весов (16 = 1 + 6 = 7)) и объекта «2 → 7» (Рак (20 = 2 + 0 = 2) развивается в сторону Козерога (25 = 2 + 5 = 7)), приходим к выводу, что переключение времен происходит не по принципу «1 из 4х», а по принципу, условно говоря, «2 из 4х». Т.е., выбирается не одна форма времени из четырех, а сразу две, – одна диалектическая пара из двух: то ли это пара «субъективных» форм времени, то ли – пара «объективных» форм времени. Проще говоря, речь идет о переключении с кода 2 на код 3 и обратно. Код два определяет языческий принцип кругового времени, где во всю силу работает объективная ось «настоящее-вечность». Код три – христианский принцип линейного времени, где включается субъективная ось «будущее-прошлое».

Переключение времен происходит в режиме выбора между жизнью и смертью, между субъективной жизнью человеческой личности и объективной жизнью созданного ею физического мира. Христианство, как я уже писала, – старше, глубже и шире язычества. Именно в нем зашифрован код жизни, число три. Все языческие троичные системы счисления символичны, но бездейственны, как заархивированные файлы с утерянным кодом доступа. Чтобы вернуть человеку его первоначальное бессмертие, нужно вернуть ему первенство его субъективного я перед «имиджевым», объективным я. Для этого число два нужно алхимически трансформировать в число три. Тем самым человек будет «пересажен» с чуждой ему вертикали на «родную» горизонталь.

Случайно или нет, но эта же зеркальность чисел 21 и 12 «уравнивает» их как раз на общей сумме 3 (2 + 1 = 3; 1 + 2 = 3). В предыдущей главе я сравнивала события 12го и 21го веков, не сводя их к этому сакральному числу. А ведь это – число христианства, число христианской Троицы! И с самого начала нашей эры, кроме 3го века, ни разу больше эта тройка в цифрах не складывалась. Быть может, в этом – знак того, что подлинно христианские события происходили и происходят лишь в 12м, 21м (и 3м, стало быть) веках? То главное, что является основой христианства, – а это ведь Грааль! – лишь в этих-то веках и раскрывается для нашего сознания! Пускай в 12м столетии мы его «профукали», но вот теперь, возможно, появился новый шанс!.. А что же было в 3м веке? Тогда и христианство еще не было «элитным», государственным, официальным. А, стало быть, оно еще было чистым?.. Быть может, тогда был впервые открыт Грааль?

Относительно 3го века я имею только ту информацию, что именно тогда окончательно сложилась вся основная догматика христианского богословия. В частности, канонизированы четыре Евангелия. Считается, что еще во 2м веке (или в самом начале 3го) епископ Лионской Церкви в Галлии Ириней, руководствуясь собственным «церковным чутьем» и, как говорят его почитатели, будучи вдохновлен самим Духом Святым (почему нет? может быть и так), отбросил все гностические Евангелия и объявил лишь четыре книги авторитетным Писанием Церкви. Иными словами, была заложена теологическая база христианской религии. И одному Богу известно, чем руководствовался св. Ириней Лионский и насколько был прав, когда выбрал именно эти тексты и отбраковал другие. Не говоря уже о той ответственности, которую он возложил на свою бедную голову…

Как бы там ни было, но дело было сделано. Выбрав четыре евангелия (даже их количество, судя по всему, выбрано «под его ответственность»!), Ириней, по сути, включил тетраду Сфинкса и четырех форм времени, а также направлений света. Замечу, что четыре, вообще, – число не столько христианское, сколько зороастрийское. Именно в зороастризме (и в Авесте) детально прописано сакральное значение числа четыре. Четыре – как число времен и угловых зодиакальных точек. А пятая – Зеркальная Дева Вакшья, – это, видимо, сам Апокалипсис Иоанна, откуда следует, что все явления комет, как «происки» и «проблески» Вакшьи, есть то же самое, что действие христианского Апокалипсиса в реальном, как теперь говорят, времени.

Функция кометы задает параметры «пересадки» человека с вертикали на горизонталь. Новое явление Вифлеемской звезды в 1996 г. и было таким проблеском Вакшьи, знаком грядущего смещения времен. Но без кометы Шумейкера-Леви ее миссия была бы неполной. Теперь вот, уже в 21м веке, в год аркана «Колесо Сфинкса», появилась новая ярчайшая комета Макнота, непосредственно связанная с первыми двумя.

Если же продолжить разговор о числах 21 и 12, сопоставив их уже не с годами, а с кодами зодиакальных знаков, то, опять-таки, мы выходим на ту же закономерность, поскольку 12 – это код Овна, а 21 – код Скорпиона, знака смерти и возрождения для Овна. Примечателен тот факт, что таким числовым соотношением связаны только эти два знака. Все остальные пары знаков, «повязанные» друг с другом «по закону смерти», не имеют подобных зеркальных кодов. Вот, стало быть, мистерия первого пришествия Христа особым образом «отзеркаливается» сначала в 3м, а затем в 12м и 21м веках.

Если рассчитывать по арканам конечное суммирующее число, то везде мы выходим на пятерку. Например, 21й аркан и 2й (его зеркальное отражение относительно горизонтальной оси), как 3 и 2, дают в сумме число 5. Противоположные им 10й и 13й, как 1 и 4, дают суммарно ту же пятерку. Это касается и всех остальных тетрад арканов, например: 15й + 8й, а также соответствующие им на противоположной стороне 4й + 19й; 16й + 7й и 5й + 18й = 5. И т.д. Все тетрадные суммы сходятся на цифре 5. Одним словом, некий символический код всей системы Таро есть число 5, которое, в свою очередь, связано с числом 4 (22 аркана: 2 + 2 = 4). А это – принцип Вакшьи и четырех ее «зверей». Сам комплекс арканов Таро есть, видимо, схема работы Вакшьи. Не случайно и «стирающие» астрологические аспекты, кратные числу 16 (360º : 22 ≈ 16º), так называемые аспекты смерти или стерилизации, называются аспектами Вакшьи!

Теперь я понимаю, почему главными у масонов считаются две карты, – 21я и 10я. Именно на них изображен Сфинкс (а на 21й – с пятым компонентом Вакшьей (?)). И перекрест расклада карт происходит здесь же, – на 10й и 21й картах. Именно в них заключена вся квинтэссенция этой сакральной системы. По-видимому, ее главная парадигма сводится к идее взаимодействия живой и мертвой воды. В точке соприкосновения 21го и 10го арканов субъективный мир живой воды непосредственно встречается с объективным миром мертвой воды. Отсюда – и природные катаклизмы: холодные массы воздуха заполняют привычно теплые пространства, а теплые вторгаются на территории, привычные к морозам.

Вакшья и возглавляемый ею «синдикат Таро» есть переключатель временных режимов в контексте смен ориентации с объективного на субъективный путь развития и наоборот. И в этом отношении сама природа знака Водолея является питательной средой для проявления таких особых сдвигов времени. Вакшья содержит в себе код жизни (3) и смерти (2). Добро – в их суммарном взаимодействии, когда рождается пятерка. Тогда субъект (код 3) творит зеркальный мир (код 2) по типу голограммы (например), но не отождествляется с этим сотворенным миром, не сужает сферу своего троичного пространства. Одним словом, когда он играет и не забывает, что это – всего лишь игра. Он контролирует весь процесс, по типу Фемиды, но не впадает в него. Нельзя оживлять Галатею! Нельзя поклоняться тому, что сам создаешь. Вот, кстати, почему голографическое пространство мне казалось искусственным: оно – лишь зеркало человеческого я, его уплощенный срез и некий вариант «научного мышления».

Поскольку в христианстве сохранилась изрядная доля язычества, я могу предположить, что основная беда этой религии – в том, что оно смешало тройку с двойкой, в живую воду – с мертвой. Оно внесло сам принцип мертвой воды в живую структуру Церкви. Когда Иисус назначал своим преемником Петра, он трижды вопросил его: «Любишь ли ты меня?» И Петр трижды ответил, что любит. Тем самым, как считают богословы, Христос снял с Петра его тройное отречение. И после этого сказал: «Паси овец моих». Однако Петр мгновенно вновь скатился на «двоичную» вертикаль, приревновав к Иисусу его любимого ученика Иоанна.

– А почему это он тоже идет за тобой? – гневно спросил Петр.

На что Иисус ответил:

– А какое твое дело? Паси себе овец, вне зависимости от моих отношений с Иоанном.

Но Петр хотел быть главным, единственным избранником, и на том он, можно сказать, и съехал на вертикаль. Вот с этого, наверное, момента все и началось. Если представить отношения Иисуса с Иоанном, как некий прообраз Грааля (любимый ученик, плюс особая роль Иоаннова знака Скорпиона), то налицо – явно выраженная неприязнь Петра к Граалю, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В конечном итоге сложилась та же тройка (или пятерка). Петрова Церковь агрессивно восприняла Грааль и утратила христианскую любовь, что привело к дальнейшему расколу, и число 3 деградировало к числу 2, а Петрова Церковь дехристианизировалась и стала объективно-языческой.

А не заложен ли тот принцип языческой двоичности уже в самом напутствии Христа Петру: «Паси овец моих»? Когда под людьми подразумеваются несмышленые овцы, нуждающиеся в водителе, то здесь проступают черты Иеговы из 1й главы Бытия. Именно в 1й главе Господь создал человека вместе с животными и наказал ему «владычествовать» над ними. Тогда же Иегова сказал о человеке «они» и дал ему завет плодиться и размножаться. Замечу, что во 2й главе ни о владычестве над животными, ни о человеке во множественном числе речи не шло. Напротив: Господь обратил внимание на одиночество человека и сотворил ему «соответственного помощника» в лице жены. Относительно животных было сказано, что человеку следует давать животным имена (а, стало быть, закладывать основы своей собственной личности), после чего и создана была женщина, – как следствие, по-видимому, особого душевного опыта «наречения имен».

Не Петр ли стал аналогом Адама из 1й главы Бытия? И не в самом ли характере его благословения Христом заложена причина дальнейшей дивергенции Петровой Церкви? Мне кажется, я только сейчас поняла весь смысл последних фраз Евангелия Иоанна, которым, собственно, и завершается тетрада канонических апостольских Евангелий. Все дело в том, что Иоанн шел не за Христом, а за Петром: «Петр же, обратившись, видит идущего за ним ученика» (Иоан.: 21). Местоимение «ним» написано с маленькой буквы, а, стало быть, речь шла о Петре, а не об Иисусе, поскольку Иисус (как и Господь) везде по тексту Библии обозначается в местоимениях только с прописной буквы. Таким образом, Иоанн пошел за Петром. И, оглянувшись, Петр с неудовольствием спросил Христа, почему это Иоанн идет за ним, Петром. Он – что, контролировать его собирается? Его – Петра! Ведь, согласно мнению «Камня» (интересная, кстати, аналогия с неживым предметом, уже в самом себе несущем код 2), Иисус выделил лишь его одного и сказал ему: «Иди за Мною». А тут еще какой-то парень увязался… Тем более, – тот самый, «которого любил Иисус» (по выражению Иоанна).

По поводу личности Иоанна, к слову сказать, нынче ходит много гностико-масонских слухов, из которых следует, что Иоанн – и есть Мария Магдалина, спутница и, стало быть, жена Христа. И там, где в текстах Нового Завета упоминается Иоанн, то это, дескать, следует понимать: «Мария Магдалина», которую любил Христос и «часто лобзал ее уста». Лично я таким свидетельствам не очень доверяю, поскольку их оставили те лица, которые были заинтересованы в «объективации» и «материализации» судьбы Иисуса. Однако в контексте недостающего в христианстве «андрогинно-женского» звена я могу предположить, что как Иоанн, так и Мария Магдалина (даже если это было одно и то же лицо), символизируют собой идею «троичного» Грааля. Символизируют, – я повторяю, – но напрямую не являются самим Граалем!

И что ответил Петру Иисус? «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, чтó тебе до того? ты иди за Мною» (Иоан.: 21). Отсюда следуют два вывода. Первый: Иисус очень жестко отделил миссию Петра от миссии Иоанна, – и здесь напрашивается невольная ассоциация с мертвой и живой водой. Сначала за Иисусом следует Петр; за ним – Иоанн. Это – как последовательность воскресения: сначала – мертвая вода, затем – живая. Сначала – Петрова Церковь, несущая в себе языческий код два, затем – Грааль, как воплощение христианского кода три. Сначала – первое пришествие, с «языческим» концом; затем – второе, с полным воскресением всех душ «по-христиански».

Второй базируется на вышеупомянутой цитате, но подкрепляется уже следующей: «И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, чтó тебе до того?» (Иоан.: 21). Речь идет, по-видимому, о сохранении жизни Иоанна вплоть до второго пришествия Христа. Чуть выше Иоанн сказал о Петре, что Иисус «дал ему разуметь», «…какою смертью Петр прославит Бога» (Иоан.: 21). Таким образом, говоря о Петре, следующим за ним первым, Христос обратил внимание на сам факт его последующей смерти (и, тем самым, утвердил преемственность Петровой Церкви).

Говоря же об Иоанне, Христос намекнул на его бессмертие до своего следующего прихода. Возможно, речь шла о втором пришествии Христа, или о каком-либо ином его появлении, о котором нигде больше в Библии не говорилось. Если, конечно, речь не идет об Апокалипсисе Иоанна Богослова, в котором описывается видение Иоанном Христа в образе Агнца, разгоняющего полчища врагов силой Слова Божьего. Впрочем, к своему стыду, я не знаю, является ли Иоанн Евангелист и Иоанн Богослов одной и той же личностью. Многие считают, что да. Во всяком случае, количество глав в Евангелии Иоанна (единственного из всех евангелистов) – 21 (это – как раз нумерологический код Скорпиона). А количество глав в Апокалипсисе – 22. Практически, обе цифры связаны с системой Таро, поскольку в одном смысле можно говорить о числе арканов 21, в другом – о числе 22. В авестийской мантре Ахунвар, к примеру, количество слов – 21, но одно из них, ключевое, пишется через дефис. То же самое можно сказать и о частях Авесты: считается, что Авеста состоит из 21 наска плюс один тайный, называемый «Зерван-на-маг».

Одним словом, здесь явно проступает «двойная» миссия Христа, в его «языческой» и «постъязыческой» ипостаси. Через Церковь Петра включается языческая, объективированная миссия, а через Грааль, таинственную сферу христианства, – «вторая серия», действительная миссия Христа. Первую из них, категорически не приемлющую второй, воплощает Петр, вторую – Иоанн. И дело здесь не в том, что у Иисуса были какие-то тайны с Иоанном от Петра. Петр, видимо, был сам закрыт для получения подлинно андрогинного знания. Так же точно и люди воспринимают Господа по своему наличному разумению: как могут, так Его и видят. А обидеть художника, как говорится…

Сам Петр еще не мог, наверное, воспринять учение Христа во всем его объеме, а потому многие слова учителя пролетели мимо его ушей. Да он и сам себя, как показало время, крайне слабо знал, поскольку для него самого стало откровением, что он внезапно предал учителя, несмотря на свой начальный решительный настрой идти за ним до конца. Петр, к тому же, был женат и имел детей, – в отличие от Иоанна, – и это тоже символически «объективирует» Петра и делает его носителем первичного, еще «языческого» варианта христианства.

Обращает на себя внимание тот факт, что Иисус отделяет Петра от Иоанна, предлагая первому «не обращать внимания» на то, чем занимается второй. У Петра, дескать, свое шоу, у Иоанна – свое. Иисус, как будто, старается не смешивать два потока воды. Это, опять-таки, напоминает ленту Мебиуса и два с ней связанных пути. Один есть путь «мужской», «по свету»; второй – таинственный, подземный, «темновой». Вот в нем-то, видимо, и заключена иная, эзотерическая сфера жизни христианства. И здесь, как будто, возникает некое противоречие: а как же быть с такою явною таинственностью, которую отрицал сам Иисус? Отвечаю: эти знания не скрыты от людей. «Стучащему – откроется», как сказано в той же Библии. Грааль – не спрятанный кем-то особый предмет, который можно найти под обломками Соломонова (или какого-либо иного) храма. Под обломками можно найти разве что языческие откровения. Грааль, по большому счету, хранится в каждой человеческой душе, и каждый имеет возможность его найти. Но не каждый готов еще к этому открытию…

Интересно, что Евангелие от Луки (Телец) акцентирует внимание на двух рождениях, – Иоанна Крестителя и Иисуса Христа. У Луки явно представлены два мира: в образе Крестителя – мир язычески-иудейский, объективный, в образе Христа – мир христианский, субъективный. У Луки же подробно выписана «иудейская» часть жизни Иисуса. Он дает нам понять, что одно приходит на смену другому, соприкасаясь при этом с другим. Еще в утробе своих матерей два будущих духовных пастыря «познакомились». Это аналогично встрече двух миров, точке пересечения двух кругов Таро или моменту перегиба ленты Мебиуса. Редкое соприкосновение языческой эпохи с эпохой христианской.

В лице Иоанна Крестителя представлено все лучшее, что было на тот момент в язычестве и что достигло настолько высокого уровня познания, что смогло увидеть в Иисусе (и в представляемой им реальности) нечто большее, чем в самом себе. «Я крещу вас водою, – говорил Иоанн, – но идет Сильнейший меня, у Которого я не достоин развязать ремень обуви; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Лук.: 3). В этом же Евангелии от Луки говорится об иудейских учителях, слушавших юного Иисуса с великим вниманием и восхищавшихся его недетской мудростью. А также – о неком старце, святом человеке Симеоне, весьма сведущем в иудейской мудрости, который получил откровение, что он не умрет, пока не увидит Христа Господня. Придя однажды «по вдохновению» в храм, когда родители принесли туда младенца Иисуса, Симеон «…взял Его на руки, благословил Бога и сказал: Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром; ибо видели очи мои спасение Твое, Которое Ты уготовал пред лицем всех народов, Свет к просвещению язычников, и славу народа Твоего Израиля» (Лук.: 2). Таким образом, было довольно много иудейских учителей, которые благословили Иисуса на его беспрецедентно новый, спасительный для всего израильского народа путь. Но в этом также просматривается тот знак, что одна система счисления мирно отдавала свою сакральную власть другой системе. Происходил редчайший диалог миров и времен, смена коренных ориентиров и точек отсчета…

Итак, Петр символизирует «зеркально-двоичную систему» двух Церквей. Он смертен, «брачен» и многодетен. Иоанн – троичную систему Грааля, как принцип андрогинной Любви. Он бессмертен (?), хотя бы только условно, – не важно, как там на самом деле, – неженат и бездетен. Возможно, с ним как-то связана и Мария Магдалина, как женское начало, прошедшее через кризис алхимического очищения и обретшее Грааль Любви. 2 Церкви плюс Грааль рождают цифру 3. Но самого Грааля в Церкви нет. А потому и Церковь «неживая». Сама по себе, она являет принцип мертвой воды. В то же время, Грааль – это уже число три, живая вода. Суммарная работа Церкви и Грааля рождает цифру 5.

Так что же представляет собой Церковь в суммарном выражении, – код 3 или код 5? В своем идеальном варианте, по-видимому, – код 3. Ну, а в историческом… христианство идет под знаком Вакшьи… и Юпитера. Есть две воды, которые пока не пересекаются. Официальная Церковь любит поговорить о любви, но оставляет за собою право «включать» ее лишь на словах и требовать ее «включения» от своей паствы на деле. Тем не менее, в одном смысле мы можем говорить о современном христианстве, как об учении с кодом 3, а в другом – как об учении с кодом 5.

Код три есть код Христовой Троицы, чей монолит прекрасно разработали христианские теологи и богословы. Код 5 есть код главнейшей христианской миссии – отделения живой воды от мертвой, переключения «языческой» скорости света на сверхсветовые скорости субъективно-человеческого бытия. Первый, «страдательный» этап христианства был связан со знаком Рыб; второй, этап творческой активности, будет связан со знаком Водолея. Ведь именно в знаке Водолея экзальтирует переключатель времени и скоростей Зеркальная Дева Вакшья; знак Водолея олицетворяет процедуру христианского «отделения зерен от плевел». В конце концов, сама эра Водолея началась в 2003 г. (цифра 5) и в 21м столетии (цифра 3). А, с точки зрения системы, которую я использовала в книге «Пятый День творения…», тот самый Пятый День, в который начинается подготовка к Страшному Суду, начинается с того момента, когда Юпитер, с его кодом пять, входит в знак Водолея. И на третьей инверсии золотого сечения после этого комета Шумейкера-Леви падает на Юпитер, а на пятой инверсии начинается сама эра Водолея…

Одним словом, идет постоянная рокировка чисел 5 и 3. Юпитер получает 22 удара кометы и «начиняется» законом Таро и Вакшьи. И, кстати, в том положении, в котором его настигла комета, с ним в очень близком соединении (меньше 1º разницы) находилась Вакшья. Если же просмотреть нумерологические суммы цифр главных годов в цикле кометы, то получится поистине зеркальная картинка: 1972 – 1994 – 2016 = 1 – 5 – 9. Ряд натуральных чисел от 1 до 9 (данная комета, к слову сказать, числится под номером 9), и в качестве центрального события – падение кометы в год со «средне-зеркальной» цифрой 5 (именно тогда время символически устремилось назад).

Такой же ряд (от 1 до 9) включается в «зеркальные» годы 1981 – 2007. Это как раз время перекреста ленты Мебиуса и перехода со световой фазы Таро на темновую, и наоборот. По сути дела, в цикле кометы период с конца 1981 по начало 2007 г.г. – время работы «женской», «тайной» фазы. Не столько она тайная, – добавлю от себя, – сколько субъективно-личностная. Впрочем, сюда же входит не только «период души», но и «период духа» (что не учитывается в масонской системе). Но, в любом случае, здесь происходит условное перераспределение энергий между языческим и христианским способом познания мира, между первыми тремя и последующими четырьмя Днями творения.    

Число 5 повторяется в этом цикле еще несколько раз. Прежде всего, конечно, – в период переключения с Четвертого Дня на Пятый и наоборот: в 1985м и 2003м (суммирующее число 5). Это – годы 13го аркана «Смерть». В первом из них Юпитер вошел в знак Водолея; во втором – началась эра Водолея. А также годы 1976й и 2012й (тоже 5), – годы 5го аркана «Первосвященник». Именно этот аркан «отзеркаливается» в системе Таро с арканом «Дьявол» (годы золотого сечения кометы). В общем, как ни считай, а везде выходит Вакшья. А там, где Вакшья, – там и переключение времен, и стирание всех «выпирающих» объектов и деталей.

По-видимому, Вакшья хранит в себе закон развернутого мирового пространства, его зеркально-троичный код 5. Зеркальность (духовное – материальное, мужское – женское) есть закон объективации, творения субъектом окружающего мира (как выражаются некоторые философы, – отчуждения). Зеркальность есть принцип отражения для коррекции и восстановления гармонии в системе. Она нужна, по-видимому, для установления соответствия. С этой целью происходит разведение полюсов и, напротив, соединение всех разобранных частей воедино. Ведь как производила Изида акт воскресения Осириса? Сначала собрала 14 его частей (по числу магических аспектов), собрала их на позвоночнике Осириса и сбрызнула, по-видимому, мертвой водой. А потом прочитала «слова силы» (и это – явно была мантра Таро), включив уже живую воду.

Живая вода – принцип троицы. В ней тоже присутствует зеркальность, но есть еще и третий, самый главный элемент, который обуславливает неразделимость частей живого организма. Этот третий элемент – своеобразная самостоятельная активность, выводящая систему на совершение поступка. Пассивность «мертвых» и активность «живых» есть главное различие между двоичной и троичной системами. Когда Господь требовал от Адама послушания, Он требовал от него соблюдения законов, данных Господом для созданной Им «полуживотной» твари. Он требовал пассивности и жизни по правилам объективированного мира, без оценок и самооценок, лишь с многократными восхвалениями Господа.

Интересно, что сам первичный миф о творении Вселенной и о жизни человека в Эдеме укладывается ровно в три первых главы Книги Бытия. Во второй главе Господь обращает внимание на одиночество человека и создает ему пару. Зеркальную, некоторым образом, пару. Но она еще не актуализирована, хотя ее сущность уже прописана, – причем, по троичному коду! К концу второй главы дается алхимический переход на третью: оставить мать-отца и прилепиться к жене, – тот самый код любви. А грехопадение Адама, как актуализация этого алхимического перехода, представлено в третьей главе, – что уже, само по себе, намекает на принцип живой воды. Хотя происходящее напоминает, скорее, действие Вакшьи, поскольку здесь включается не только субъективная, но и объективная программа. Когда речь идет о множестве («будете, как боги», «стал одним из Нас»), – работает «мертвая вода». Когда же речь заходит о познании, бессмертии («нет, не умрете») и, особенно, о стыде, – вот здесь уже, как говорится, извините… здесь включается принцип «живой воды». Не говоря уже о самом факте поступка, зачеркивающем ту квалификацию, которую дает человеку Господь («прах ты»). Вот тут уж нет!

Я вовсе не против послушания, как чистого и гармоничного проявления природы животного, тварного существа. Я даже не против послушания человека, когда человек подчиняется слову Высшего Разума и Высшей Мудрости, голосу Господа в самом себе. Но для этого послушания необходимо понимание, право слышать этот высший глас. А Адам его не слышал! Он его не понимал! Стало быть, ему просто нечему было быть послушным. Перед ним стояло объективно-языческое табу, которое ему безумно хотелось нарушить, поскольку ему очень хотелось знать. Ему не хватало света, ясности разума, поскольку он был сам живым, бессмертным существом, и он чувствовал, что находится в каких-то суженных рамках, ограничивающих его истинную целостную природу.

Что произошло после этого и чем объясняется такое плохое продолжение у этой истории, мне трудно судить. Я могу лишь предположить, что Адаму не хватило опыта владения кодом Вакшьи. Он просто смешал два потока воды, – живую и мертвую, – и не вышел на число 5, а остался в рамках «двух с половиной».     

Превалирование такого же смешения мы встречаем в парах столетий, чьи суммарные числа сводятся к 2м и 3м. Например, во втором столетии появился гностицизм. Как правило, гностики во всем ссылались на Христа и Марию Магдалину, якобы получившую от «мужа» некие тайные знания, недоступные простым смертным. Ясно, что эти знания не выходили за рамки иудейско-языческих норм и представлений. Все гностические теории основывались на дуалистическом мировоззрении. В отличие от манихейства, постулирующего два самостоятельных первоначала, – добра и зла, – гностики утверждали существование двух божеств: верховного, трансцендентного, и низшего – демиурга, управляющего нашим миром. Этим низшим богом они считали ветхозаветного Иегову, из чего следовало соответствующее отношение к Ветхому Завету. Гностики всегда презирали земной мир, считая его прибежищем несчастий, скорби и темницей для бессмертных человеческих душ.

Наиболее известными гностиками и, так сказать, фундаторами этого жанра являлись жившие во 2м веке Валентин, Василид да Маркион. Они-то и задали основное направление последующих христианских ересей. Их идеями был вскормлен и «юный орел» ислам, появившийся значительно позже, в 7м веке. Святой Ириней Лионский сотоварищи, как могли, противостояли этому идейно-стихийному бедствию. Сам Ириней написал 5 книг «Против ересей» и в дальнейшем именно с его подачи, как говорилось выше, в 3м веке были отбракованы многочисленные гностические апокрифы и сформирован канон новозаветных христианских текстов. Довольно удачный, на мой взгляд, канон, – но это (как бы) мое личное мнение…

Итак, 2й век – появление дуалистических ересей, раскалывающих троичную структуру христианства; 3й век – формирование единой христианской концепции, отбросившей «приземленную» дуальность. А что мы можем наблюдать в других веках, сводящихся «по числам» к тем же 2м и 3м? В 11м веке (число 2) произошел тот самый классический раскол христианских Церквей (и кто бы сомневался?); в 12м веке (число 3) была предпринята попытка этот раскол преодолеть. Преодоление, как водится, оказалось совершенно неудачным, потому как было основано на том же «иудейско-языческом» законе насилия. Папская Церковь решила подмять под себя Церковь восточную, – ну, а насильно, как говорится, мил не будешь. В то же время, западное рыцарство в непримиримом конфликте схлестнулось с полуязыческим мусульманством (гностико-христианским, по сути, креативом), и здесь оно снова потерпело крах.

То же самое происходит и сейчас, в 20м (2) и 21м (3) веках. 20й век – самый, пожалуй, жестокий и кровавый за всю историю человечества. Официальная победа атеизма на 1/6 части суши, 2 мировые войны, создание оружия массового поражения (атомная, нейтронные бомбы)… список можно продолжить. И едва начался 21й (3) век, как современные носители «христианской идеи» с «рыльцем в пушку» предприняли новую бесплодную попытку «демократизировать» (читай: христианизировать) мусульманский восток. При этом они сами раздираемы такими противоречиями, что впору задаться вопросом: «А судьи кто?» и имеют ли они право нести «христианские идеалы» в «гностические» массы, живущие по собственному разумению?

«Врачу, исцелися сам!», – гласит известное медицинское изречение. Христианство – религия ненасилия и свободы. Нельзя крестить огнем и мечом, как крестили когда-то Киевскую Русь и все мало-мальски сплоченные народы. Христианство принимают только индивидуально. Для «христианизации», как и для «демократизации», должны созреть соответствующие условия. Потому-то и Христос лишь показал нам путь, но не решил людских проблем. Он не спасал иудейский народ с шашкой наголо, как пытались это делать крестоносцы (которые, к слову сказать, и сами-то об истинном христианстве имели весьма смутное представление) или нынешние англо-американские нео-крестоносцы на боевых истребителях с гуманитарной помощью.

Нет, я их, конечно, понимаю: угроза восточных деспотических правлений, унижающих человеческую личность, ненависть к извергам-диктаторам, сочувствие ко всем, кто попал под обаяние «стокгольмского синдрома» и прославляет своих «мудрых правителей», обладающих неограниченной властью чуть ли не над душами. В то же время, мне близка и понятна радость многих мусульманских мужчин, которые смогли, наконец-то, побриться (чем не счастье?). Мне понятна радость мусульманских женщин, получивших право ходить в школу и осваивать науки, мне понятно многое другое, что происходит в нынешнем мусульманском мире…

В то же время, любой народ имеет ту власть, которую он заслуживает, которую он сам выбрал. И насильственное освобождение народа от этой власти, как правило, радует очень немногих. Ну, не готов еще мусульманский мир к «христианской демократизации», – особенно, по такому типу, который мог ему предложить расколотый христианский мир крестоносцев или (тем более!) англо-американский мир масоно-протестантов. Да и в «титульно-христианском» мире нет еще той самой христианской любви, без которой и говорить о действительном возрождении христианской идеи бессмысленно. Ее ведь никогда и не было! Была смесь «2х с 3мя»; было большое желание Адама обрести бессмертие; был подвиг самопожертвования Христа… Но не было так называемого «массового», «поголовного» спасения народов от густой языческой темноты. Потому и все попытки сделать нечто подобное обречены на провал.

И пускай Ириней Лионский по какому-то вдохновению свыше действительно сделал для Церкви что-то ценное и полезное, – что с того? Богословская концепция христианства кое-как сложилась, но это – всего лишь концепция Петровой Церкви… В ней все равно не хватает главного, – Божьего дара Грааля. И не в гробе Господнем, как и не в «мирном атоме» он заключен: он – эзотеричен, поскольку хранится не в пыли архивов или под завалами храмов. Все, что дает внешнюю власть над миром, Граалем не является. Грааль – в каждом человеческом сердце. Будет человек готов к принятию такого Грааля, престанет восхищаться крутыми внешними вершинами, на которые взобрались «сильные мира сего», – тогда произойдет действительное очищение. Но не раньше, не раньше… Пока не будет восстановлен мир в самой христианской душе, нет и смысла пытаться как-то воздействовать и «просвещать» мусульманскую душу. Христианство насквозь пропитано гностическими ересями, которые максимально проявили себя именно во 2-3м, 11-12м и, уж конечно, 20-21м веках. Что уж тут предъявлять какие-то претензии к исламу? Здесь можно лишь со свойственной Юрию Антонову проникновенной задушевностью нежно пропеть: «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения»…

Нельзя освобождать «от скверны» насильственным образом, тем более что сами «освободители» при этом поражены той самой «скверной» и никогда самих себя не освободят «извне», путем лишь внешнего освобождения других подневольных страждущих. Да и не освободят они их вовсе! Чтобы освободить другого, нужно освободить сначала себя. А если ты освободишь себя, то сразу поймешь, что внешнего освобождения не бывает. Оно присутствует лишь в языческом, «Иеговистском» мире, – и именно такой-то мир не стал освобождать Христос.

Освобождение, по-видимому, базируется на числе 5. Его главной чертой является принцип несмешивания живой и мертвой воды. Лишь пройдя через «мертвый», «смертный» этап язычества и полностью рассчитавшись со всеми языческими долгами, изжив в себе комплекс ожидания «внешнего» спасения, можно рассчитывать на «живую воду» спасения по-христиански. Для христианства необходимо изжить в себе агрессивно-языческий комплекс и вернуть изначальную божественно-субъективную троичность своей природной структуры. По-видимому, именно в этом заключена магия Вакшьи.

1994 год (число 5) стал поворотным пунктом не только для символического поворота времени вспять, но и возможностью развести по разным полюсам структуры объективного язычества и субъективного христианства. Там, где заканчивается власть «массового» спасения, включается действительно ответственный этап свободного принятия такого спасения каждой человеческой душой, совершенно добровольным образом. Насколько полное понимание такого «обмена» доступно мне, – не знаю. Но если сравнивать периоды «до 1994 года» и «после 1994 года», я нахожу, пусть и незначительную, малозаметную, но все-таки тенденцию. В частности, – два брака принца Чарльза и две стратегии поведения Папы Римского.

Напомню, что брак Чарльза «до 1994 г.» производился явно по двоичному типу: ради сохранения стабильности в государстве, ради обеспечения престижа королевской короны и т.д. А вот «после 1994 г.», – уже, как говорится, «для души». Да и Папа Римский стал публично каяться за всю католическую Церковь, как известно, «после 1994 г.». Еще один интересный нюанс: в первой книге о Граале («Святая Кровь. Святой Грааль»), написанной до 1994 г., история предстает в таком вот «двоичном формате» и без всякой акцентуации внимания на «женском» факторе. А вот «после 1994 г.», в книгах Дэна Брауна уже явно прослеживается «революционирующая» тенденция, ведущая к восстановлению справедливости. Ясно, что она еще «не троична», но, как говорится, лиха беда начало! Не заслуживает еще общество истинной троичности. И только тогда, когда вся христианская Церковь вернет себе свой подлинный, невидимый Грааль, она возродится заново и вернет себе код Троицы, основанный на действительной алхимии любви.

Операция сложения, но без последующего деления на 2 (2 + 3 = 5, вместо (2 + 3) / 2 = 2 ½), как я полагаю, и есть главный код доступа к повороту времен и к выведению истории на прямую. В Пятом Дне творения заключены некие новые для нашей истории закономерности, раскрываемые самой природой таких планет, как Юпитер и Вакшья (что бы под ними ни подразумевалось: планеты ли, принципы ли жизни).

А ведь, и в самом деле: судьба «первого революционэра» Адама очень близка с судьбой Христовой Церкви. Адам получил две свободы: «свободу от» (что дало ему возможность «умножиться» и взобраться на чуждую ему мировую вертикаль») и «свободу для». Отсюда: 2 + 3 = 5. Но он не смог отделить эти две формы свободы друг от друга, как не отделял их друг от друга и языческий Иегова, комбинирующий воинственно-языческий принцип «физической» победы над «злом» и принцип десяти заповедей, – опять-таки, рассматривающих человека, как изначальное зло. И до тех пор, пока поступок Адама будет квалифицироваться, как отъявленное грехопадение, и за первым человеком не будет признано его «конституционное право» на «свободу для» (а это, между прочим, как раз-таки и сделано в Авесте), ничего не изменится.

Пока христианство будет опираться на Ветхий Завет, как на свою идеологическую базу, и не научится отделять «мух от супа», – оно и само не сможет разобраться в столь таинственном вопросе, как христианская любовь. И вольно христианским иерархам поучать свою неразумную паству разговорами о любви!.. Не помню, где, – кажется, у Достоевского, – промелькнуло такое высказывание: каждый из нас хочет, чтобы сосед его совесть имел, но никто не желает сам ее иметь. А подлинная любовь как раз и основана не на поучении других, с сохранением для себя, любимого, правила этого правила не придерживаться. Она основана на собственном умении любить, на умении являть пример такой любви в своей реальной жизни…

Недаром Иисус говорил о принципе: «Богу – Богово, Кесарю – Кесарево». Не нужно было Церкви идти в услужение государству. Впрочем, чтобы это понять, надо было сначала дорасти до этого понимания. Потому Иисус отделил Иоанна от Петра и указал на «смертный» путь Петра и «бессмертный» путь Иоанна. Они оба шли в одну сторону, – за Христом. Но не вместе, а друг за другом! Сначала – один, затем – другой. «Любимый ученик» сменяет ученика предавшего… Хотя, конечно, это – лишь мое видение и моя трактовка этой ситуации, и я не исключаю многих других трактований. Каждый, как я уже неоднократно говорила, видит в любой ситуации свое, актуальное лично для себя на данный момент времени.

«Свобода от» есть, по-видимому, вполне приемлемый на некотором этапе вариант человеческой свободы. Он работает в том мире, где соседу доверять нельзя, где все пропитано ложью, стяжательством и нарушением всех Божьих законов. В этом случае все заповеди должны начинаться со слова «не». «Не смей!» делать то, чего тебе так хочется… А «свобода для» включается тогда, когда тебе уже ничего «такого» и не хочется. В «свободе для» человек предстает самодостаточным, целостным существом, утверждающим свое я, как я бессмертное, живое, не претендующее на власть над другими.

Свобода есть Хаос более высокого порядка. Для кого-то этот Хаос предстает, как вариант «свободы от», а для кого-то за ним приоткрывается более совершенный закон «свободы для». Смерть смерти есть полный ужас для смерти. Так стоит ли отождествлять себя с этой смертью? Стоит ли защищать эту смерть? Но раньше, чем человек сам осознает, что защищаемое им есть его собственная смерть, спасать его от смерти насильно, как я думаю, не стоит. Свобода есть свобода. И она не дается нам извне: она приходит к нам из глубин нашей собственной памяти, нашего личностного, субъективного я. Вот такой расклад и порядок. Делайте свой выбор, господа…