Глава 5. Христианство, как наука.
Наука, как вера. 

 

Сам факт движения во времени говорит о разворачивании новой координаты пространства. А что, если пространство в раю было двухмерным и райское время было временем третьей координаты, непроявленной до «грехопадения» Адама? «Кто ж знал», что Адам вдруг свернет с привычного пути и заглянет за грань дозволенного? Ну, разве что Господь, – в силу Своего экзистенциального всеведения. Что, если все мифологическое бытие Адама ограничивалось некой плоскостью листа, – листа, к примеру, той же Книги Книг? Что, если вся мифологическая жизнь – всегда только книга, исписанный плоский лист, содержащий в себе потенциальную возможность «развернуться во времени» и войти в плоть и кровь живущего в трехмерных координатах человека?

Допустим, что Небесный Эдем есть некий листок, и тогда первый человек (с легкой руки женщины!) развернул его в ленту Мебиуса! Не по принципу ли ленты Мебиуса перед нами раскрываются новые пространственные измерения? Тогда в основе всего – движение субъекта в сторону своей непроявленной, темновой фазы. «Шерше ля фам», одним словом! Разве для нас не табу, – движение в прошлое, движение вглубь нашей души, вглубь нашей сакральной памяти?

Нередко говорят: все это чепуха, поскольку ненаучно, – т.е., противоречит нашей вере, ибо вера наша на сегодняшний день есть вера в науку. Это – самая распространенная и универсальная человеческая вера на всем земном шаре. Все, что ненаучно (в категориях науки современной), есть табу. Выход за пределы дозволенного наукой – уже грехопадение, уже революция, распятие… и бессмертие… так можно до многого договориться, так что я на эту тему пока помолчу.

Наука всегда «объективна» и чрезвычайно гордится этим. Она учитывает только иерархию вертикальной оси и совершенно не воспринимает парадоксов человеческого сознания, а «в особенности», – подсознания. Наука – это такая Священная Римская Инквизиция наших дней, люто ненавидящая женское начало (как принцип «глупости»), которое открывает все ящики Пандоры и срывает все маски со зла, удачно замаскированного под добро.

Однако по призванию своему наука как раз обязана познавать этот мир, – не в режиме установленных Иеговой буйков, а именно в режиме свободного выхода на иные, альтернативные информационные источники. Тем не менее, подобно оязыченному христианству, она этого не делает, а, напротив, как детеныш обезьяны за спину своей матери, боязливо держится за сутану своего «духовного» Бога. Имени у него, конечно же, нет, – как безымянным был и бог коммунистической традиции. Но мы-то все прекрасно знаем, кто там лежит, в Мавзолее на Красной площади, овеянный легендами и мифами достопамятных времен, – идолизированный божок, который «и сейчас живее всех живых, – наше знанье, сила и оружие». Его «святые мощи» до сих пор помогают «верующим» решать дела своей коммунистической веры. А, помнится, в былые времена многие уважаемые коммунисты с гордостью рассказывали о том, как они приходили к нему «посоветоваться» и без всяких спиритических сеансов получали «единственно верные» ответы. Я даже не сомневаюсь в том, что, – пусть и реже, – но кое-кто приходит и сейчас: кто же еще им поможет в столь стесненных обстоятельствах, как не «великий, мудрый Ленин»?..

И, – можете не сомневаться, – помогает. Потому что – идол, чистый дух в материальной оболочке и без всякой тебе совестливой души. А потому им можно манипулировать, практически, на любой заказ. Ведь в чем сила идола? В его «духовности». И «духовность» эта, минуя душу, напрямую связана с «материальностью». Так кому же, в этом случае, управлять столь замечательным тандемом, как не хитрому земному человеку?

В одной из книг трансперсонального психолога С. Грофа был описан следующий случай, который навел меня на мысль о подлинной природе идола. Как известно, Гроф работал с людьми, находящимися в измененном состоянии сознания. В этом состоянии многие из них переживали многомерный опыт самоощущений: от вымерших давно рептилий – до самых «прогрессивных» форм современных животных; от атомов, клеток и молекул – до звезд, квазаров и вселенных. Психология называет это отождествлением, но люди, как правило, настаивают на другой позиции, связанной с полной идентичностью. Кто прав, кто неправ, – никто не знает, но спорят отчаянно. Многие считают, что «вспоминание» себя в облике другого человека, жившего в далеком прошлом, есть верный знак того, что речь идет о кармической памяти предыдущих воплощений. Другие им строго отвечают:

– Нет! Максимум, во что мы можем вам позволить верить, – это в подключение к памяти вашего рода! Все остальное – ересь.

Против рода наука пока что ничего (еще бы!) не имеет. Хотя и ситуация с родом представляется мне не более обоснованной, чем ситуация с перевоплощением, и вызывает в памяти один высокий образец тонкого английского юмора. Рассказываю анекдот:

«Два городских джентльмена после бурно проведенной ночи возвращаются под утро домой.

– Вы слышите, Джон, как чудно поет жаворонок?

– И никакой это не жаворонок. Это поет форель.

– Вы с ума сошли! Форель?! Ночью?!!»

Тем не менее, для науки первично объективное, а не субъективное, а потому память рода для нее становится таким своеобразным «трансперсональным» компромиссом под страхом вторжения целых полчищ «субъективистического» зла на ее освященную веками духовно-материальную территорию.

Что касается меня, то эмпирический опыт меня мало убеждает, тем более что существует теория о едином энерго-информационном пространстве, в каждой точке которого содержится вся информация о составе, событиях и явлениях всего макрокосмического организма. Подключаясь к этому каналу, человек способен получить информацию из любой точки мира, в том числе из прошлого и будущего. Не знаю, насколько данная теория поддержана официальной наукой: мне кажется, что в ее отношении наука позволяет себе быть «немножко беременной».

Природа подсознания не изучена еще досконально, поэтому мы не знаем, что в таком вот трансперсональном опыте есть реальность, а что есть отождествление с этой реальностью, извлечение информации из этой реальности. Ведь человек – и есть носитель информации. Стало быть, ему принадлежит весь мир, являясь его внешним выражением. Так мы можем договориться до того, что Вселенная есть один-единственный человек, по-иному называемый Богом, а все многообразие людей есть не более, как расщепление его единого сознания. И в этом случае говорить о конкретных перевоплощениях, как будто, даже неприлично, если не сказать: смешно…

Поэтому давайте немного дистанцируемся от этой темы. А вот вам, собственно, и обещанный случай, описанный Грофом: один из испытуемых рассказал ему об опыте переживания себя в качестве языческого идола, вырезанного из дерева. Он обратил особое внимание на то, что не только ощущал себя особым символом, связующим миры, – как можно было бы предположить, исходя из расхожего представления о сущности идола. Ему приносили жертвы, как богу, к нему возносили просьбы, как к богу, но главное – не в этом. Главное – в том, что он и в самом деле (как выделено было в тексте Грофа) считал себя (или даже был) этим богом!

Данному феномену, конечно, можно дать массу объяснений. Попробую и я, – со своей позиции. А здесь – все просто. Идол есть материальный носитель некого безличного духа, отвечающего за конкретную сферу человеческих интересов. Его воспринимают, как бога, – точнее, как «привязанного», симпатически связанного с материей бога. По сути, – как бога, «заловленного» в сеть материального (где он, кстати, неплохо себя чувствует). Тем не менее, он богом и является, поскольку (видимо) имеет ту энергию и силу, что ему приписывают. А откуда она берется? Естественно, он получает ее от тех субъектов, которые подпитывают его энергией своих мыслей. Есть в «эзотерической» терминологии такие категории, как «мыслеобразы» и «мыслеформы». Не знаю точно, что они означают, но полагаю, что речь идет о некой сконцентрированной энергии человеческих мыслей и, быть может, сопровождающих эти мысли эмоций.

В известной авестийской триаде «благая мысль – благое слово – благое дело» мысли соответствует духовный мир, делу – материальный, слову – андрогинный. Поскольку мысль – аналог духа, то концентрация одних и тех же мыслей (а в объективном мире именно количество имеет значение) на одном предмете особым образом одухотворяет его, придает ему дополнительные (помимо его собственных) энергетические силы, и столь нехитрым образом он становится «духовным» богом, – богом, связанным с материей. И этим богом управляет сам его творец, – т.е., человек или группа людей. Этот бог, само собой, не субъективен и не самостоятелен. Он является объектом симпатической магии, волшебной палочкой человека-мага. Направляя этот концентрат энергии на осуществление конкретной цели, человек получает искомый результат.

Такова (быть может) природа всех олимпийских богов, как производных от мысли человека и, – не исключено, – от мысли Самого Творца. Все они «духовны», но недаром говорят, что «мысль материальна». Где духовное, там и материальное, как два конца одной змеи (вся разница – лишь в том, что голова змеи «главнее»). Боги-духи управляемы субъектом и не являются изначально свободными. Плохо лишь тогда, когда человек настолько «десубъективизирован» и «диссоциирован» (т.е., «разобран» по элементам), что позволяет духу управлять собой. В этой связи мне даже припомнилась одна, довольно давно прочитанная мной книга К. Кастанеды. Там рассказывается о разных видах растений, как носителях духов, наркотически воздействующих на человеческое сознание. Но даже в этой «нехристианской» книге очень четко выделена мысль о том, что управлять такими духами должен сам человек. И если он настолько слаб, что не может справиться с тем или иным «растительным» духом, то уж лучше ему не вступать в трансперсональную связь с соответствующим растением.

Таким же богом предстает и Иегова, – Богом-Сатурном. «Суббота – для человека, или человек – для субботы?», – задает свой известный вопрос Иисус, возможно, намекая на «святая святых» для любого порядочного иудея: на того «частичного» Бога-духа, который является лишь управляемой «из центра» энергией, но не имеет самостоятельной творческой сущности, которой обладает человек и подлинно Единый Бог. Этого Бога-Субботу создали сами иудеи, – не с той ли подсознательной (или осознанной) целью, чтобы оправдывать свои агрессивно-языческие деяния по отношению к другим народностям (по типу «высшей расы», которая «имеет право» духовного господства на земле)?

В основе «языческой» картины мира лежит господство сильного над слабым, духа – над материей, мужского принципа – над женским. Так повелось еще со времени проклятья Иеговы, – что было донельзя «духотворящим». В основе любого проклятия лежит страх – осознанный страх слабого перед сильным и неосознанный (а, значит, еще более крепкий) страх сильного перед слабым (поскольку само понятие силы здесь весьма условно). В языческом мире дух – на первом месте, но он же является рабом, безвольным пленником материи. И сколь бы в обществе ни принижалось женское начало, одно «плодитесь-размножайтесь» говорит о многом… Вся дохристианская эпоха была эпохой матриархата (осознанного или неосознанного, – это уже дело другое), эпохою магической силы и энергии, эпохой «энергетической» оси Зодиака, между полярными концами которой происходит «диалектическая борьба противоположностей», где злом нередко называется не то, что плохо, а добром – не то, что хорошо.

Бог-сила есть дух, а любой дух имеет душу-управителя (кем бы она ни была). Андрогинная эпоха христианства стала временем господства гораздо более действенной силы, – «информационной». А информация есть магия более высокого порядка, способная как сотворить Вселенную, так и очистить мир от зла. И потому явление Христа есть некий дубликат творения Вселенной, второе проявление Господне, в Чьем образе предстал сам Иисус, как Сын и, некоторым образом, Его двойник. С распятием и воскресением Христа мир был, как будто бы, разрушен и сотворен, по Слову Иисуса, заново. Причем, разрушен был «материальный» мир, оторванный от Духа истины, а сотворен – мир «андрогинный», который, по «матрешечному» типу, опять был проклят Иеговой и «перешел на следующий уровень» движения по замкнутому кругу.

По этому же типу «проклята» наука, несущая проклятье на себе и проклинающая всех, кто силится освободить ее от этого проклятия. Так, видимо, передается эстафетная палочка вампира, одним укусом умножающего мир вампиров в соотношении геометрической (по-моему) прогрессии… Наука – это неформальная религия эпохи вездесущей информации. И бог науки предстает, как дух. Но духом он является не изначально, а только после Божьего (отцовского) проклятия. Наука – это… змей?

И в самом деле: в Книге Бытия змей-искуситель подается, словно некое животное «хитрее всех зверей полевых», которое сподобилось Божественного гнева благодаря своим «неуместным» советам, даваемым не в меру любознательной женщине. И проклят он был очень необычно: ходить тебе, дескать, на чреве твоем, за все твои злокозненно-просветительские деяния!.. «Заземлил» Господь своего змея, одним словом. А прежде, быть может, тот змей и летал… кто знает, кем он был до этого?

Теперь же змей был вынужден перейти на хождение «посредством чрева» с редуцированными ножками. А ноги – это символ направления движения. Лишившись ног, животное лишилось прямоты и непосредственности в выборе пути развития. Ему пришлось учиться двигаться зигзагами, «запутывать следы», писáть на грунте изворотливую линию и делать массу дополнительных движений, ведущих в сторону от выделенной цели. По существу, морочить голову всему честнóму люду.

Не так ли – и с наукой? Когда-то она была совсем другой, не ограниченной рациональными флагштоками. Ходила прямо, – как хотела. И не морочила людей. Да, собственно, та прежняя наука частично сохранилась и доныне, пройдя сквозь пламя многочисленных костров и окопавшись «за чертой закона». Наука связана с многострадальным знаком Девы, который, как известно, «пашет» больше всех, совсем как в той советской песне, – «за себя и за того парня». Под Девой же «проходит» медицина, чьим символом является кадуцей, – знак змея, обвивающего чашу (неизвестно, правда, с чем: возможно даже, что со спиртом). Ни дать, ни взять, – Грааль небесный! А почему бы, собственно, и нет?

У медиков, конечно, есть своя трактовка содержания их собственного цехового символа. Не стану с ними спорить: мир заключает много уровней познания и восприятия действительности, и каждый уровень по-своему реален, имеет право на существование, вплоть до известной «тещи, поедающей мороженное». Но вот такая связь Иеговистского заклятия, сплетающего женщину и змея воедино в Гордиевом узле вражды-привязанности, по-видимому, тоже не случайна. А вот когда под «прóклятым чревоходящим» подразумевать «свободу от», а под Граалем с чашею, – «свободу для», – то их вражда под алхимическим воздействием Грааля элементарно переплавится в любовь. Тогда и змей освободится от проклятия, и ум науки станет мудростью Небес… Ну, словом, в этом же ключе мы можем фантазировать и дальше…

Чаша Грааля, обвитая змеем… «прóклятым» змеем, как надо полагать… «Что бы это значило»? Быть может, змей – хранитель Чаши, как в древних храмах Индии, Непала, Бангладеша, где обитают кобры, стерегущие богатства этих индуистских храмов? А, может, змей – хранитель тайны андрогинного начала, ключей к познанию основы всех основ?.. Ведь тайны и табу, как выше было сказано, есть свойство всех «языческих» бытийно-познавательных координат. Они с той целью, видимо, и охраняются, чтоб быть открытыми в какой-то избранный «час икс».

А чем для человечества являются все мифы? Они аналогичны генотипу, который остается нерушимым под воздействием любой изменчивой среды. И, несмотря на небольшие флуктуации, на свет рождаются типичные (в биологическом, конечно, отношении) носители генома Homo sapiens-а, – ну, т.е., извините, люди. В их судьбах, как и в судьбах человеческих сообществ, проигрываются те же (вложенные в наше подсознание) сюжеты мифов и духовные мистерии. Ведь мифы есть духовные аналоги генома. Точнее, событийные его эквиваленты.

Будучи связаны со знаком Рака, мифы, тем не менее, жестко закрепляют за человечеством «типовые» образцы поведения и развития мировых или локально-бытовых событий. А, стало быть, в пределах Рака работают «структуры Козерога», как антипода и «зеркальной половины» Рака, – что, в общем-то, вполне понятно, учитывая бинокулярный принцип диалектики. Сатурн здесь генерирует идеи, Луна их воплощает в жизнь. И это – высший образец гармонического союза духовного с материальным, в котором «мыслеобразы» (спирали ДНК) являются кодированной основой для создания материального, физического тела, а мифы – образцами событий, происходящих с человеком в течение жизни. За пределами этих «типовых» событий человек просто «не проживает». Когда-то я слышала от психологов, что есть всего лишь несколько десятков вариантов «любовных историй». Это число суть сакральный предел людского романтического потенциала, дальше которого человечья фантазия еще не шагнула.

Создание духовного мира есть, в то же время, магический процесс закладывания мифов и геномов. А создание материального мира есть воплощение всех этих мифов и геномов в жизнь, – что во всех Великих Книгах именуется одухотворением материи. Меня здесь даже постигла еретическая мысль о том, что мир духовный проецируются в мир материальный через Книги. Не с родственной ли мысли начиналась и эта глава? Но тогда речь шла о библейской странице, как о ленте Мебиуса, возвращающей к началу через прохождение по темному, подземному пути и заключающей в себе иное измерение пространства… Ну, чем не принцип голограммы, создающей видимость трехмерного объема? Плюс, к тому же, принцип женского начала, как особый «путь назад», «подземная» фаза, дополняющая фазу «световую», мужскую. Орфей спускается под землю за своей погибшей Эвридикой и выводит ее наружу, но не доводит до света: она, неразумная, в последний миг взяла и обернулась… А нельзя было: табу! Так и осталась, несчастная, под землей…

А, в самом деле, почему бы не Книги? Ведь Слово есть срединный мир между духом и материей. Оно и обеспечивает их взаимосвязь. Слово – это магия, а магия – творение. Мир творится через Слово. «Да будет так», – сказал Господь в библейской Книге Бытия. И это – задолго до появления Евангелия Иоанна, с его «В начале было Слово». Да и дьявол, по своей обычной характеристике, – это, прежде всего, лукавый лжец, дезинформатор, не знающий и не понимающий глубинных связей между жизненными феноменами Вселенной. Тем самым, – яростный противник Слова истины.

Все религии (до христианства) глубоко национальны и отражают некие ключевые черты своих народов. Самые древние из них – скорее, даже не национальные (где – они, а где – национальности?), а расовые. Авеста, например, есть книга белой расы, а Библия – семитской (голубой). Индийские Веды есть своеобразный осколок Авесты. Словом, так или иначе, каждый этнос обзавелся собственной первичной Книгой. И даже не все эти Книги были записаны на материальных носителях. Ведь многие из них из глубины веков передаются устным способом, чтоб сохранилась чистота первичной книжной информации. В те далекие времена жрецам доверяли больше, чем написанным текстам, которые всегда рискуют попасть, – неизвестно, в какие руки…

Так не есть ли Книга некий концентрат Творца, Его голографический образ, соединяющий духовное с материальным? Не Книги ли программируют всю нашу жизнь и всю историю Вселенной? Вот в бытовом, локальном приложении, – точно да. Ведь некоторые писатели замечают за собой  способность «создавать ситуации», происходящие затем с другими, одним лишь описанием каких-либо событий. Но здесь, конечно, можно предположить, что с равным же успехом они могли бы и предсказывать эти самые события: не обязательно им их самим творить… Не хотелось бы, знаете, брать грех на душу…

Такой вот тихой сапой я докатилась чуть ли не до имяславия… Нет, что-то в нем, в каком-то смысле, есть! Напомню, что в начале прошлого столетия сформировалась секта имяславцев, которые считали, что в имени Бога уже заключается Бог. Ох, им же и досталось от Священного Синода! Подобно катарам, за семь столетий до того занявших замок Монсегюр, который находился на самой высокой точке самой высокой в тех краях возвышенности, имяславцы взобрались на гору Афон, и их оттуда выбивали огнем и мечом, – по типу борьбы с катарами. И все-таки, имяславцы были куда ближе к пониманию христианской идеи, поскольку в Евангелии от Иоанна… Ну, вы сами знаете: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Здесь можно по-разному толковать: Слово было у Бога, но, одновременно с этим, Слово было Бог… Понимай, как знаешь. В меру своей ответственности, конечно. То ли Слово и Бог – одно, то ли Слово просто обозначало Бога, было инструментом Его Творения, то ли все это, собственно, и есть одно и то же…

Тем не менее, картинка складывается весьма отчетливая и вполне, как будто бы, понятная… Не стану утверждать, что Библия есть Бог, но в качестве Божественного инструмента… Что было бы, если бы ее не было? Возможно, что не было бы и нас, и вообще ничего. Ох, не так глупы были те, кто жег «языческие» книги!.. Священники, по-видимому, знали, в чем истинная сила, брат… Сжигая книги, они магически уничтожали некую реальность, крайне неприятную для них. Хотя… вся эта пиротехническая вакханалия была напрасна. Они еще не читали Булгакова и не знали, что рукописи не горят. Написанное однажды уже не отменить, ибо оно отпечатано на машинке вечности. «Написанного пером не вырубишь топором», – во как!

Любая нация или этнос имеет собственную мифологию, и при этом все «этнические варианты» расходятся в каких-то мелочах, но конвергируют в своих главнейших пунктах. О мировых потопах, кажется, не упоминают разве что «ленивые» памятники вербальной мудрости. Есть, стало быть, общечеловеческая мифология, как программа осуществления жизни на земле, и это – все то общее, что можно найти в любой «космогенетической» книге. А, сверх того, есть собственные, национальные особенности, накладывающие свой характерный отпечаток на ту или иную нацию и народность.

Нация есть еще один родственник мифа и «проходит» под тем же знаком Рака, который, естественно, хранит в себе альтернативу Козерога. Языческие религии национальны; интернационально – только христианство. «Не будет ни эллина, ни иудея», – говорил Христос. А вот коммунистический Интернационал – это всего лишь карикатура на христианство, и более точным названием его идеологической основы было бы «религия Антихриста». В нем нет стирания граней непонимания между нациями. Зато в нем есть поглощение одной, «великой» нацией всех остальных, «помельче», при котором эта самая «одна, великая» одаривает остальные своим «великим» языком и соответствующим менталитетом (правда, в виде «второсортного» его эквивалента).

Такое «иудейское» величие пугает-устрашает, поскольку и само основано на страхе. Что касается христианства, то стирание граней между нациями в нем вполне логично объяснимо с точки зрения христианских идеологических приоритетов. Там, где во главу угла поставлена свобода, – ну, о чем, скажите, речь? Иная ось, иное, «субъективное» осуществление программы… Что род, что нация, что генофонд, – все это есть привязка к данному физическому плану. Христос же выводил нас из-под власти рода, нации, но только с обязательным условием, – с условием «субъективизации» Господа в себе. И раньше времени проклятье не снимается, как не осуществима преждевременная отмена национальностей.

Если посмотреть на расстановку сил на Зодиаке, увидим, что «стирание» национальностей «проходит» под «свободным» знаком Водолея: Водолей – восьмой знак для Рака, знак смерти. Но смерти, – не как аннигиляции и бесследного растворения, а как трагедии прохождения через муки страдания и выхода на новый, более высокий уровень бытия. Познаете истину – и истина сделает вас свободными. Не познаете истину, – хоть умрите, но свободными не станете. Останетесь в том же «натурализованном» рабстве под властью «более великой» нации. Разве что станете гражданами «без лица», людьми «второго сорта», – что прекрасно было продемонстрировано, в частности, на примере интернационального житья-бытья украинцев (а им досталось больше всех) в составе «великой и могучей» державы. Геноцид и христианское «равенство-братство» – далеко не одно и то же.

А «помирать нам рановато», поскольку есть у нас еще дома дела… Пока Солнце движется по небесному своду, а не «от сердца к сердцу», «навпростець», от Овна напрямик к Весам, – дематериализоваться человеку рано. Вот этой-то глубокой мысли и не поняли катарские экстремалы. С одной стороны, они прекрасно восприняли демократический посыл Христа, приняв в свою общину женщин и позволив им быть равными с мужчинами и возглавлять высокие «катарские посты». Казалось бы: ну, чем не идеальная система? Ан нет. Одной рукой они освобождали, другой – душили то, что, по велению души, освобождали.

Все дело в том, что истина осталась для катаров в такой же монастырской полутьме, как и для их языческих предшественников. Они эмансипировали женщин, но женское, материальное начало возненавидели такою лютой ненавистью, что жизнь земного человека назвали пребыванием в аду. Творцом физического мира катары объявили Сатану и решили дать ему яростный отпор посредством отказа от привязанности к земной жизни. Хотя в катарских общинах нередко рождались и дети, – но только не в группах «особо избранных» катаров, чьим высшим пилотажем, по-видимому, считалось презрение к материальному. А это уже – техника «двойных стандартов», особо чтимая в политике. Презрение есть тот же принцип подавления и господства: вот здесь я немного освобожу материальное, а здесь – уже попридержу, продлю свое господство, используя тяжелую артиллерию геноцида.

«Дух есть все, материя – ничто. Бог есть дух, материя есть дьявол»… Устами катаров проклиналась материя, чем укреплялась сама система зла. Ведь надо было просветлять материальное, снимать с него Иеговистское проклятие, а не скреплять его проклятьем «лично от себя». Христос снимал проклятие любовью, а они? Какая может быть любовь у презирающих и ненавидящих? Любовь тотальна, как и ненависть. Уж если ты способен на любовь к чему-то, то эта же любовь распространяется на все. А если не распространяется, то это, извините, не любовь…

Хотя, конечно, и Христос подбавил хвороста в катарские костры и здорово при этом «накрутил» катарских теоретиков своими скользкими высказываниями и в части ненависти к родственникам (хотя в других местах высказывался прямо противоположным образом), и в части девственности, как предпочтительного выбора земного человека… Да, – что греха таить? – и дерево однажды наказал несчастное, сказав ему: «Усохни». А вся вина простой смоковницы была лишь в том, что в тот момент, когда он мимо проходил, она, такая дерзкая, еще не плодоносила… Да ведь не время было, не сезон! Хотя, конечно, о каком сезоне можно было говорить, когда «жених у ворот»? Все правильно: явление Спасителя отменяло закон годового Колеса и циклического коловращения природы. А смоковница просто «под горячую руку» попалась… Она вела себя, по сути, как тот же парень, что хотел сначала попрощаться с родственниками… Да и дело, собственно, было не в конкретных людях или растениях, не пожелавших понять и прочувствовать всю революционность момента, а в том, что Иисус акцентировал внимание на противодействии старого, отживающего языческого мира, нежелании прежних, языческих законов меняться под влиянием новой, евангельской силы, преображающей мир.   

Тем не менее, в данном случае речь шла о расстановке некоторых принципиальных акцентов, а вовсе не о руководстве к непосредственному действию. Не вымирать же всем немедленно и поголовно завещал нам Иисус! Кто же его потом встречал бы на земле? Да ему бы просто не к кому было приходить во второй раз, и никакое воскресение «для всех» тогда бы не состоялось. До него ведь нужно было еще дожить! Смерть, как освобождение, надо сначала заслужить, – постижением мудрости. А так вот, с бухты-барахты: «Собирайтесь, ребята, завтра на заре уходим!», – так ничего не выйдет. Останется город трупов, который уже не воскреснет. Ибо в глупости умерли, не простив своих врагов и не долюбив своих жен. А в результате победила бы все та же «объективная» космическая ось, довлеющая над субъектом и не пускающая его на свободу.

Катары были наибольшими, пожалуй, «революционэрами» в человеческой истории, в том традиционном понимании революционности, к которому мы все привыкли, а именно: в отношении создания революционных переворотов, ведущих к еще большему, действительно тотальному закабалению. Все демократические намерения катаров (и иже с ними) оборачивались еще более жестоким диктатом, чем у представителей официальной Церкви, которые, хотя бы, не призывали людей к самосожжению. Так что палка нашла свой второй конец и сама себя наказала… Ибо свободой нельзя манипулировать и делать ее орудием для установления еще большего господства. «Свобода от» есть, в первую голову, свобода от самой свободы и первый шаг к господству-рабству и кармическому воздаянию.

Свобода суть не просто смерть генома, рода, мифа или нации. Она суть кризис и последующее воскресение на качественно ином этапе их существования. Энергия не исчезает бесследно. Она трансформируется, переходит в новые формы… Важно только – выбрать для нее адекватную форму, а не лишь бы что… Вот человеческая душа есть сам принцип свободы. Есть ли геном у бессмертной души? Конечно, есть. Ее геном – ее оппозиция, ее зеркальное я, андрогинная пара, – и т.д., по списку. Вот что она всегда имеет с собой и в себе. А все остальное тленно и рано или поздно распадается. Но для этого должен прийти свой срок! Иначе, – фальстарт! Иисус не явится к нам раньше, нежели мы все поймем, что он нам готовил. Христианство есть религия свободы и свободного развития души, а не резкого, внезапного наскока и решения задачи в приказном порядке, как то делается в многочисленных сектах, культивирующих «апоколиптические» ритуальные самоубийства. Все это – лишь пародийные варианты христианства, не очень удачные и очень невеселые.

А чем на языке астрологии является смерть для Козерога, – символа тотальной власти? Знак Льва, которым управляет Солнце. А значит, – творчество и любовь. Но, опять-таки, речь не идет о полном стирании и аннигиляции. Ведь смерть физическая никогда не бывает окончательной. Просто принцип Отца-Любви, как я уже не раз писала, есть более высокий уровень бесстрастного Отца-Господина. Здесь можно даже в смерти и дальнейшем воскресении Христа в своем ином, бессмертном теле увидеть смерть «нагорного», «языческого» Бога с дальнейшей трансформацией его в новозаветного Отца и Бога истинной любви. Но вплоть до этого счастливого момента здесь властвует незыблемый закон земного родства и подавления личностной свободы. А в этом замкнутом пространстве-времени все движется по заданному плану и нового практически не происходит. Библейское проклятие Ягве дублируется в бесконечной череде событий, судеб и явлений, – «это минус». Но за проклятием всегда идет освобождение и воскресенье к новым мифам новой жизни, – «это плю-у-у-с!»…

 А посему проклятие Ягве с маниакально-яростным упорством оголодавшего лесного дятла долбит по бедной «Евиной пяте». И приходится ей теперь бежать вперед, как оглашенной, по замкнутому кругу и никогда не останавливаться на пути. Ну, чем вам не несчастная коровка Ио с жестоким оводом на измочаленном борту? (т.е., боку)... И в чем ее вина? Да никакой вины за ней, святители небесные, и нет. Есть только неуемная мужская страсть великого блудодея Зевса и женская ненависть, основанная на небеспочвенной ревности Геры, дражайшей Зевсовой половины…

Однако, если вы не против, вернемся к разговору о науке. Что в применении к науке – символ кадуцея? Быть может, этот символ – знак контроля и аннигиляции «мужской мыслительной конторой» способа мышления «по-женски»? Наука признает лишь «левополушарный» тип (альтернатива предается инквизиторской анафеме). Ведь «правополушарье» – это шаг в доныне неизвестное, опасность нарушения табу, крах всех расчетов закосневшей логики, предательство «мужского» Бога, переворот в сознании и… Боже правый, – стыд!.. Такой вот христианский стыд святого Павла за все гонения на христиан, пережитой в момент духовного прозрения, когда он прямо на глазах из Савла-христоборца вдруг превратился в Павла-христолюба… Ну, нет, «такой хоккей» науке, видимо, не нужен!…

А, между тем, как много общего у науки с христианством! Ведь христианские служители никогда официально не преследовали науку. Более того: она была им нужна для создания тех или иных технических средств и приборов, – для построения церквей и храмов, например. Иногда – для моделирования искусственных чудес. Со своими-то чудесами у них всегда было туговато: далеко не все служители Господни обладали чудодейственными свойствами. А убеждать народ в своей «боеготовности» к борьбе со злом действительно была серьезная необходимость, чтоб Божья паства не терялась, не уходила к конкурентам, – злокозненным язычникам и всякой нечисти, что пряталась по всяческим лесам и, – страшно вымолвить, – лечила, а, «между нами, богословами», калечила несчастных и доверчивых мирян…

Наука развивалась по «левополушарному», «мужскому» типу. Она основывалась на господстве духа над материей, логики – над мифологией. Ну, а на деле, безусловно, тому же женскому, материальному началу и служила. И не случайно шли в фарватере науки неутомимые монахи, как самая «одухотворенная» часть служителей Христа. Они-то и придумывали разные эксперименты (благо, времени было навалом), нередко приводившие к полезным мировым открытиям. Сублимация шла полным ходом. И здесь надо отдать им должное: первыми научными изобретателями христианской эпохи были, в большинстве своем, монахи (один генетик Мендель чего стоит!).

Проблема – не в самой науке. Да христиане ее просто о-бо-жа-ли! Проблема – исключительно в научном стиле. Монахи ненавидели лишь «женскую» науку. Они не жгли «ученых-рационалистов» (хотя бы потому, что сами ими и являлись). Сжигали инквизиторы, по большей части, ведунов и ведьм, алхимиков, астрологов и всех мыслителей, стремящихся проникнуть «за табу». Они преследовали «женский» тип ученых, владевших древними, «языческими» знаниями, которые всем скопом причислялись ко тьме языческой дезинформации. Тем самым все то христианское, что было в древних мировых учениях, безжалостно уничтожалось под грифом «вредоносных книг», – и кем? Да теми же служителями Господа, которые несли в себе языческий, нехристианский дух раскола и всемерного растления.

Иными словами, истреблялось «женское» в науке, но даже не за то, что «женское», а именно за то, что было связано незримыми корнями с «андрогинным», за свойство интеграции двух взглядов и подходов воедино. Природно-гармоническое свойство человека мыслить посредством двух полярных полушарий было предано жесточайшему остракизму. На правополушарное мышление поглядывали, ясно дело, без особого восторга, но что есть женское в отрыве от срединного? Оно беспомощно и полностью послушно «воле мужа», блюдя приоритет «духовного» начала. Еще со времени Средневековья в церковно-богословской сфере образовались две противоборствующих ветви, – схоластика (знак Девы) и мистика (знак Рыб). Они не смешивались, – и слава Богу, все довольны. А были даже годы, когда воинственная мистика была сильнее, – ей это временами позволялось.

Но вот то женское начало, что порывалось выйти в «центр», соединить концы, связать два способа мышления в одном, сугубо андрогинном поиске ответов на вопросы, – оно, конечно, обзывалось ведьмовским, языческим, достойным лишь огня и пресловутой Огненной Геенны. Но именно оно и было христианским, оно и было подлинно научным, оно и было Адамическим и, – если не убьют, – Божественным, когда под Богом понимать Того, кто рекомендовал Адаму оставить мать-отца и прилепиться к Еве…

Нынешняя наука оставлять мать-отца пока не собирается. Но, тем не менее, в ее истории случались и христианские прорывы. Ведь христианство есть религия познания. А что наука? Она того же хочет. Вот только ее вечно тянет разделять то, что, по замыслу Творения, не разделяемо... Наука чтит языческого Иегову, хотя, по своему предназначению, должна бы оппонировать ему и открывать для нас совсем другого Бога…

Наука ныне резко дистанцируется от религии. Ах ты, Господи, «скажите пожалуйста, какая цаца!». Она и так насквозь религиозна. Подобным же образом все светские «тусовщики» любят отвечать на вопросы журналистов, заставших их на том или ином «культурном мероприятии»: «Ой, не люблю я эти тусовки!..» Или: «Я, вообще-то, на тусовки никогда не хожу…» И так отвечает практически каждый. Кем же тогда заполнен весь зал? Некими виртуальными «тусовщиками», каждый из которых «признается», что он – не такой, как все, и здесь совершенно случайно? При этом они настолько убедительны, что каждому из них безусловно веришь, да он и сам себе верит! А наибольшая опасность – в такой вот ложной вере. Человек не признается себе в том главном, что является его «плотью и кровью». И это не только к грехам его относится, но порою – и к благим устремлениям. Он всегда – не тот, кем хотел бы казаться и за кого себя стремится выдавать. И совершенно искренне верит в свой придуманный образ…

Бог науки не персонализован. Но будем справедливы: это – Сам Ягве, который проклял змея, унизил женщину «пред мужем» и проклял землю «за Адама». Найдите мне хоть десять отличий между богом науки и Ягве, – «получите конфетку», как говорил Джин Грин Неприкасаемый. Здесь – и воинственность, причем, не столько в праведном отстаивании истины, сколько в ревностном отстаивании своей позиции («прав Я, не прав, – неважно; главное, – чтобы Мои люди были верны Мне»), и страх «выйти за пределы табу», и уверенность в том, что «Я все знаю» («а того, чего не знаю, – как бы, нет»)...

Чуть выше я рассматривала науку, как своеобразный мифологический аналог «прóклятого» христианства. А теперь посмотрим на этот вопрос с другой позиции. В космическом масштабе, христианство появилось на ленте Мебиуса в начале эры Рыб. А Рыбам противостоит-то Дева! Включается одно, – и тут же, легким мановением диалектической руки, активизируется второе. Диалектическая формула двузначна: христианство связано со знаком Рыб, а наука – со знаком Девы. Поэтому в эпоху «христианских» Рыб на антиномической горизонтали растет авторитет «научной» Девы. А внешнее противостояние в любой двухполюсной системе лишь вторично. Первично – их начальное единство. И потому наука в данной паре предстает, как «альтер эго» христианства, – что, собственно, совсем неудивительно. 

В «научном» знаке Девы находится и лагна перегиба Зодиака, на линии которой происходят самые серьезные революционные перевороты, меняющие расстановку сил во Вселеннойодиакаром и находится та самая лагна перегиба, в енте Мебиуса в начале эры Рыб. и (". Именно эта точка есть место концентрации дисгармонических пропорций всего Зодиака, – что, выражаясь языком мифологии, можно назвать концентрацией людских грехов. Стало быть, наука, некоторым образом, берет всю человеческую карму на себя. Она же абсорбирует в себя и «все грехи людские». В ее судьбе, по сути, и проигрывается мистерия распятия и воскресения Христа. Но только вот «Христа в себе» она пока что не открыла… Зато к ней явно неравнодушен Антихрист… и порою она отвечает ему взаимностью…

В последнее время в науке появляется много неортодоксально мыслящих ученых, которых не устают предавать анафеме ученые-«столпы» со степенями и регалиями… Наступила эра Водолея, обещающая полный переворот в сознании, новые подходы и новые, нестандартные решения. Не Возрождение ли близится в науке? Еще немного, – и появятся синтетические области познания, в которых наука всемерно сблизится с искусством. Впрочем, они уже появляются. Так что, – жди беды! Интересно, каким будет «оружие обороны» у инквизиторов от науки? Ведь вряд ли дело обойдется весьма поднадоевшим криком и «отказом в получении причастия»…    

А что есть «андрогинное» мышление? Искусство синтеза логического и интуитивного. Эпоха Возрождения, по-видимому, стала «светлым проблеском» «субъективного» начала на общем фоне «объективной» полутьмы. Тогда же многие художники, поэты, музыканты становились философами, теологами, богословами. А гениальные мысли и прозрения людей искусства становились точкою опоры для отцов тогдашней Церкви. Светское искусство питало своей живительной энергией застоявшееся царство теологии. Без творческой эпохи Ренессанса, – не исключено, – христианство бы не выжило. Получив своеобразную инъекцию «христианского» духа, всегда присутствовавшего в язычестве, религия Христа смогла успешно миновать свой кризисный период и «возродиться» к новой жизни.

Как я уже писала, все началось с критического обстоятельства: раскололась, – пусть формально, – но считавшаяся на тот час единой Церковь. Именно тогда «покинутый женою» дух прозрел и понял главное, – что «я ее теряю». Прецессия Земли вошла на территорию аркана «Мир». А Мир-то, если верить данному аркану, заключается в концепте развеселой женщины и «четырех ее животных». С того и начался поход католиков на гендерный восток. Но это было еще только окончание «дремучего» Средневековья, а все главнейшие события произошли чуть позже, едва лишь завершилась эта неудачная (как многие считают, – и напрасно) военная кампания латинских крестоносцев. К ее поистине непревзойденным результатам нам следует, без всяких колебаний, отнести прорыв в научно-интеллектуальной сфере «латинско-западного» мирского и церковно-приходского люда. И с конца XIII века он начал приносить свои плоды.

На циферблате прецессионных часов стоял 10й градус Рыб, отмеченный в моих предыдущих книгах, как «градус Воскресения Осириса». А воскрешает умершего мужа, как известно, его жена Изида. Вот вам – и эпоха Возрождения… И тут же, по давно избитому сценарию, поднимаются «духовные» отцы и становятся грудью на защиту Святой Церкви от возникшей «языческой угрозы». Во имя Бога (теперь уже, – не Иеговы, а самого Спасителя Христа) – пошла-поехала «святая» инквизиторская зачистка по городам и весям западной земли…

Начали с катаров и альбигойцев, перешли на тамплиеров, затем прошлись легонько по славянам, а параллельно «перебивались случайными заработками», дававшими в сумме гораздо более значительное число замученных и убиенных, по большей части женщин. Не так они, знаете ли, мыслили. Не в тех категориях, что надо. Вредили народному хозяйству. Слишком много знали, чего не надо было знать, ибо знание у них – исключительно от дьявола. Ну, и т.д.

Возрождение есть своеобразная эпоха воскресения Осириса Изидой. Сам египетский миф, в котором присутствуют данные фигуранты, очень близок к истории жизни Иисуса, хотя и есть существенные расхождения. Несмотря на то, что Осирис был «по кирпичикам» собран заново и воскрешен, он остался жить в подземном мире в качестве бога-управителя подземного царства. С Христом, как будто, здесь прямая аналогия: он тоже был воскрешен, – неизвестно, правда, кем (хотя, по-видимому, это был Отец Небесный). Затем, – как и Осирис, на земле он не остался. Только Осирис ушел под землю и стал там фактическим правителем, подобно античному Аиду или римскому Плутону. А Христос вознесся в Небо и лишь три раза «на минуточку забегал» на землю, чтобы быть, по-видимому, «освидетельствованным» и отдать своим ученикам последние распоряжения.

По сути дела, перед нами – действительно «зеркальная» история. Оба, – Осирис и Христос, – были воскрешены, но, тем не менее, «они уже не здесь»… Вот Лазарь – да, вернулся и остался на земле; какая-то воскресенная Иисусом девица – тоже (хотя нигде не говорится, что они стали бессмертными). А сам Христос ушел, хотя и «обещал вернуться». И здесь мы видим явное отличие египетского мифа от христианского. Осирис этого не обещал! Он стал подземным Господином, живущим в мире духа (поскольку мир подземный – некая альтернатива миру надземному, или материальному). Отсюда – вывод: бог Осирис есть бог «языческого» типа (что и понятно), «языческого» властвования над миром умерших, и воскресение его весьма условно: он воскрес лишь в особом мире духа, но не может обитать среди людей. Христос, правда, тоже «не может». Он говорил о «новой земле», где все люди смогут жить после очищения и воскресения. И ясно, что речь идет не о загробном (как в случае с Осирисом) мире, а о том мире, которым станет этот (а этот мир есть мир материальный).

По-видимому, Иисус имел в виду, что прóклятый материальный мир освободится от проклятия и будет полностью преображен, оставшись, тем не менее, материальным. И главное отличие Христа от Осириса состоит в том, что первый является Сыном «андрогинного» Господа-Свободы (субъективная ось), а Осирис – «духовным» богом (объективная ось). Поэтому воскресение Осириса не влечет за собой серьезной трансформации земли (и в этом – сущность самого язычества, рассматривающего материальный мир, как вполне пригодный для нормальной жизни), а воскресение Христа влечет за собой ее очищение. То же самое мы можем сказать и о людях. Воскресение Осириса не изменило (и не обещало изменить) их материальной сущности, а вот воскресение Христа дарует нам свободу от грехов и трансформацию (по крайней мере, обещает).

Все это хорошо, но это – только первое. Второе – событие, последовавшее сразу за воскрешением Осириса. Вернувшись на короткий миг на землю, Осирис соединился с женой, и она зачала сына Гора, который родился уже после ухода ее мужа под землю. Вот ему-то и предстояло сразиться и победить египетского духа зла по имени Сет. Сет символизирует хаос, Гор – космический порядок. Именно Сет убил отца Гора Осириса, а Гор, согласно мифу, дрался с Сетом и изгнал его из Космоса. Однако, судя по состоянию дел на земле, сие событие еще не произошло: оно существует лишь в потенциальном виде. Хотя и здесь напрашиваются варианты: быть может, с точки зрения язычества, то нечто, что воспринимается язычеством, как зло, как раз и было Гором уничтожено.

Переводя все это на мистериальный язык христианства, имеем следующее. Осирис символизирует духовный мир, Изида – мир материальный. Их сын, как производное от их соединения, есть мир душевно-андрогинный. А это – то же, что любовь у христиан. Любовь побеждает зло и очищает мир от зла, от Хаоса в обличье Сета. Когда-то, – уж как водится! (не исключено, что по аналогии с авестийским Ангра-Майнью) – Сет был нормальным богом. Родился-то он в одной семье с Осирисом и Изидой и был им братом, а в итоге стал все тем же духом зла.

И здесь нелишне уточнить одну деталь. Хаос – это антипод свободы; в нем проявляется сатанинский принцип «свободы от». Но только если этот Хаос понимать в контексте мифа, как реальный Хаос. Потому как были случаи… Одним словом, по данным современной математики, хаосом нередко представляется система более высокого порядка, чем те, которыми привык оперировать человек. И в этом случае хаос предстает аналогом Зервана, порождающего как порядок (Ахура-Мазда), так и беспорядок (Ангра-Майнью). Что для язычества хаос, то есть космос более высокого порядка, и явление Христа нам это доказало. Свобода христианства была настоящей катастрофой для упорядоченного космоса язычества. Так что я понимаю, что с хаосом нужно быть «поаккуратнее в выражениях», и поэтому просто уточняю: речь идет о действительном, мифологическом хаосе. Хаосе, как принципе мирового зла, деструктурирующем все, что создано Творцом по единому благотворящему плану.

Единство созданного мира заключается в единстве его троичной структуры. Изначальное число, по-видимому, – не один, не два, а три, включающее в себя один и два одновременно. Число три есть число жизни, поскольку жизнь – это не только «способ существования белковых тел», но, прежде всего, сам принцип воспроизведения по заданному типу. Ни в числе один, ни в числе два такой природный принцип не заложен. Один – число «пустое» и, само по себе, бессмысленное. Потому-то, кстати, и дух, как принцип единицы, в отрыве от материи никому не нужен и носится над водами, как тать. Ну, что дало катарам их презрение к материальной жизни? Смерть без воскресения, да и только. Два – число «симметричное», число смерти и, на крайний случай, неорганической природы. Тоже мало вариантов для счастья («земля безвидна и пуста»). А вот три, – это уже самостоятельный организм, который что-то в себе содержит.

Бог практически во всех духовных традициях троичен, – в каком бы виде его троичность ни подавалась. Да и лента ДНК содержит в себе три бензольных кольца. Когда-то у меня на вступительных экзаменах на биофак «пятерка сорвалась», потому что экзаменатор задал мне вопрос на уровне мертвой петли Нестерова.

– А скажите, – ехидно вопросил он, – почему аденин – с тимином, а гуанин – с цитозином? 

Глубокий, философский, даже богословский вопрос, задаваемый на экзамене по биологии, показался мне в таких обстоятельствах неприличным… Хотелось ответить нечто сакраментальное, например: «Потому что Бог Троицу любит». Но я-то в Бога не верила… Мне ужасно самой хотелось узнать ответ на этот вопрос, но закинуть его экзаменатору бумерангом мне показалось слишком опасным, поскольку я знала, что ни он сам, ни кто бы то ни было в подлунном мире, не знает на него ответа. А мне еще надо было думать о последствиях столь вольного обращения с самолюбием данного биолога, от которого зависело мое поступление в институт…

И только спустя годы, вспоминая эту ситуацию, мне пришла простейшая мысль: а, может, просто надо было ответить, что азотистые основания должны комбинироваться таким образом, чтобы в итоге было по три бензольных кольца в обеих парах, а не по два или по четыре? Может, этот ответ его бы полностью удовлетворил? Но в тот момент мне это казалось настолько само собой разумеющимся, что я и не думала, что экзаменатора удовлетворил бы такой ответ… Я полагала, что он воспринял бы его, как футбольное «затягивание времени» с моей стороны и дал бы мне «желтую карточку». Потому что за этим ответом незамедлительно воспоследовал бы вопрос: «А почему три?» Я бы на это, например, ответила: «А потому, что три измерения пространства». Глупый ответ, на мой взгляд, потому как слишком простой и очевидный и ничего, по сути, не проясняет. Он тогда бы весь побагровел и медленно проговорил, грозно приподымаясь с места: «Последний раз спрашиваю: почему три?» Может, он сам задумывался о смысле бытия и хотел получить хоть какой-то импульс к ответу на столь животрепещущий для него вопрос. А тут как раз ситуация со вступительными экзаменами подвернулась. Почему бы не попробовать? Хозяин – барин! А абитуриенты – это, выражаясь языком Иеговы, «прах земной», да и только! Какие у них права? Что они могут?

Одним словом, попробовать, конечно, следовало, но тогда я очень растерялась, поскольку сразу выстроила логическую цепочку своих поверхностных ответов и решила, что в итоге он сочтет меня слишком неглубоким человеком, мастерски увертывающимся от вопросов по существу. Разве таким должен быть современный ученый? Нет, на пятерку в этом случае я рассчитывать не могла. Одним словом, на богословские вопросы мне пришлось задумываться уже тогда, на самых что ни на есть «материалистических» экзаменах. Но только сейчас я набралась достаточной наглости, чтобы пытаться на них ответить.

Мировой космический Хаос, как я полагаю, есть та же Свобода, Господь-Зерван, мировая пустота, из которой посредством взрыва порождается упорядоченная космическая структура. Свобода, как Хаос «более высокого порядка», есть гармоническая «свобода для», со своим кодом три (что аналогично ДНК). Свобода же, как Хаос «беспорядка» (Сет египетской мифологии) есть «свобода от» (код два), свобода духа, оторвавшегося от своей материальной половинки и улетевшего невесть куда и невесть зачем. «Хочу того, чего захочу» (по Достоевскому) суть свобода, содержащая в себе зародыш собственного самоубийства и дальнейшего закабаления (как принципа).

Вот погибает Осирис, – погибает и Христос. Но первого воскрешает реальная, «фактическая» женщина (что отражает природный принцип «плодитесь-размножайтесь»), – пусть даже богиня, но что есть бог или богиня в своем языческом эквиваленте? Второго воскрешает либо Господь Бог, как Субъект, либо Иисус сам по себе восстает из мертвых (опять-таки, как субъект). Либо же его воскрешает некое женское начало, символическим «отзвуком» которого является та же Мария Магдалина и еще пара женщин, которым первым Иисус является после своей смерти. Они же, кстати, первыми и освидетельствовали «пустой гроб» с одним или двумя ангелами по соседству. Но это вовсе не означает, что именно они (или кто-то из них) воскресили Иисуса. Они могли служить неким материальным выражением того освобожденного от проклятия женского начала (воды, превращенной на церемонии «алхимического» брака в вино), который воскресил Христа. И в этом смысле Мария Магдалина, между прочим, была просто обязана, мистериально обязана до встречи с Христом быть грешницей! Как история чудес Иисуса начиналась с превращения воды в вино, так и история Иисуса воскресшего началась с явления Спасителя глазам «преображенной» женщины.

На мой взгляд, совершенно зря многие исследователи Библии обеляют сейчас Магдалинино прошлое. Дескать, нет в библейском тексте прямых указаний на ее порочную жизнь или какие-либо иные проблемы (а все проблемы, как известно, имеют духовно-душевные причины) до встречи с Иисусом. Не знаю, как в их Библиях, но в моей Библии такой пассаж имеется, например: «Воскресши рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов» (Мар.: 16). С «языческой» точки зрения, отретушированный образ Марии Магдалины вполне понятен: язычество не ведает греха, не разделяет добра и зла и не понимает сущности христианства, призванного снять с человечества грехи через отмену проклятия женской природы. Поэтому к «языческой» трактовке ситуации у меня вопросов нет, ведь каждый видит мир по-своему. Так вот, в отличие от воскрешающей Осириса Изиды, узревшим Иисуса женщинам не требовалось быть «духовными» богинями: они олицетворяли собой природу избавленного от проклятия женского начала, которому суждено было хранить Грааль.

Далее. Осирис вернулся «лишь на часок», чтобы сделать свое важное дело и углубиться под землю. «На часок» вернулся и Христос, чтобы сделать нечто подобное. Что именно? Осирис оплодотворил Исиду, и она родила Гора, как воплощенный инвариант любви, создающий структурированный (по собственному, троичному типу) космос, который побеждает хаос небытия. В применении к Христу подобная натурализация была бы бессмысленна, поскольку бессмертие рода (уровень язычества) должно было смениться бессмертием человека, очищенного от грехов (уровень христианства). Значит, его контакт с женской половиной должен был произойти совсем в иной форме. И вот здесь-то заработали языки «Пятидесятницы», – то самое Слово-Любовь, которое позволяет людям и народам понимать друг друга. Практически интернационал. Но речь идет не об одном языке (а, стало быть, не о стирании национальностей), а о многих языках, которые никуда не исчезают: их просто все начинают понимать. Человечество становится многомерным, обретая (через языки) качества всех национальностей сразу. В этом факте я усматриваю намек на формирование нового генома человечества. И дело – не в таланте изучения языков. Речь идет о символичности момента всеобщей «полиглотизации». Свойство понимать языки есть свойство понимать других благодаря расширению собственного самосознания до масштабов всех наций и народностей (и всех людей, входящих в них) одновременно.

Быть может, это и есть Грааль? Свойство понимать других есть свойство любви. А появление Иисуса «на публике» после своей смерти есть знак освидетельствования, – т.е., познания истины. Причем, являлся он трижды. А в Евангелии Иоанна есть даже рассказ о том, что во время своей последней встречи с учениками Иисус трижды вопросил Петра, любит ли он его, и после соответствующих заверений трижды сказал: «Паси овец моих», – а, по сути, трижды снял с него троекратное же предательство и назначил управлять христианской общиной. Петр же основал христианскую Церковь, как невесту Христову, – своеобразное женское начало, ожидающее нового прихода Христа. Таким образом, Иисус снял проклятие с Петра (обусловившее, надо полагать, его предательство) и, тем самым, очистил женскую природу (будущую Церковь Петра) от первородного греха. А вот как Петру удалось после этого снова осквернить эту самую природу (поскольку Церковь Христова в нашем мире явно проклята, причем, усилиями, – видимо, – Петра, предавшего учителя своим троекратным отречением), – для меня пока загадка… Быть может, Христос снимал проклятие лишь в перспективе будущего, подготавливая свой второй приход?

Таким образом, «душевный аналог» мифа об Осирисе несколько видоизменен в конце. Вместо рождения реальной «третьей силы» в лице Гора здесь появляется «Церковь-государство» (со своим правителем Петром), как символ оскверненного женского начала (которое, тем не менее, в перспективе должно быть очищено), и ее «просветленный» аналог в виде Грааля (уже без всякого правителя и без всякого намека на правление). В результате мы имеем тот же миф из Книги Бытия о «двойном» рождении людей и «двойном» итоге человеческого грехопадения. Ну, и, разумеется, «двойного» Бога, – все того же «дикого и разнузданного» иудейского Ягве (в которого по-прежнему многие верят) и нового Бога Любви. Каждый выбирает себе своего собственного Бога и свое собственное понимание сущности христианства. Для кого-то важно «бояться Бога», для кого-то – быть свободным от страха. Что касается «нового Бога Любви», «реализуемого» через сущность Грааля, то здесь, по-видимому, речь идет о свойстве понимать другого, не уничтожая при этом его генетической самобытности. Не только родовой, национальной, но и личностной.

Интернациональность по-христиански есть особый принцип не стирания граней между нациями посредством сведения всех наций к одной, а именно сохранения и приобретения национальных черт (посредством условного, а, быть может, и реального знания языков) всех остальных наций. Интернационализация же по-коммунистически есть создание «нового человека», не имеющего корней, – т.е., с убитыми национальными чертами. А это – знак Рака, символически связанный с материальным миром и с человеческим телом. Геноцид всегда сопряжен с гибелью носителей национального духа (выражаемого, кстати, в первую очередь в языке, как андрогинном аналоге души, – основы жизни человека).

Для коммунистических правителей было важно опираться на рабочий класс, как на единственный контингент людей, которые, условно говоря, не имели корней «в земле», не имели своего «национального дома». Проживая преимущественно в городах, они не были привязаны ни к земле, ни к своему родному языку, поскольку утратили непосредственный контакт со своим «земным» я. Тем самым они становились в позицию духа, которым легко управлять и манипулировать (в вечности зло неистребимо, как сказано в Авесте). Поэтому и личностное я легко в них было стереть (стирается женское, – стирается с ним связанное андрогинное). Рабочие всегда были самым послушным классом в руках умелых лидеров-профорганизаторов. Они были легки на подъем, поскольку «им было нечего терять, кроме своих цепей» (по-моему, совершенно гениальное замечание В.И. Ленина). Самые послушные люди – роботы: одна конструкция, и больше ничего. Задаешь программу, и она стабильно действует. Даешь один язык, одну задачу, и он ее послушно выполняет. Не будучи ни к чему привязан, он не имеет, стало быть, и никаких особых возражений.

Интернационализация по-христиански есть наполнение каждого смыслом другого. Языки сохраняются, но человек их понимает. Личность тоже не стирается, не отрывается от земной опоры и не уносится в виртуально-духовные заоблачные дали. И когда к нам снова придет Спаситель, то появится не только новое небо, но и новая земля. Даже раны Христа оказались «телесно-реальными»: он сам предложил «основателю научного скептицизма» Фоме пощупать их руками. Только это его, наивного, и убедило. Для меня-то, если честно, более убедительным было бы теоретическое обоснование происходящего: увидеть глазами, потрогать руками, «приходите – сами увидите», – все это способ познания через ощущения. А если у человека не все в порядке с психикой? Да ему привидится все, что угодно! К тому же, наука последних лет шагнула так далеко, что может предоставить нам возможность полюбоваться всем, чем угодно, вплоть до пресловутого неба в алмазах… А вот против теории не попрешь. Впрочем, это к слову…

…Одной из популярных на сегодня тем является вопрос о том, нашли ли тамплиеры под каменными залежами Соломонова храма Грааль. Мне даже немного смешно на эту тему рассуждать. Если они что-то и нашли, то уж, конечно, не Грааль. А если бы Грааль, как кубок, и существовал в природе, то как бы они могли взять его в руки? «Он не такой дурак», чтобы даваться всем, кому ни попадя. Тем более, – разного рода манихеям, этим ненавистникам земного мира. Что там хранили катары в своем высотном Монсегюре, – так это могли быть лишь их собственные иллюзии. Грааль бы мигом дал им поумнеть. На крайний случай, – сжег (?). А ведь, собственно, и сжег! И тех, и других пожег, в конечном счете. Вот и разбирай теперь, по какой причине погибли столь серьезные религиозные организации. Может, приговор им вынесла одна их дерзкая идея обрести Грааль и овладеть, благодаря ему, всем миром? Грааля-то они, конечно, и в глаза не видели, но сам порыв… одна лишь дерзость недостойного желания… Вот и Гитлер «нашел» свой Грааль. Нет, друзья мои, Грааль – опасная вещь! О ней даже думать нужно с крайней осторожностью. А лучше – с любовью. Так уж точно будет вернее.

Масоны Грааль «без страха и упрека» материализуют, отождествляя его все с тем же принципом «плодитесь-размножайтесь». Их ритуалы, напоминающие (по рассказам очевидцев) дикие оргии язычников, замешаны на принципе земного плодородия, но исключают ценность андрогинного соединения человеческих душ. Поэтому им ближе не Христос Евангелий, а Осирис из египетского мифа. Да и все их конструкции есть сплошная мифология Египта. Евангельский Христос им не нужен, как не нужна и андрогинная природа христианства.

Языческий (по сути, иудейский) взгляд масонов на жизнь и смерть Иисуса дал им возможность увидеть только поверхностный, материальный срез, без «понимания языков» и того нового, что произошло в мире с воскресением Христа. Они увидели знакомое (что, собственно, присуще любому человеку) и не захотели видеть того, что столь очевидно проступало за языческим фасадом внешне узнаваемой картинки. Начав бороться с Церковью Петра, как с «прóклятым» эквивалентом христианства, они попутно вздумали смести и его андрогинный аналог, заменив Грааль Небесный то ли генеалогией земного Иисуса, то ли документами с его «приземленными» паспортными данными, то ли трупом его «гражданской жены». В общем, чем-то не менее «прóклятым», чем сама Церковь Петра. А от перестановки слагаемых, как известно, сумма не меняется. С Церковью Петра схлестнулась и революционная немецкая Реформация во главе с Мартином Лютером. А в итоге реализовался все тот же миф о первородном проклятии… Только на этот раз досталось иконам, как «андрогинно-женскому» типу связи человека с Богом...

Впрочем, саму Церковь Петра ни в коем случае нельзя отождествлять с «Церковью масонов», даже в ее «прóклятом» варианте, поскольку худо-бедно, но ей, все же, удалось сформировать концепцию учения Христа, – и, как мне кажется, довольно близко к оригиналу. На уровне формул и слов христианская религия сделала немалый шаг вперед в познании истины. А вот на уровне реализации… наверное, требовать от церковнослужителей полного соответствия их жизни постулатам собственной религии было бы слишком жестоко и даже негуманно. Им приходилось думать о своем выживании, о выживании христианства в жестоком мире человечьих джунглей. Подумать только: им ведь надо было как-то договариваться с государством. «С волками жить – по-волчьи выть». Привыкнешь выть по-волчьи, а потом, когда уж сам тем волком обернешься, уже и не поймешь, как можно жить иначе… От этого, правда, теряется весь смысл… Но есть еще Грааль, как символ освященной крови. И вот его уж точно «не задушишь, не убьешь» (он сам кого хочешь убьет, – только сунься без достойной цели).

А что есть «Церковь масонов»? Да то же языческое «плодитесь-размножайтесь», то же поклонение женскому началу, как колыбели генофонда (и не более того) и то же утверждение смерти в бесконечности новых рождений. Царская, видите ли, кровь. Запоздалый, как на наше время, лозунг… Кровь Христа в понимании Грааля есть сам принцип андрогинности; кровь Христа в понимании «масонского Грааля» есть даже не кровь, а (не побоюсь этого слова) мужское семя, исключающее право на воскресение. А сама Мария Магдалина, как сосуд для вынашивания семени, есть, по мысли братьев-сексотов, эта самая Чаша. И что у нас в итоге получается? Чаша Грааля с Христовой кровью есть женское начало, хранящее начало целостное, андрогинное, а Грааль по-масонски, как Магдалина с семенем Христа, есть женское начало, хранящее в себе мужское. А где третье, главное? Где то самое, что воскрешает? Где кровь Христова Воскресения? И если девочка Сара (по версии масонов, – дочь Христа) является аналогом египетского Гора, то она, согласно мифу, должна была спасти весь мир от зла. Куда там! Где уж!

Ну, допустим, основала она во Франции (как сузились, однако, интернациональные устремления «масонского» Христа!) королевскую династию Меровингов. И что они сделали? Да ничего такого, за что могли хотя бы заслужить на памятник. Рассказывают, что благодаря своей необычайной крови, они обладали удивительными целительными способностями. Чем вам не доказательство? Отвечу: подобными способностями обладало огромное множество «нецарственных» людей, но, в отличие от «законных» носителей этих талантов, они действительно служили другим, не боялись ярлыков «колдунов» и «ведьм» и отстаивали истину под страхом жесточайших наказаний. А кому пригодились все хваленые таланты Меровингов? Лишь им самим (хотя и вряд ли), но только до поры до времени. Талант, он для того и есть, чтобы использовать его по назначению. В мире никогда и ничего не бывает лишним. А зачем такие таланты королю? Он запустит их и не доставит никому особой радости. Ведь у него – совсем другая функция.

Здесь проступает даже своеобразное «рококо», излишество в формах и соответствиях, выдающее желаемое за действительное по принципу «чем больше, тем лучше». А больше – не всегда лучше. Иногда сильнее лаконизм, освященный точным смыслом. Вот поглядим на ситуацию следующим образом. Если Иисус – не Слово Божье, не воскресший Сын Небесного Отца, то незачем ему и «сверхъестественные» таланты. Чтоб исполнить свою миссию избавления евреев от римской оккупации, ему достаточно было сесть на коня, взять в руки меч и… как дальше, – сами понимаете. Зачем ему было тратить время на бесполезный, с точки зрения таких задач, популизм? Природа стремится к экономии своих ресурсов. Она уж лучше наделит магическим даром кого-нибудь другого, кто займется его реализацией вплотную. То же самое – и потомки Христа. Ну, зачем им все эти способности, если они (в отличие от предка) дружными рядами шли в короли? Поэтому магические способности Меровингов есть крайне слабый аргумент в пользу «царственно-еврейской» их генетики. Тогда уж убедительней выглядело бы, если бы все евреи обладали такими талантами! Как, например, цыгане. Вот в этом случае – хоть что-то национально-характерное…

Масонский мир есть мир все той же объективной вертикали, и недаром представители масонства носятся с идеей монархизма (то ли в шутку, то ли всерьез, – я все никак не пойму). При этом так эффектно по-диалектически они скупили всю мировую политдемократию, пробравшись на государственный Олимп сильнейшей на сегодня в мире державы и организовав попутно парочку мировых коммун, свергнув в соответствующих странах неугодные царствующие династии.

Первой получила «по зубам» династия французская, – возможно, в духе фразы Лермонтова: «Отмщения, государь, отмщения!» Ведь именно во Франции правили когда-то столь дорогие сердцу каждого масона Меровинги, носители «царственной» иудейской крови Христа. При этом сам Христос Евангелий стоял над принципами кровного родства, вплоть до своих «чреватых провокацией» высказываний о ненависти к матери-отцу. Он ратовал за родство по духу, в истине, в идеологии, – откуда, кстати, коммунисты почерпнули немало «своего», переведя «идеологическое» в ранг классово-религиозного. Классовость лишена национальности, зато взамен имеет интернациональную идеологию, выполняющую функцию религии.

Затем получила на орехи и российская династия, – возможно, за свои непристойные заигрывания с западом. Маньяков всегда привлекали женщины «легкого поведения». Я сейчас даю не моральную оценку: просто «легкость на подъем» всегда подкупает. К тому же, яркие женщины первыми бросаются в глаза. Они и более привлекательны. И очень одиноки: как правило, их никто не любит и заступиться за них некому. Как бы там ни было, но в итоге потерпела крах как первая, так и вторая коммуна. Тем не менее, масонская интернациональная сеть большого капитала по-прежнему ратует за иудейскую монархию, правящую с извращенно-демократических позиций под свободно-конвертируемым в Европе и США брендом «интернационалиста» Христа. Но это – если верить некоторым масонским, полумасонским и, – в особенности! – откровенно антисемитским книгам и статьям. А как там на самом деле все обстоит, – кто знает?..

Чаша Грааля, как идея, может иметь большое множество материальных и нематериальных эквивалентов, но ее изначальная природа – это природа соединения женского начала с андрогинным. Точнее, женское начало, содержащее в себе начало андрогинное. Ее мифологическим эквивалентом является женщина, вынашивающая плод любви между мужчиной и женщиной. Основатели масонского движения (тамплиеры, катары, розенкрейцеры и т.п.) полностью материализовали этот мифологический символ, придумав историю о Марии Магдалине, на полном серьезе вынашивающей «царского» младенца от Иисуса. Но в состоянии «материализации» этот натурализм, как помнится из Библии, был проклят Иеговой. Поэтому не в нем, ребята, счастье…

Буквальное прочтение библейских текстов напоминает мне теорию великого певца простого человеческого либидо Зигмунда Фрейда. Он тоже все воспринимал чересчур буквально. Вот постигла человека депрессия, крах всех жизненных ориентиров, полная растерянность в плане обретения своего места в жизни, – о, да это у вас, батенька, страх и неуверенность в своей сексуальной полноценности взыграла! Женку бы вам хорошую, – она бы мигом эту дурь из вашей головы выбила! А ежели вы мне будете сказки рассказывать о каких-то потребностях нематериального плана, – так бросьте! Это у вас уже сублимация пошла, сокрытие истинных, так сказать, смыслов! А истинный смысл один – плодиться и размножаться и получать от этого большое удовольствие. Все остальное – ложь и чепуха, уж поверьте мне: я – врач, я – знаю…

Так или приблизительно так говорил с пациентами Фрейд (сама не присутствовала, – не знаю, но могу представить). А, между тем, идея Грааля намного шире мифологической конкретики. И символическое вынашивание женщиной плода может проявляться в разных формах, в зависимости от уровня построения человеком своей собственной судьбы. Ведь женщина – лишь олицетворение женского начала, но не женское начало в чистом виде. Женское начало присутствует и в мужчине. И вынашивание мужчиной творческих идей есть тот же конструкт Грааля, ибо алхимическое третье в нем вынашивает его «женская» составляющая. Граалем может быть любой человек искусства, творческий человек, создающий прекрасные произведения человеческой мысли. Грааль – это чаша с напитком, бывшим когда-то водой, но превратившимся в вино (код два, переведенный в три). Или же – чаша с преображенной воскресением кровью. Или еще что-то, менее вещественное, но куда более действенное… 

Главным отличием египетского мифа о воскресении Осириса от библейской истории воскресения Христа является то самое третье, субъективное, «живое» начало, которое рождается в результате соединения двух объективно-полярных начал. Для египетского инварианта это – мальчик-бог по имени Гор. Для христианского – Чаша Грааля, или сама Любовь, выводящая человека в бессмертие. Гор побеждает мировое зло, но как именно и что это дает простому человеку, – непонятно, потому что бессмертия ему никто не обещает. Не выписана, стало быть, «парламентская процедура». Зато ее выписывает все христианское богословие, – насколько это доступно его пониманию, конечно. Для «прóклятого» инварианта христианства в виде «Церкви по-масонски» третье начало – это (как бы поточнее сказать?) «Чашечка» Грааля, заключающая в себе массу материальных артефактов сфальсифицированной истории, хотя давать подобные оценки может только суд. В отношении масонов речь идет, возможно, уже о Последнем Суде.

Истинное христианство – это алхимия. И не случайно знаком алхимии считается последний знак Зодиака Рыбы. В Рыбах все растворяется и переводится на новый уровень космического бытия. Они хранят в себе как музыкальную гармонию сфер, так и целостно-мистическое ощущение космического бытия. Я выше говорила о мистике и схоластике, как диалектической паре, соединяющей диагональю знаки Рыб и Девы. При этом я отметила знак Рыб, как принцип христианства, и знак Девы, как принцип современной «схоластической» науки. Так вот все древние науки, которые «по названию» считались языческими, а по факту – были явно христианскими, основывались на единстве полярных способов познания. В частности, алхимия – наука не только Рыб, но и Девы (а химия, как антитеза, есть, в большей степени, одна, отдельно взятая, Дева, без зеркального противовеса в знаке Рыб).

Живое христианство, как выразитель энергии Рыб, есть в полной мере (скажем, в своей «ночной» обители) также Дева. И мы видим здесь массу тому подтверждений, вплоть до самого названия астрологического знака Девы. Именно дева Мария стала матерью Христа. Идея девственности легла в основу христианской религии (породив, тем самым, к сожалению, немало ересей, но здесь уж нужно считаться с реалиями нашей человечьей жизни: «заставь дурака Богу молиться – он и лоб расшибет»).

Но даже не «титульная» девственность – главное в религии Христа. В ней главное – идея жертвенности, идея «взятия грехов на себя», согласно смысловой наполненности знака Девы, о которой я уже писала. К Деве очень «липнет» грязь, и потому все Девы необычайно чистоплотны: им постоянно кажется, что где-то что-то не убрано, не упорядочено, не подчищено; они буквально в поте лица трудятся над зачисткой всех мельчайших «негараздов», но все равно остаются недовольными. Им не хватает целостного взгляда Рыб, который растворяет все границы и отпускает всех птиц из клеток на волю.

Пример алхимии есть пример идеальной и поистине мудрой науки, в которой участвует все: и мельчайший расчет, и глубинная целостность конечного результата. Это – наука высшей любви, космического брака двух божественных частей, соединяющихся в третьем, том самом философском камне алхимиков, который возвращает человеку бессмертие. Алхимия пережила свое второе рождение в эпоху Ренессанса, когда огромное количество наиболее интеллектуально развитых людей (среди которых было немалое число церковнослужителей) пыталось постигнуть ее секреты.

По большей части, люди тупо материализовали алхимическую идею: пытались синтезировать золото, эликсир вечной молодости, и все – химическим, материализованным путем. Естественно, у них ничего не получалось. Во-первых, алхимия – не для тех, кто хочет нарастить свои материальные ресурсы, продлить физическую жизнь, но в том же, с той же узкою программой теле. Алхимия – выше тела, как носителя «психических» страстей и драм. Возможно, и были какие-то Жоффреи де Пейраки, которым это удавалось, а по свету и сейчас где-то ходят графы Калиостро, Сен-Жермены и т.п. Но тогда это – не просто мудрые люди, но и люди, глубоко жертвенные, способные на космическую любовь, а вовсе не те эгоцентричные нарциссы, которыми они предстают на страницах мировой литературы. И в этом случае их жизнь должна быть чередою лишь благих деяний, значительно подвигающих земное человечество на пути к достижению всеобщего бессмертия. Они бы не стремились к бессмертию исключительно для себя… Да они бы и знали, что за это бренное тело просто нет смысла держаться слишком долго…

Иными словами, алхимия суть уровень познания бессмертия через жертвенность любви. Ведь, как известно из теории алхимиков, символические Король и Королева не просто соединяются в известном популярном акте, но ложатся перед этим в гроб, накрываются крышкой и сгорают в трансформирующем пламени огня. И только после этого из пепла их тел восстает ребенок, как новый, особый мир, имеющий совсем другие свойства, – быть бессмертным, например. Все андрогинное рождается «не по хотению мужа», а через жертвенную трансформацию в любви. Поэтому и Христос был рожден, – заметьте! – без участия мужа, а только лишь с участием девы и Святого Духа. Дева в данном случае – не просто женщина, или женский принцип, как таковой. Она здесь предстает, как андрогинно-женский принцип целостности. Девственность – знак целостности и непривязанности ни к женскому началу, ни к мужскому.

По сути, мать Христа (во всяком случае, на момент рождения Спасителя) не считалась женщиной. Ведь женское начало реализуется лишь в «познавательном» контакте с мужчиной. Оставаясь девственной, она несла в себе символические черты андрогинности. И если рассматривать Святой Грааль «по-масонски», то подлинной Чашей с божественной кровью точнее было бы считать не Магдалину, а именно деву Марию, как носительницу андрогинной энергии жизни, зачатой с помощью мужской энергии Святого Духа. Это – над природой Иеговистского «плодитесь». И если бы Христос после себя оставил хоть одного ребенка, он полностью бы зачеркнул идею бессмертия, поскольку алхимическое рождение философского камня протекает не в радости плотского единения, а через жертву сожжения физического тела и всех физических законов, довлеющих над человеком на «прóклятой» земле.

Алхимия жертвенна, как и религия Христа. Она очищает мир от страха смерти и от страха жизни. Она не соблюдает иерархии, не утяжеляет одно за счет другого: в алхимическом растворе оба ингредиента равны между собой и на паритетных началах сплавляются друг с другом. Поэтому алхимики Средневековья нередко философским камнем называли самого Христа. Алхимией занималось огромное количество ученых и богословов. Наиболее известным из последних был Фома Аквинский, который на эту тему написал даже трактат. Грешил он и астрологией… Да и не только он. Иное дело, что церковники не афишировали своих «заигрываний» с «социально опасными» науками, а их высшее руководство до поры до времени закрывало на эти шалости глаза («что дозволено Юпитеру, – не дозволено быку»). Да и Инквизиция во времена Фомы едва появилась на свет и еще толком не понимала, на что ей лучше направить свой воинственный запал.

Проникнутый «языческими» идеями Аристотеля (на этот раз – по форме, но не по сути языческими), Фома Аквинский даже заявлял о необходимости «разумной» веры, – не бессмысленно-тупой, а веры, освященной разумом. «Но стулья – вперед!» То бишь, приоритет веры все равно был неоспорим. Однако и эти благие идеи сгорели в таинстве инквизиторских костров… Постойте, постойте!.. Вот костры Возрождения… – не алхимический ли процесс? Идея жертвенности, страдания, очищающего огня… только в столь извращенной форме, явно рассчитанной каким-нибудь сатанистом-Вельзевулом на то, чтобы осквернить идею… В псевдоалхимических кострах сжигались сами алхимики! Это даже напоминает циничное вырезание советских звездочек на груди советских военнопленных жестокими фашистами-изуверами. Или повешение пионеров на их собственных красных галстуках кулаками-кровопийцами, – в чем настойчиво убеждает нас официальная советская история.

И в то же время… не жертва ли это самого Христа, умноженная в судьбах отдельных простых людей? Пусть много было среди них действительно заслуживающих наказания за что-то, но были же и такие, которых казнили за их подлинно христианские взгляды! Быть может, многие казненные в эпоху Ренессанса были теми, кто взял свой крест и взошел на Голгофу вслед за Христом. В мире ничего не происходит напрасно. И ни одна слезинка ребенка не остается «неокупленной». Хотя рассуждать об этом, наверное, тоже – верх цинизма.

Глядя с позиции христианской мистерии, египетский миф воскресения Осириса представляется мне, в каком-то смысле, недоговоренным, недописанным. И в Книге Бытия есть лишь один прозрачный намек на продолжение (когда речь заходит о древе жизни), но по-язычески покрытый тайной. «Догадайся, мол, сама». Покрыты тайной и мистерии масонов, и рассказы о Граале «по-катарски». Кто знает, что за всем этим стоит? Совсем иначе выглядит мистерия по-христиански: Христос воскрес, вы можете его коснуться, вложить перста в Христовы раны и убедиться в том, что его тело существует и прекрасно проецируется в нашем мире! Такая ясность есть, по крайней мере, явный признак чистоты самой идеи христианства. Все остальное – суета и тлен…

Между мифами языческими и мистерией христианской есть прямые аналогии, но по-разному расставлены акценты. Христос – это Осирис новой эпохи, эпохи бессмертной души. А поскольку все создано по единому образу и подобию, то миф проигрывается один и тот же, но в разные эпохи по-разному реализуется, – ровно настолько, насколько человечество готово его принять. В андрогинную эпоху становится возможным наиболее полномасштабный его разворот.

XIV век, начало Ренессанса, стал временем своеобразного повторения мистерии Христа. Прецессионная точка земной оси сошлась с точкой воскресения Осириса, и два параллельных космических акта соединились в одном. Христианство очень близко соприкоснулось с античным язычеством, подкрепленным культурной революцией в самóм христианском обществе, и открыло в нем что-то свое. Но все началось, как я уже писала, еще за три столетия до этого, когда прецессия вошла на территорию 21го аркана «Мир». А уже следующее столетие некоторые историки назвали «Возрождением XII века». Оно еще не было истинным Возрождением, но преддверием его, как я полагаю, его уже можно было назвать.

Воскресение Осириса его женой Изидой, рождение их сына Гора, призванного победить убийцу своего отца, спроецировалось в христианский мир так органично, что складывалось впечатление, как будто, собственно, и нет границ между язычеством и христианством. Есть только многомерный поиск истины и смысла жизни человеком на земле. За столь долгие столетия духовно-аскетического восприятия Христовой идеи у него появилось, наконец-то, понимание радости земного бытия, и это не противоречило природе христианства.

Как из рога изобилия, посыпалась масса «куртуазных» книг, в которых женские образы были описаны наравне с мужскими: женщины начинали играть особую роль в латинском обществе. И тут же стали рождаться книги о Граале, как Священной Чаше, чья история была покрыта древней околоязыческой тайной. Первой среди них считается незавершенный (что очень символично!) роман «Персеваль, или Повесть о Граале» Кретьена де Труа. Он же стал и последним романом этого французского поэта, венцом его земного (и космического) творчества.

Самым, пожалуй, характерным для осмысления христианской идеи моментом романа является эпизод первого столкновения героя «Повести…» с Граалем. Тогда перед изумленным Персевалем с таинственными почестями пронесли некую штуковину, заинтриговавшую его необычайно. Однако он из вежливости или из робости так и не решился спросить, что это такое несут и что все это значит. Оказалось, что именно этого вопроса от него и ожидали: тогда бы было снято страшное заклятие... Все было очень просто: задай вопрос, – и все. Да Персеваль и сам хотел спросить, но что-то, глубоко сидящее в нем, не позволило ему это сделать. В итоге все осталось по-прежнему, даже стало еще хуже, а самому герою пришлось искать Грааль по всему свету практически до посинения…

В какой-то мере, это похоже на портал между двумя мирами, – языческим и христианским. В некий зеркальный час икс, час переключения времен, Персеваль оказался «в нужное время в нужном месте», где ему представилась редчайшая возможность изменить весь ход мировой истории, сняв с нее заклятие незнания. Но он смешался и поступил по старому шаблону, «по-язычески». Он просто побоялся нарушить некое табу, священную языческую тайну. Но если бы он это сделал, то все бы вмиг перевернулось и человечество обрело бы свой Грааль, возвращающий ему знание, а через знание – и само бессмертие.

Не код ли это всей эпохи Возрождения (не путать с «кодом да Винчи»)? Быть может, в это время в мире сложились идеальные условия для того, чтобы очистить христианскую Церковь, повести ее по эволюционно-поступательному пути, выводящему на уровень познания христианской истины? Не приоткрылся ли для человечества на краткий миг и Сам Господь? И только страх и нерешительность не позволили ему принять этот Божий дар. Заработал маховик «самозащиты», и с помощью оголтело-языческой, в самом худшем смысле этого слова, инквизиции проклятие Ягве укрепилось в Церкви Петра с еще более впечатляющей силой. А тут еще и чума подвернулась, как символ вечной смерти…

Никогда, по-видимому, с первохристианских времен институт папства не падал так низко. Его беспрецедентное духовное падение и полная дискредитация в глазах народных масс вызвали в ответ революционную волну протестантства, а вслед за ней, как закономерное следствие ее, – атеизирующее души Новое Время, время рациональной науки, вконец оторванной от своего «мистического» противовеса. Вера в Бога стала понемногу заменяться верой в дискурсивную науку, а языческая полутьма и полузнание нареклись единственно возможным вариантом знания во всем подлунном мире.

Грааль был снова, как во времена Христа, катастрофически утерян, а жизнь Спасителя, как мистерия, была очень ловко подменена мифом Осириса, в котором все события происходят лишь с богами, но не с живыми людьми. Человек стал пугающе одинок и оглушающе смертен… И все же… не стал ли Ренессанс последней генеральной репетицией перед Космическим Судом, «прообезьяниченной» самими масонами, этими духовными наследниками тамплиеров? Ведь некоторые из них уже сейчас делают сенсационные заявления о том, что в начале XIV в. произошло своеобразное второе распятие Христа, и этим Христом называется ни кто иной, как печальноизвестный последний магистр тамплиеров Жак де Моле. Его, дескать, сначала распяли (но не до смерти), а затем сожгли, и знаменитая плащаница (согласно «убедительным» результатам радиоуглеродного анализа, датированная периодом XIV в.) принадлежит не Христу, а тамплиеру Моле… А ведь этот человек, как следует из исторических источников, перед лицом своей насильственной смерти сыпал проклятиями направо и налево, – как в адрес французского короля и всех его потомков, так и в адрес папы и всех его сторонников, – ни дать ни взять Иегова иудейской Книги Бытия… Потому-то, видимо, в отличие от Христа, он и не воскрес, да и не было у реаниматора языческой эпохи столь «нереальной» цели. Зато своим проклятием и заклинанием к отмщению он породил таинственное общество «сыновей», в лице известных (и неизвестных) нам масонов. Не они ли вечно мстят за своего «невинно убиенного» Моле и то и дело норовят устроить какую-нибудь очередную псевдохристианскую, «прóклятую» революцию под флагом великой коммуны для всех маленьких народов?

И все же, кто бы и как бы ни пытался воспользоваться энергией египетского мифа в своих корыстно-идеологических целях, сам миф беззлобен и ни в чем не виноват. Да и в самом деле: виновата ли древнеарийская свастика в том, что ее солнечный символ, дарующий жизнь всем нациям и народностям мира, был использован фашистами для своих человеконенавистнических целей? Скажу вам даже более того: по мнению некоторых «оккультных» экспертов, именно она их и погубила. Ведь свастика, пирамида, Грааль суть символы одного порядка. Используешь их в соответствии с их гармонической природой, – получаешь гармонический результат. Поступаешь иначе, – результат получаешь соответственный.

То же самое относится и к мифу об Осирисе. Извлечь из него свою «пользу» смогли лишь «мудрые» масоны, которые хотя бы частично были открыты к познанию. А вот Петрова Церковь, к сожалению, оказалась совершенно закрытой в этом отношении. Узрев в толпе промелькнувший женский платочек, она истерично завизжала: «Воры!» и бросилась вдогонку за всем, что так или иначе напоминало ей воров (видимо, когда-то ее обворовала цыганка, – простите за неполиткорректность: не все цыганки… и не все воры… в общем, вы понимаете).

Не оказалось в Церкви Персеваля. А если кто и был, то всех пожгли… А если кто и выжил, то ушел в глухое подполье, стал «андеграундным певцом». Вот трубадуры-миннезингеры, например. Что с них возьмешь? Шуты – да и только. Их, конечно, оставляли в живых, – публику смешить. Церковь их особо не боялась. Подумаешь, бесплодные мечтатели и фантазеры!.. Хотя, конечно, следовало и с ними быть построже, и Церковь действительно недолюбливала светское искусство и людей искусства, но они ей, видимо, (тогда еще) казались безобидными… А сейчас она уже просто физически не в состоянии с ними бороться: гуманные времена настали, господа… Не сожжешь никого, не попытаешь, не повесишь… даже в яму не посадишь, – как любила иной раз «побаловать» себя православная ветвь христианства.

И, тем не менее, согласно мифу об Осирисе, бог Гор был произведен на свет и получил инициацию к борьбе со злом в обличье Сета. А это значит, что все распявшие Христа получат причитающееся наказание. Но главное, – египетский миф намекает на возможность окончательной победы сил света и мирового порядка над силами хаоса и разрушения. «Враг будет разбит, победа будет за нами». И, по-видимому, еще в пределах прохождения прецессией аркана «Мир». Особенно большие перспективы открываются при ее вхождении в революционный знак Водолея. А уже два градуса спустя после этого астрономического события включается аркан с довольно красноречивым названием «Суд». Что бы это значило?

«По вере вашей вам воздастся», как сказано в Новозаветном тексте. Насколько мы открыты к познанию нового, – настолько и откроется нам истина, в таком ключе (языческом или христианском) и проиграется для нас мистерия Христа. Возможен ведь и промасонский вариант: победы истинного христианства нам никто, помимо нас самих, не гарантирует. А если мы уверуем в масонские откровения, то сами подготовим почву для материализации этих злосчастных документов. Быть может, они даже будут найдены (или сфальсифицированы, но мы-то будем все равно уверены, что эти документы – настоящие). Вот в чем реальная опасность для души!

Слово есть магия. Книга есть магия. И документы есть, по-видимому, магия. Во что мы поверим, то мы и получим. Поверим в истину, – обретем бессмертие. Поверим в полуправду, – придут болезни, катастрофы и Последний Суд, как последнее напоминание о нашем удалении от истины, от жизни, от самих себя. И недаром в Апокалипсисе (как и в Авесте) сказано, что праведники не почувствуют физической боли, даже при входе в кипящее озеро. А грешники, «язычники» (как называет их Апокалипсис) останутся в своих «непросветленных» телах, по-прежнему подверженных страданию.

И здесь у меня остается один неразрешенный вопрос: о человеческом бессмертии говорят и Библия, и Авеста, и многие учения язычества. Когда бы дело шло лишь о душе, – вопросов нет! – тогда мне все понятно. Но коли речь заходит о бессмертии телесном, то здесь все расплывается и возникает дьявольский соблазн «двойных стандартов». С одной стороны, есть слова «временно подобревшего» во 2й главе Бытия Иеговы о том, что человеку нужно оставить мать-отца и прилепиться к жене. С другой, – а ведь это, братцы мои, прямой экстремизм! Если человек отказывается от услуг объективного мира, он становится чистой душой, содержащей в себе «объективный» потенциал, но не использующей его.

Следуя таким «прямым» путем, человек теряет свое тело, свой генотипический состав. Ведь объективная космическая ось суть принцип диалектического взаимодействия между единым и множественным. А множественное, уже само по себе, суть принцип смерти. Есть тело – есть смерть. Есть «плодитесь-размножайтесь», – есть «носить вам, не переносить». Да, было «время бессмертия», когда Солнце двигалось прямо по диагонали, а человек был в единственном числе, единым целостным андрогином, которому бы в голову не пришло размножаться. Как принцип множественности связать с идеей окончательного бессмертия? – вот в чем мой далеко не риторический вопрос.

Свести все к новому единству? Все души «слить» в один котел? И это – после стольких усилий на пути самопознания, после стольких достижений полноты и смысла бытия… Раздать «всем сестрам по серьгам» и отпустить их создавать свои «единые» миры, умножая общее космическое разнообразие? Наверное, возможен и такой инвариант развития событий, тем более что параллельное существование ничуть не уплотнит Вселенную, в которой все и так достаточно условно… Ведь субъективное первично, а вся энергия природы объективного – ничто, когда субъект с ней не пересекается…

Впрочем, после собственного воскресения Иисус предстал глазам учеников в таком особом, обновленном теле, что они его то узнавали, то не узнавали. Мне кажется, что здесь новозаветный текст слегка темнит. Скорее, правда, то темнит мое «непросветленное сознание»… Наверное, вопрос о телесном бессмертии мне следовало поставить намного раньше, чем рассуждать о путях обретения этого бессмертия. Но когда уж поставлено, тогда поставлено. Так вот, к разговору о Христе… Ведь он неоднократно говорил об идеале девственности, чем явно подтверждал отказ от размножения во имя личного бессмертия. А физическое тело есть прямая манифестация множества. Геном – вообще духовная основа размножения. Но как согласовать телесное с бессмертным?

Что, если дело не в телесном постоянстве? Пускай бы человек мог трансформировать свое физическое тело до неузнаваемости, – как Иисус, – но есть еще один момент, который мог бы (я надеюсь) помочь найти ответ на заданный вопрос. Быть может, само бессмертие здесь следует воспринимать не в плане сохранения конкретного физического тела, а в плане сохранения в сознании субъекта его единой персональной памяти? Не будет смерти, как забвения того, что было с человеком в прошлом, – возможно, в этом весь секрет? Ведь именно забвение является для нас симптомом Божьего проклятия. Наша память слишком привязана к нашим врéменным телам, и мы не помним ничего до данного земного воплощения. А вот бессмертие есть свойство помнить, свойство сохранять приоритет души над жизнью плоти. Меняя тело, мы как будто «вытираем» письмена своей души, приходим в следующую жизнь с сознанием «пустой доски» и начинаем все «по новой». Когда мы станем более свободными от значимости собственного тела, тогда и память перестанем вытеснять из нашего сознания, – и вот тогда-то, может статься, нам откроется и наша собственная тайна, тайна нашего природного бессмертия.

Ну, а пока мне лишь приходится печально констатировать, что я по-прежнему не знаю убедительного ответа на вопрос о бессмертии людского тела (потому, наверное, бессмертие пока мне и не светит)… Но зато я твердо знаю, что сам принцип множественности, зеркальности, чьим кодом выступает число два, заложен в троичной структуре Господа и всего Им созданного мира. Все живое троично. И свойством всего живого является принцип размножения… или умножения, – а это уже немного другое…    

Возможно, все, что требуется человеку понять, так это то, что он сам творит себе судьбу и обстоятельства своей духовной (и материальной) жизни. Он сам и должен снять с себя проклятие Ягве. А, если верить Библии, проблемы человека начались с того, что захотелось ему познать добро и зло и стать, как боги, – заметьте: не как Бог, а именно как боги! Тем самым он не только стал на путь горизонтали, но и «врубился» в мировую вертикаль. Как действовал в своем проклятии Господь? Он вывел человеческое сердце «на орбиту», заставив позабыть диагональ пути к зеркальной половине, где действуют иные скорости, что превышают скорость света.

Что значит в плане умозрительном известная нам скорость света? Попробуем ответить, исходя из постулата: свет аналогичен знанию. А зафиксированная скорость света есть ограничитель знания. На уровне «орбиты» эта твердая константа для земного человека непреодолима. Она задает направление нашего «кругового» движения. По-видимому, это – та самая авестийская «петля Ахримана», которой Господь очертил пределы влияния мирового зла. Когда мы преодолеваем скорость света (а преодолеть ее мы можем через собственное сердце), мы обретаем не очерченное прежними координатами знание. И таким путем мы проникаем за грань своего смертного я и возвращаемся в свое глубинное прошлое. Не эта ли возможность вернуть «живое» прошлое есть знак восстановления бессмертия?

Второй момент проклятия Ягве – внесение определенной дисгармонии в оппозицию между мужским и женским компонентами. Сначала Господь «опустил» Еву относительно Адама, а затем опустил и самого Адама. Своим заявлением: «Прах ты», – Иегова зародил в его душе комплекс «меншовартостi», чтоб закрепить в ней потребность в постоянном господстве над женой, как способе преодолеть душевный комплекс путем искусственного «перетягивания» энергии на себя. Нарушение диалектического равновесия есть главная причина появления в системе дисгармонии, – а, значит, зла. Каждая точка на всекосмическом круге имеет свое зеркальное отражение, свое второе я, с которой она связана диагональю. Вот это-то «второе я» и есть залог сохранения жизни «я первого» по «троичному» типу.

Чуть выше я упоминала роман Кретьена де Труа о Персевале. Некоторые искусствоведы отождествляют Персеваля с Персеем из античного мифа, который спас Андромеду и избавил мир от мерзкого чудовища, обитавшего в морской пучине. Как известно из мифа, помогла ему в этом голова не менее страшного чудовища Медузы Горгоны. Один ее взгляд останавливал время и превращал все живое в камень. Иными словами, вводил в состояние «вечного настоящего», полной и окончательной смерти в самой нижней точке вертикальной оси Зодиака, пораженной Духом Зла. И алгоритмом победы над этим существом было использование героем зеркала, – зеркального щита, которым он оборонялся. Глядя на отражающую поверхность этого щита, Персей мог видеть соперницу, избегая прямого взгляда ей в глаза.

Магическая помощь зеркала… по-видимому, в ней – наш общий алгоритм спасения от смерти. Зеркальность мира обеспечивает жизнь и бесконечное движение, как основу этой жизни. А Горгона Медуза – это символ смерти, абсолютизированное женское начало, оторванное от двух других и перетянувшее всю власть матриархальной мировой эпохи на себя. Но этому языческому времени не выпало тянуться вечно, и потому на ленте Мебиуса Зодиака оно благополучно завершилось «грехопадением» духовной революции. Ведь триединая Богиня – не лучший в мире бренд для убедительной рекламы вечной жизни. Однако то же самое в такой же мере справедливо и для Бога христиан: их Троица не менее «однополярна», хотя и в противоположном пункте. Пускай по смыслу ипостасей как кельтской, так и христианской Троицы легко прочитываются три «коронных» функции: мужская, женская и андрогинная, – сам факт такого нежелания назвать все эти ипостаси их действительными именами сигнализирует о дисбалансе сил, столь характерном для «обиженного Богом» мира.

Выходя на орбитальный путь, субъекту следует не забывать о своем «зеркальном щите» и о том, что его подлинное я – не в зафиксированной точке, где он в данный момент находится (она всегда мертва!), а где-то посредине между его внешним я и не-я, в самом центре магического круга. В своеобразном «сердце Господа» и сердце человека. Исходя из этого, к известному «memento mori» мне хотелось бы добавить «помни об оппозиции», поскольку именно она хранит и внутренний объем, и просветленную природу триединства. И то, что человеку кажется противником, врагом, является нередко его собственным противовесом, хранящим жизнь и не дающим ему выпасть вовне из круга солнечного света. Не о диалектических ли врагах говорил Христос, когда рекомендовал ученикам любить врагов своих? Ведь даже способ мысли человека глубоко диалектичен. И только «бурно развивающееся» его левое полушарие то и дело норовит перетянуть все одеяло на себя. Оно постоянно придумывает «объективные» мыслительные схемы, которые монополизируют человеческое мышление, делают его заангажированным и по-советски «однопартийным». В результате, будучи «объективным» по форме, оно становится «субъективным» (в «психическом» смысле этого слова) по содержанию.

Когда какой-нибудь ученый преисполняется чувством собственной важности и начинает играть в бирюльки со своими логическими конструкциями, отмахиваясь от огромного архива мировой мифологии, которую он называет «детскими сказками», он выглядит весьма анекдотично. А, точнее, напоминает дядю, который прыгает на разлинеенном асфальте по клеткам детских «классиков», смешно при этом падая и роняя свои традиционные очки (напомню, что любой физический изъян есть внешнее проявление изъяна духовного), но сам того не замечает. Привязываясь к одной им избранной координате и утверждая ее тотальное господство надо всем, он становится ее рабом, расстается со своей хваленой «объективностью», теряет абсолютность истины и впадает в относительность далекого от света разума сознания.

Вот вам сегодняшний расклад тех сил, что претендуют на господство над нашими «электоральными» душами. На одной стороне баррикад, – официальная наука; на другой – официальная религия. И в их пределах – те же строгие границы разделений, за которыми обитают многочисленные «господа», то ли в научной, то ли в религиозной сфере. Они не интегрируются друг с другом, отстаивая собственные, «единственно верные» или «праведные» (для кого что важнее) позиции, по законам Батьки-Козерога. А подлинная истина – не в православии или католичестве; не в науке или искусстве; не в мистике или схоластике; не в рациональном или иррациональном; не в знании или вере. Она всегда посередине. Вся истина никогда не «собирается» в одном конце. В одном конце накапливается лишь злокачественная опухоль.

Наш мир голографичен и, некоторым образом, зеркален. Одно отражается во многом, многое – в одном. А зеркало есть главный принцип диалектики, основанной на равенстве поляризованных сторон. Я субъективной оси отражается в не-я; «надземная», проявленная половинка души отражается в «подземной», непроявленной. Принцип верховенства духа является оборотной стороной принципа подчинения материи, – но не за счет неравенства, а согласно закону вертикали, объективной оси Зодиака. Как существует равенство между душами людей, так должно существовать и равенство между духовным и материальным. И основой в этом случае является духовное, а материальное является производным от него. Вот потому отождествлять материальное со злом есть то же, что отождествлять со злом производящее его духовное.

Из благой мысли дурного дела никогда не воспоследует. А известная фраза о благих намерениях, которыми вымощена дорога в ад, есть всего лишь отражение болезни окружающего человека мира. Нарушена гармония паритетной связи между духом и материей, поскольку субъективное начало нередко вмешивается в эволюционно-мирные соотношения объективного бинокуляра и вносит в них свои неадекватные оценки и неуместные поправки. «Психическое» человека не всегда координирует осуществление благих прожектов по правильному курсу, и в результате получается либо бесплодная маниловщина, либо «рабочий» пожар от чрезмерного усердия.

А, между тем, есть замечательный китайский закон эволюционного дао, согласно которому нужно предоставить ситуации развиваться своим естественным путем, не вмешиваясь в ход ее развития. Иными словами, быть свободным. А быть свободным есть быть собой. Не насиловать свою природу, и тогда не возникнет необходимости насиловать природу окружающего мира. В итоге в мире сохраняется как равенство на уровне субъективной оси, так и равенство на уровне оси объективной. Из рук свободного субъекта исходит гармоничный мир. Революция не должна корректировать дела эволюции (они координируются самóй божественной природой), а эволюции не следует душить революционный импульс. Две перпендикулярные оси должны взаимодействовать в гармонии друг с другом, и тогда бессмертной будет не только душа, но и физическое тело человека.