Эпизод 5.

Субъект-объектное единство в идее
перевоплощений и христианский блок.

 

«Жена, облеченная в солнце» из 12й главы Откровения, о которой шла речь в предыдущем Эпизоде, соотносится с Повешенным 12го аркана Таро. На голове «жены» – венец из 12 звезд, а человек 12го аркана висит на перекладине между двух деревьев с 12ю обрубленными ветвями. 12-членный зодиакальный принцип наводит на мысль о связи 12й главы и 12го аркана с религией, в основу которой положены законы астрологии.

Маздеизм и зороастризм как две ипостаси священного первоарийского учения, по-видимому, являются питательной средой для зарождения и появления новой религии. «Жена» 12й главы вовлечена в природный, «объективный» процесс рождения ребенка. Она рождает Слово Божье, которое уже в 19й главе побеждает армию дьявола, тем самым оправдывая объективность ее рождающей миссии. Повешенный, как я писала во введении к этой книге, тоже пассивен и недвижим. Кажется, что от него в этом мире ничего не зависит. Подобно «жене», он испытывает страдания и так же, как и она, порождает новую жизнь. «Жена», как представитель женской половины человечества, рождает в мире материальном, Повешенный же, как представитель мужской его половины, рождает в мире иноматериальном, – в сфере творчества. Однако оба они рождают одно и то же, – новое учение, которое освободит христианскую религию ото лжи и мракобесия. Оно восстановит утраченные арийской расой знания, благодаря чему обновленная христианская доктрина сможет «свести концы с концами». Произведен будет суд над христианством, с очищением его изначальных положений от многочисленных продуктов самовольного человеческого творчества.

Как «жена», так и Повешенный находятся в большой опасности. Перед женой стоит дракон (символизирующий пораженный злом объективный мир), готовый поглотить ее младенца, как только он появится на свет. Повешенный висит вниз головой, бессильный освободиться от связующих его пут, которые обездвижили его и продолжают удерживать в этом пассивно-объективированном состоянии. 12й аркан, как и 12я глава Откровения, описывает предельную объективацию материального мира, пронизанного злом, а также зарождение в нем активно-субъективного начала, способного совершить решительный духовный переворот и восстановить попранную целостность этого многострадального мира.

12 звезд, или знаков Зодиака, венчающих «жену, облеченную в солнце», вместе с ней самой, так же как и деревья, вместе с повешенным с их помощью человеком, есть тайна о единстве мира объективного и субъективного, единстве всех четырех сторон света, форм времени и зодиакальных стихий.

В 12й главе Откровения упоминаются три стихии, – воздух, земля и вода. Как было отмечено в предыдущем Эпизоде книги, воздух символизирует Водолей, форма прошлого времени и животное с лицом человека. Именно в воздухе происходит апокалиптическая война: «И произошла на небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, Но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый Диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (Откр. 12: 7-9). Соответствующая же «воздуху», или «небу», пятая религия побеждает дьявола, Князя тьмы, своим андрогинным оружием, которое до этого породила «жена» из той же главы: «Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего» (Откр. 12: 11).

Земля и вода тоже участвуют в этой мистерии жизни и смерти. Когда армия зла была побеждена на небе, она продолжила свою экспансию на земле: «Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел Диавол в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени!» (Откр. 12: 12). Как видим, мир субъективный сразу поверг сатану наземь и выбросил его из пространства человеческой души. Полчища тьмы оказались на территории мира объективного, и сразу все те, кто не обрел еще своего личностного я, кто привык опираться на социальные гарантии «коллективного бессознательного», оказались в огромной опасности, не имея никакой защиты от зла.

Дракон сразу устремился в погоню за «женой», которая родила «младенца мужеского пола». «И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь ее рекою. Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей» (Откр. 12: 15-16). Вода и земля здесь символизируют объективную ось Рака-Козерога (или Скорпиона-Тельца). Вода (настоящее время) – самая оскверненная стихия (точнее, вода была осквернена Ангра-Майнью первой), поэтому дьявол свободно использует ее в своих целях. Земля же связана с вечностью, в которой нет и не было зла. Поэтому в Откровении сказано, что земля поглотила воду и спасла от неминуемой гибели «жену». То есть внутри объективного мира тоже происходят процессы самоочищения.

Объективный мир был создан Господом прежде человека. Изначально он имеет благую природу. Вся беда его состоит во вторжении в материальную его часть дьявола Ангра-Майнью. По истечении времени царствования зла в этот мир вернется природная гармония. С одной стороны, таков изначальный замысел Творца, а стало быть, окончательная победа добра над злом эволюционно (то есть природно) запрограммирована. С другой стороны, она не сможет быть достигнута исключительно эволюционным путем. Если в мире не будет происходить революционных переворотов, если человек не проявит свою личностную активность, на этом мире можно будет ставить крест. Господь его не спасет. Спасти его сможет только человек, если будет слушать Господа, внимать Его спасительному Слову.

Без спасения объективного мира не сможет освободиться от зла и сам человек. Когда родилась христианская религия, в ее замысел было положено восстановление единства между природным и божественным, земным и небесным. Человек есть объединение духа и тела, и ни в коем случае не следовало христианам отвергать природное, материальное бытие.

Не удержались. Природное язычество просто сравняли с землей, проведя в рядах христиан прямо-таки «идеологическую чистку» от оппортунистических религиозных элементов. Начав воздействовать на своих оппонентов не силой христианской любви, а силой ненависти и агрессии, христиане не добились никакого просветления «темного языческого царства». Вместо этого они породили огромное количество вполне заслуженных врагов, отражающих дисгармоническое состояние самого христианского сообщества.

Еще с ветхозаветных времен язычество считалось практически грехом №1 в иудейском мире. Если верить Библии, святую иудейскую национальную общину буквально со всех сторон окружали мерзавцы, подонки и негодяи, из которых состояли практически все другие национальные группы. Все они исповедовали не просто язычество, а какое-то извращенное понимание язычества, которое почему-то считалось самым что ни на есть нормальным и типичным его проявлением. Для язычества якобы это нормально, когда совершаются кровавые человеческие жертвоприношения, когда повсюду господствуют развращенные сексуальные культы с разгулом жутких разрушительных стихий. Все это считается язычеством по самой своей природе.

На самом деле, любая противоестественность категорически не свойственна язычеству. В наиболее точной форме его идею можно выразить словом восточных «просветленных учителей», например, Лао-цзы, – это слово «недеяние». Язычество основывается на пассивном состоянии человеческого субъекта, погруженного в гармонию материального мира. Однако там, где этот мир подвержен серьезному искажению, человеку очень трудно вычленить из него изначальную чистоту. Потому язычество и «соблазнялось» о земном, считая внешнюю слитность добра и зла естественным состоянием природы. Тем не менее, на Востоке язычество было более гармоничным, чем на Западе, если, конечно, верить библейским текстам, от чтения которых порой волосы стают дыбом.

Восточные люди тихо себе «манихействовали» помаленьку в своих домах и никого из окружающих не трогали. Хотя, конечно, и у них были свои агрессивные культы, как-то: культ полубезумной разрушительницы Кали или ее не менее беспокойного супруга Шивы. Но ими увлекалось незначительное число людей. Подавляющее же большинство вело себя смирно, утихомиренное сногсшибательным «успокоительным средством» под названием «культ недеяния».

На Западе все обстояло значительно сложнее. Казалось бы, что может быть гармоничней и умиротворенней, нежели друидический культ невинных зеленых деревьев? А копнув кельтскую историю поглубже, с ужасом обнаруживаешь кровавые пытки и зверские расправы над теми, кто ненароком сподобился повредить хотя бы листик на священном дереве или просто не так на него посмотреть. Магия же Авалона – разговор вообще особый. Поведение женской богини, карающей и милующей всех подряд, – кому как повезет, – чрезвычайно напоминает, хотя бы только одними своими средствами воздействия на сознание опекаемых ею чад, на еврейского Бога Ягве, несмотря на весь его духовный потенциал, который и не снился Великой Матери. Тем не менее, Ветхий Завет наполнен ужасами, «выводящими на чистую воду» весь окружающий избранников Божьих языческий люд. Ничем не объяснимая чрезмерная дикость последнего вызывает у меня очень серьезные сомнения. На мой взгляд, ветхозаветная Библия во многих своих местах несет явно выраженные черты, как это сейчас называют, «заказного материала», подгоняющего действительное под желаемое.

И, несмотря на многочисленные заверения автора многих книг об иудаизме, бесконечно чтимого и уважаемого мною протоиерея А. Меня о том, что иудаизм есть единственная чистая дохристианская религия (она практически – само христианство), а несчастный просветленный Творцом еврейский народ был просто оккупирован беспросветной и злобной языческой тьмой, мне верится в это с трудом. Отца Меня понять можно: он был евреем по национальности и потому совершенно правильно делал, когда всячески прославлял свою нацию, писал о ней с неизменной любовью и восхищением. «Ах, какой замечательный народ! Какие в нем люди! И откуда только такая благость в них, такая мудрость, такая сила! Ах ты Господи!», – словно звучит рефреном со страниц его книг. Я ничего не имею против такого отношения отца Александра к соплеменникам. Наоборот, он просто обязан был отдавать им дань любви и уважения, коль уж «карма у него такая», что он родился в этой этнической группе. Но при чем здесь мы, его читатели? Мы же просто хотим знать истину, а не проникаться сочувствием к тому, как о. Мень решает свои родовые проблемы.

И кто, как не о. Александр, так замечательно писал о внехристианских религиозных доктринах? Кто, как не он, мог найти много ценного и положительного в любом духовном или философском учении? Но стоило только разговору зайти об иудаизме, – и о. Александр сразу терял свою замечательную объективность, потому как уровень его превосходных оценок, даваемых родному народу, зашкаливал за все вообразимые пределы.

Любопытно наблюдать за трансцендентным спором двух знаменитых исследователей Библии, – Ю. Каныгина и А. Меня. Если для украинца Каныгина Иисус Христос и Его мать Мария – украинцы, выходцы из Галичины, – то для еврея Меня даже двух мнений быть не может: и Христос, и Мария – безусловные евреи, иначе и быть не могло. Народ-то избранный. От кого же еще мог быть Спаситель человечества, как не от него? «В Книге Еноха Сын Человеческий, несомненно, Личность, – пишет А. Мень в VIм томе «Истории религии». – Он назван Мессией-Помазанником, Избранником, Праведным, Сыном жены. Сыном мужа. Но это не просто земной потомок Давида, военный вождь и вообще не человек, подобный прочим смертным» (21). Потомком Давида, как известно, был супруг Марии Иосиф, никакого отношения к рождению Иисуса не имевший. Или о. Мень считает иначе?

Марию же этот исследователь называет не как-нибудь, а Девой Сиона. Но поскольку не отметить то, что она родом из Галилеи, было практически невозможно, ибо об этом знают все, он упоминает об этом вскользь, причем становится понятным, что в его глазах этот казус выглядит как некий ее генетический изъян. Тут же он старается загладить это досадное недоразумение, утешая, скорее всего, самого себя тем, что, в принципе, это не так уж страшно и не имеет такого уж большого значения: важна территория проживания, а не какие-то там родовые корни. «Дева Галилеи выросла в лоне народа Божия. Но Ее лик – это и лик человечества, всех тех, кто прислушивается к вечному зову. Более того, Она воплощает в Себе все мироздание, устремленное к Небу. «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь...», – пишет Мень (21). Однако затем все же не выдерживает и решительно дописывает: «Даже среди апостолов, среди людей близких и преданных Ему, Иисус часто встречал непонимание. Насколько же сильнее должен был чувствовать Он Свое человеческое одиночество в Назарете… Округ издавна имел дурную славу. В Галилее жило много язычников; само ее название – Галил-ха-гоим – означало «область иноверцев». Их влияние не могло не сказываться. Галилеян считали (Заметьте: считали! – Но это не значит, что так оно и было. – О.Л.) людьми в религиозном отношении темными и даже индифферентными. Поэтому среди южан и сложились поговорки: «Может ли быть что доброе из Назарета?» и «Пророк из Галилеи прийти не может»… Евангелист Марк замечает, что Сам Иисус «дивился» неверию соотечественников. Показательно, что, за исключением двух женщин, мы не слышим ни о ком из назарян, кто стал бы последователем Христа. Его дух был чужд этим людям, безнадежно замкнувшимся в своем крохотном мирке, где по вечерам женщины судачили, стирая белье, а мужчины вели одни и те же разговоры о погоде и урожае (Совсем иное дело, по-видимому, евреи. Вот те говорили, разумеется, только о духовном. Да и распинали Иисуса отнюдь не галилеяне, а вот эти самые духовно-просветленные, причем их самая что ни на есть духовная элита, властительница дум. – О.Л.). Иисус никогда не проявлял среди них Своего превосходства и должен был постоянно таить от окружающих мысли и чувства» (21).

Крайняя удаленность от истины слов Меня о том, что среди учеников Иисуса почти не было назарян, а также о том, что галилеяне были темным и забитым народом, исповедующим дикарские культы, подтверждается результатами трудов многих исследователей. Я же приведу лишь слова Ю. Каныгина из его книги «Путь ариев»: «…духовность и учение приднепровского Гелона (мистической столицы – святилища скифов-сколотов, о которой пишет Геродот) и всего Триполья были переданы палестинским ессеям (общине, к которой принадлежали родители Пресвятой Богородицы и в которой воспитывался Иисус Христос). Галилея вначале выступала как бы диаспорой Галичины и Борисфении. Это обстоятельство, кстати, осложнило положение Иисуса Христа в Израиле, особенно в Иерусалиме: его считали иноплеменником и даже расово неполноценным. Когда «чистокровные евреи» кричали Пилату: «Распни его!», ими в какой-то мере двигало чувство патриотизма (как же: иноплеменник объявляет себя царем иудеев!). А заступается за Христа жена Пилата – галилеянка. И все апостолы Христа были галилеянами, и святые жены, что ходили с Ним» (28: стр. 206). В частности, в энциклопедическом словаре «Христианство» под ред. С.С. Аверинцева (11) об одном из учеников Христа, – Петре, – сказано, что он был родом из Галилеи. Некоторые исследователи все же склоняются к мысли, что из 12 апостолов Христа евреем был только Иуда Искариот, остальные же были из Галилеи, но с уверенностью это утверждать сейчас сложно.

Что касается духовной пропасти между Иисусом и его соплеменниками, то это – очередная фантазия агрессивно настроенных против религиозных культов инородцев как иудейских, так и христианских религиозных авторитетов. Как будто с распинавшими Христа иудеями у Него была полная любовь и взаимопонимание. Выходцы из арийских земель, расположенных на территории Украины, исповедовали древнеарийскую религию (возможно, в ее митраистском варианте, поскольку древнерусский Дажбог есть аналог Митры), которая была на порядок чище, нежели иудаизм, с его фактическим смешением добра и зла. «Есть удивительное по точности и информационной емкости пророчество Исайи: «Прежнее время умалило землю Завулонову и землю Неффалимову; но последующее возвеличит приморский путь, Заиорданскую страну, Галилею языческую. Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет». Как видим, – пишет Каныгин, – библейский пророк подчеркивает, что Галилея не была в почете у иудеев, поскольку была «языческой», жила «во тьме». А как же иначе, митраизм пришельцев с севера и не мог вписаться в «истинную», с точки зрения иудаистов, религию» (12: стр. 211).

Для религии, которая призвана была объединить весь мир в братском союзе, практически не имеет значения, к какой национальности относятся ее основатели. Да и Галилея вскоре после этих событий была стерта с лица земли, а ее жители просто исчезли. По утверждению Каныгина, они отправились на свою «историческую родину», – в Галичину. Автор «Пути ариев» очень гордится тем, что в нем, как и во всех украинцах, «течет кровь Христа». Это, конечно, очень смелое заявление, но даже если оно и справедливо, на мой взгляд, это ровным счетом ничего не значит. Галилея была смыта с карты Малой Азии, равно как и Израиль с Иудеей, а все евреи были рассыпаны по свету и долго нигде не могли найти себе пристанища. Не знак ли это того, что две нации, взрастившие Спасителя человечества, должны были ассимилироваться со всеми расами земли, чтобы родство с Ним могло ощущать все человечество? Ведь именно Иисус Христос настаивал на нашем духовном родстве, а не родстве земном. Он призывал оставить своих родных ради единого нашего родного отца, – Отца Небесного. Так нет же: А. Мень обильно нахваливает еврейский народ, Ю. Каныгин – народ украинский.

Слова Христа «Я есть Альфа и Омега» можно понимать в том смысле, что Он несет энергии первой и последней расы людей, тем самым вбирая в себя все промежуточное духовное и генетическое разнообразие остальных трех рас, находящихся между ними. И христианство действительно стало интернациональной религией. В отличие от иудаизма, ему это удалось. Собственно, иудеи не очень-то и стремились принимать в свои ряды инородцев: «Меньше народу – больше кислороду». С этим тезисом категорически не согласился бы о. Мень, считавший, что иудейская религия – единственный свет во тьме и никак иначе, кроме как через нее, ни один народ никогда не пробьется к свету. Он старательно выбирал из исторических архивов все фрагменты текстов, в которых хоть как-нибудь упоминалось о самой возможности принятия в иудейскую общину чужеземцев, – так называемых прозелитов. Правда, ему приходилось тут же стыдливо уточнять, что, по правде говоря, им устраивали чрезвычайно серьезные испытания, потому как трудно же было поверить в наличие какого-то духовного начала у «дикого» иноплеменника. Поди знай, что он может еще выкинуть. Язычнику закон не писан. Приблизительно с таким же пиететом, к слову сказать, относился и Будда, но уже к женщинам, которые почему-то (не иначе, как из простого баловства) хотели войти в его замечательную просветленную общину.

«Евангелие – всемирное благовестие, живое во все времена и обращенное к каждому народу, и все же при этом оно несет на себе печать места, где прозвучало впервые, печать Палестины римской эпохи, – не успокаивается о. Александр. – Это ее народ волновали те проблемы, которые постоянно возникают на страницах книг евангелистов. Только в Иудее велись такие горячие споры о Законе и воскресении мертвых, подати кесарю и участи Иерусалимского Храма, субботе и Мессии» (21). А в других местах, стало быть, темный народ и вовсе не знал ни о Суде, ни о Воскресении, и погружен был совершенно в другие, житейские проблемы.

Тем не менее, идея о Суде и Воскресении была интернациональной. В Палестине ее возвещали пророки, – люди эпохи Водолея. Они жили не только вне своего времени, но и вне самого пространства. Пророков как-то трудно причислять к какой-либо религии, ибо все религии, так или иначе, «партийны». Чрезвычайно «партийным» был и иудаизм, не являясь всечеловеческой религией. И если в его лоне появлялись пророки, возвещавшие о единстве между народами, то они говорили не о настоящем положении дел, господствующем в иудейской традиции, а о том, что в человеческой духовной истории будет происходить в дальнейшем.

Истинно «иудейским» в данной религии был образ Бога Иеговы, – неуравновешенный и противоречивый. И все духовные иудейские ценности черпались из этого неиссякаемого источника. Как было уже сказано, несмотря на то, что следование заветам Иеговы считалось служением добру, в случае человеческого неповиновения этому Богу он приходил в ярость и устраивал «кровавые разборки» непокорным. Правда, эти разборки Иегова устраивал и покорявшимся (например, египетскому царю в период исхода евреев из Египта), что вообще для современного неиудейского ума – тайна за семью печатями.

Иудейский Бог славился не только хрестоматийными примерами смешения добра и зла. Книга Иова повествует о том, что сам Дьявол практически был у Иеговы на побегушках и, когда последнему необходимо было «проверить на прочность» своих подопечных, он прибегал к его услугам. В частности, ради «испытания» самого святого и благонравного своего чада Иова он приказал Дьяволу наслать на того массу всевозможных и совершенно незаслуженных бед. И что это у нас получается? Иегова – Бог, или кто? То, что он совершал, нарушает все космические законы, которым, кстати, сам же до этого обучал свой любимый народ. Как же после этого народ будет относиться к этим дискредитированным самим Творцом законам? Все это настолько далеко от самомалейшего правдоподобия, что Книгу Иова я бы, скорее, отнесла к плодам безблагодатного человеческого творчества, нежели могла поверить в такой извращенный демонизм Господа Бога. Ведь изначальный Космический закон, данный людям Творцом, призывает человека служить Истине. Когда же, руководствуясь принципом «Бог дал – Бог взял», Иегова отбирает этот закон, человек оказывается лицом к лицу с ложью, совершенно беззащитный и преданный в своих лучших чувствах. И по какому праву в этом случае от человека требуется мудрость большая, нежели у Бога? Если уж Бог так ведет себя, чего же ждать от человека?

Когда Иегова подвергает профанации Истину своего собственного закона, он убивает самого себя, а значит, – веру в себя. Он становится другим, – кем-то, кто находится вне истины. Ни для кого не секрет, чего он добивается, – безусловной веры в него самого и преданности лично ему, отбросив веру в какие бы то ни было ассоциируемые с ним законы. Со страниц Ветхого Завета словно звучит грозный призыв Бога Ягве: «Вы будете у меня подчиняться не закону, не справедливости, а МНЕ! И только МНЕ. А Я уже сам буду решать, быть ли мне справедливым или нет». Вероятно, ему бы очень понравилась фраза Ф.М. Достоевского: «Если бы оказалось так, что истина вне Христа, а Христос вне истины, то я скорее выбрал бы Христа, нежели истину». Это довольно скользкая фраза Достоевского и понимать ее можно по-разному, поэтому о ее справедливости я не берусь судить. Знаю только, что Достоевский имел в виду лишь одно: Христос есть высшая Истина, и если сама истина не всегда человеку видна, то уж Христа он найдет всегда, а там, где Христос, – там и истина. Личность Христа человеку всегда ближе, чем какая-то абстрактная истина. С другой стороны, такое утверждение Достоевского есть констатация большой духовной слабости современного человека, которому всегда необходимо опереться на кого-то более могущественного, чем он, получить поддержку от кого-то более сильного.

Все это понятно. Но Иегова – не Христос. У человека нет личностного, близкого к нему отношения, как к Христу, что бы там ни пытался утверждать А. Мень, трансформируя иудаизм в христианство. Не Иегова сошел на землю и отдал свою кровь за людей, а Христос. И именно Христос заслужил такое доверие к себе, благодаря чему Ему верят безоговорочно. Вправе ли на такое доверие был заслуживать Иегова? А. Мень, конечно, всячески «размягчает» эту историю о бедном Иове и «лепит» из нее нечто иное, приближенное к новозаветным духовным приоритетам, утверждающим некое неравенство в духовных вознаграждениях, призванное избавить человека от разрушающей его зависти. Описывая справедливое возмущение доведенного до крайнего отчаяния Иова, направленное против сего «божественного» произвола, Мень дает весьма изощренное, на уровне высших полетов мысли, которые случаются в современной адвокатской практике, оправдание поступкам Ягве. Оно, вероятно, удивило бы и самого Ягве, после чего, оправившись от первого шока, Бог Израиля тут же радостно закивал бы головой, – или что там у него есть: «Ну конечно! Все именно так и было! Спасибо Вам за то, что Вы так меня понимаете, как я и сам себя не понимаю!»

Итак, вот что придумал Мень: «…ропот не лишил его (Иова. – О.Л.) праведности в очах Божиих… Это может означать только одно: Богу неугодна успокоенность человека перед лицом страдания и несовершенства. Протест Иова рожден справедливым чувством, ибо человек, примирившийся со злом, даже из благочестивых побуждений, подавляет в себе святую жажду добра и совершенства, которая есть признак его богоподобия… Книга Иова не отрицает Божией справедливости; она лишь показывает, что не все объясняется только воздаянием. В этом ее огромное значение в истории Ветхого Завета. Она была создана на том перевале мысли, где старое богословие переживало трагический кризис» (21). В другом же отрывке Библии, где рассказывается об Аврааме, по приказу Бога ведущего на заклание своего сына Исаака, человек оказался более покладистым и чуть было не саданул любимое дитя топором. В самый последний момент Иегова таки вступился за ребенка, объявив, что он просто «шутки шутил», а Авраам и поверил. Тем не менее, Иегова одобрил такое подобострастное поведение Авраама. Складывается даже впечатление, что если бы Авраам отказался убивать своего сына, Господь сам «прибрал» бы дитя, в отместку за неповиновение его отца. Так что Авраам очень правильно сориентировался. «Знать бы, где упадешь, так и соломку можно было бы постелить»... Авраам знал (?). В другом же подобном случае Иегове почему-то понравилось бунтарство Иова. Иными словами, как бы человек не реагировал на бесчинства Бога, последнему все нравится. Ох, и разные же люди писали Библию!

Приведенный отрывок из книги Меня свидетельствует о том, что теперь уже грешное с праведным путает Мень: Иисус делал возможным «даровое» прощение преступников (при условии, – что немаловажно, – их искреннего раскаяния), а Иегова сыплет «даровыми» наказаниями (причем без всякого, даже самомалейшего предварительного выражения недовольства Богом его несчастных «избранников»). Здесь просто нарушается закон кармы, которую, по закону, создает себе только сам человек. Этой кармой наделяет его Господь, чего ни в коем случае последний не должен был делать. Ну откуда, скажите мне, у Бога может быть запас грехов? Грехи вбирает в себя только человек. Ясно, что Иегове пришлось прибегнуть к помощи сатаны и позаимствовать у него «немножко зла», чтобы причинить человеку боль. И что это, как не манихейство, в своем самом жестоком выражении: ведь огромным страданиям ни за что ни про что подвергается совершенно невинный человек. Даже в судебной системе существует презумпция невиновности: если вина человека не доказана, его следует отпустить, поскольку лучше виновный избегнет наказания, чем пострадает невинный. Может, у нас в миру какие-то извращенные представления о гуманности? Может быть, подлинная гуманность – это гуманность Бога Ягве?

Меня совсем не удивляет, что даже в «темных» проявлениях иудейского Божества священник Александр видит только благое начало. Ведь в собственном гороскопе о. Меня отразилась та же проблема, что была и у достопамятного «пророка» Мани, – соединение Черной и Белой Луны. У о. Меня оно находилось в знаке Льва, что и дало ему основание для поисков и нахождения любви там, где ее и не было. Иудаизм – религия закона, а не любви, религия объективного, «неподвижного» мира, и особым любвеобилием ее адепты от своих «языческих» соседей никогда не отличались. А если нечто подобное и можно было встретить у иудейских пророков (не у всех, конечно), то они ведь жили не настоящим, а будущим временем и вещали о делах завтрашнего дня. Пророки духовно были уже в христианстве, а некоторые – так и вообще на Страшном Суде в Конце Времен.

Если Господь Израиля может себе позволить наградить невинного человека «дарами», подобными тем, что он дал Иову, причем «безвозмездно», просто так, «для острастки», то он был глубоко далек от понимания внутреннего мира своего опекаемого. Он проверял его «извне», – значит, не мог знать его «внутреннего содержания», его подлинного отношения к себе, великому. Внутреннее же познается только через любовь, и не иначе. О какой любви Ягве толкует Мень? Ситуация с Иовом лишний раз свидетельствует о том, что буквально кричит со всех страниц Ветхого Завета: этот Бог несовершенен, чему выражением является отсутствие внутренней связи между ним и человеком. Принцип «чтоб боялись» используется тогда, когда нет любви. Любовь же дает абсолютное знание и понимание. Поэтому нам и трудно представить, например, чтобы Христос стал вдруг кого-то испытывать, насылая на него проклятия и проверяя, верен ли он Ему или нет. Любовь дает, во-первых, знание (со-весть), а во-вторых, сохранение всех божественных законов. Если же какой-то закон и нарушается (на глубинном же уровне никогда не нарушается ни один закон; внешнее нарушение может быть лишь иллюзией нарушения), то только для того, чтобы одарить человека каким-то неожиданным для него светлым даром, а не для того, чтобы несправедливо его наказать. Любовь никогда не допустит нарушения справедливости, на то она и любовь. Венера четко следит не только за любовной жизнью, но и за исполнением законов. Даже Страшный Суд будет проходить под неусыпным оком Венеры («…дам ему звезду утреннюю», – сказано в Откровении Иоанна). Она будет следить за тем, чтобы никогда не нарушалась мера и чтобы обеспечивалась гармония золотой середины.

Красноречиво об отсутствии любви в иудаизме говорит и «высокое» отношение в иудейском обществе к женщине, с такой наивной добросовестностью раскрытое в Ветхом Завете. Если верить Святому Писанию, женщина в те времена и пространства считалась не человеком, а домашним скотом. Именно этим можно объяснить готовность иудейских мужчин в случае самомалейшей опасности для собственной жизни выставить вместо себя выкуп в качестве женщины, которую враги (правда, с неудовольствием) могут растерзать вместо него. Более того: благородный отец, чтобы защитить своего гостя-мужчину, готов отдать на растерзание своих юных дочерей, «не познавших мужа». Вот бы удивились ветхозаветные иудеи, если бы узнали, что спустя пару тысячелетий их «наследники» христиане будут культивировать какие-то непонятные рыцарские идеалы благородства и чести, жертвуя своей жизнью ради прекрасной дамы! И эту религию о. Мень называет аналогом христианства, а ее носителей – воплощением Божиего Духа? Ну уж нет! Сей замечательный иудаизм, как я погляжу, никак не радует нас своим небесным любвеобилием. Подлинная любовь существует только там, где обе божественные природы равны друг другу, где равны мужчины и женщины, ибо любовь может быть только между равными. В противном случае ни о какой любви не может быть и речи.

А давайте теперь вспомним, кого Ягве призывал мужчин-евреев брать себе в жены. Только своих одноплеменниц! Если же тебя угораздило влюбиться в иноверку, смерть вам обоим, как бешеным собакам! И «кака така любовь»? О чем вы говорите? Вы будете любить только того, кого вам прикажут, в соответствии с соображениями практической пользы для вашей общины. Так вот откуда растут корни «революционной совести» большевизма, отвергающего любовь к «врагам народа», – из ветхозаветных идеалов иудаизма.

А многоженство и куча наложниц! При чем здесь любовь? Народу просто нужно было с космической скоростью элементарно размножаться. Нет, любви я здесь не вижу. Равно как и любви к Богу. Есть страх Божий, уважение к Богу, поклонение ему, подчинение его силе, но любви в иудейских писаниях не видно нигде. То, что иногда выдается за любовь, к сожалению, на деле таковой не является, поскольку все инициировано исключительно страхом перед почти непредсказуемой стихией непонятного ревнивого и комплексующего Божества.

А кровавые жертвы! Пусть не людей, пусть животных, но животные – тоже живые существа и тоже жить хотят. Богу, видите ли, «приятен» запах горящего мяса, и он добреет душой, когда ему предоставляется возможность обонять его (это Богу-то! – обонять). Тем самым хитрые иудейские священники «дают взятку» Богу с целью избежать каких-то грозящих с его стороны неприятностей или даже получить от него какую-либо помощь. Причем свой «подарок», нимало не жеманясь, Господь выбирает себе сам: «Сожгите мне тех-то и тех-то, в таком-то и таком-то количестве, там-то и там-то и в такой-то день». А давайте с вами подумаем: товарно-денежные отношения могут ли органично сосуществовать с любовью? Принесение животной жертвы есть символ человеческого страха. Утверждение принесения жертвы как закона есть утверждение страха. Где господствует страх? В оскверненном материальном мире. Стало быть, иудаизм, как и любая языческая религия, утверждал одни и те же духовные ценности. Язычники занимались практически тем же: приносили такие же жертвы своим богам, только называли их иными именами. Так что сам по себе монотеизм, по-видимому, – отнюдь не гарантия просветленности религии, если на практике применялись те же языческие ритуалы, что и в других, конкурирующих, а потому ненавистных для иудаизма религиях. Подобно окружающим «светлый очаг» еврейских поселений языческим иноплеменникам, иудеи снабжали водой ту же мельницу материального плана бытия, разворачивающегося в мировой истории вплоть до включения христианских времен.

 

Что в иудаизме было собственным обретением, а что – фантазией исследующих его ученых, каждый из которых отражал уже не столько иудаизм, сколько свое видение иудаизма, свои собственные проблемы, созвучные с какими-то иудейскими темами? Об этом можно говорить и говорить бесконечно. Какой-нибудь Щекин или Дугин видели в нем одно, Мень – другое, Каныгин – вообще третье, находясь где-то посредине между ними, ближе к Дугину и Щекину (только без присущего им экстремизма). Истина обычно бывает посредине, однако нам на эту формулу рассчитывать, я думаю, не стоит. Есть еще масса других исследователей, не упомянутых мною в данной работе. Уж кому-нибудь из них, я думаю, удалось-таки раскрыть загадку иудейской доктрины.

Пристрастное отношение А. Меня к иудаизму делает его порой необъективным в оценке духовных постулатов других религий. Его глубоко не устраивает древнеарийский по своей сути постулат кармического воздаяния (на Дальнем Востоке его называют «карма», на Ближнем Востоке – «зарма»). Карма есть закон справедливости, делающий человека ответственным за свои поступки. С точки зрения этого закона, то, что произошло с Иовом, противоречит всем существующим законам кармы: если человек чист, зло к нему просто «не пристанет». Ведь зло – в самом человеке, а не вне его. Если это зло наличествует «внутри», в душе человека, оно неизбежно проявит себя и «снаружи», согласно закону объективации внутренних смыслов. Обрушившееся на безгрешного Иова зло разрушает эти законы объективно-субъективного, целостного мира и подвергает насилию невинную человеческую душу. И коль скоро о. Мень приемлет такой способ общения Творца со своими созданиями, каким последний порадовал Иова, нетрудно догадаться, почему так не любит о. Александр закон кармы и кармических перевоплощений.

Печальный итог не слишком высокого духовного и интеллектуального развития человечества на современном жизненном этапе привел к ужасающим последствиям для его духовного здоровья. При общении со многими религиозными людьми у меня сложилось стойкое впечатление, что, принимая какую-либо конфессию, человек тут же становится «партийным», утрачивает право на истину и рассматривает те или иные духовные концепции не с точки зрения их разумности, а с точки зрения возможной опасности с их стороны для догматической сферы той религии, к которой он принадлежит. Вот принято было на Никейском соборе считать злом астрологию, магию, алхимию, теорию перевоплощений, – и тут же истиной было объявлено именно это положение и за все последующие века на официальном уровне даже не вставал вопрос об их пересмотре. Такое впечатление, что в христианстве «служат» лишь те, кто совершенно не в состоянии мыслить самостоятельно. Видимо, в духовные семинарии набирают людей только определенного психотипа, поощрительно называемого «смиренным», а потому «богоугодным». И о. Мень, в соответствии со свойственной христианам «цеховой солидарностью», на страницах III тома «Истории религии» «объективно» разбивает в пух и прах «духовно чуждую» христианству идею перевоплощений. При этом, конечно, сама идея ему глубоко безразлична, коль скоро религиозный генералитет дал когда-то отмашку на ее устранение. Посему в своих рассуждениях на эту тему Мень интересуется не столько ее сутью, сколько тем, как бы ее удачнее опровергнуть. Там же, где доводов ему не хватает, он просто (то есть, – «и так») ее отрицает.

Умилительное впечатление оставляют искренние заверения о. Меня своих читателей в том, что тема перевоплощений крайне редка в мировой религиозной системе знаний и ею почти никто не пользуется. Она существует только в отдельных дальневосточных концепциях, – в брахманизме, индуизме, буддизме и других «невлиятельных» учениях. В Иране ее нет (плохо искал о. Александр). В Палестине и на близлежащих территориях ее тоже нет. Она слегка показала свои ушки в Пифагорейском учении и некоторых (немногочисленных и невлиятельных, разумеется) учениях античного мира. Но это – только оттого, что соответствующие античные учителя так или иначе пересекались с учителями Дальнего Востока. А так, – ну кто о ней слышал, об этой идее перевоплощений? Не было бы теософов и других новомодных оккультистов, – никто бы вообще ничего о ней не узнал, и жили люди бы себе спокойно, горя не знали. Таким образом, – заключает Мень, – идея перевоплощений есть происки враждебных индуистских сил, стремящихся затащить в свое зловредное болото светлый семитско-христианский разум.

То же самое, конечно, можно сказать и о многих научных открытиях последних времен, за которые прежде Церковь сжигала людей на кострах. С такой же фанатичной убежденностью ее представители требовали, чтобы Галилей отказался от своей уверенности в том, что Земля вращается вокруг Солнца, поскольку такое положение дел не входило в их планы. В их религиозной парадигме в этом случае не все «вытанцовывалось» так, как они этого хотели. Да и разве количество знающих хоть каким бы то ни было образом коррелирует со справедливостью данной теории? Многие ли знали о вращении Земли? Знал античный философ Аристарх Самосский, над которым по этому поводу весело потешался Аристотель, используя свою излюбленную, насквозь материалистическую фразу: «Это противоречит очевидному». Судя по всему, о вращении Земли и планет не могли не знать древние арии, прилетевшие со звезд Большой Медведицы. 17й наск их священной книги Авеста (он соответствует аркану Таро «Звезда») посвящен астрологии. А поскольку астрология пользуется знанием не только о физических, но и об астральных (называемых кармическими) планетах, тема реинкарнации входит в область ее положений.

Существует несколько кармических планет. Это – Лунные Узлы, Селена и Лилит. По ним можно определить самые главные духовные наработки человека в прошлых воплощениях. Кармические планеты указывают на наши прошлые заслуги, и уже одно это является свидетельством того, что человек появился здесь не впервые и сей мир свалился ему на голову тоже не впервые. Он здесь уже кое-что знает, кое-что ему давно знакомо. Кроме того, есть две трансцендентные планеты, отвечающие за прошлое время, – Приап и Рази. Уж они-то работают так, что никогда не оставят человеку сомнений относительно того, что с данной ситуацией он уже когда-то встречался.

И все это богатство знаний древних ариев еще в давние времена разошлось по белу свету. Если же кто-то что-то забыл, – то карма у белой расы такая, что она растеряла свои материнские знания. Но, поскольку астрология была важнейшей наукой у зороастрийцев, митраистов, ессеев, они прекрасно знали о перевоплощениях, что бы там о. Мень ни говорил. Мы очень многое потеряли. Разве дело только в астрологии или теории перевоплощений? Это далеко не полный набор утраченной белой расой информации. И самое главное в утраченном – то, о чем мы даже не догадываемся. Вот какие знания будут возрождены в преддверии Космического Суда (вспомним «жену», рождавшую в муках младенца, – новое Слово Божье, – ведь новое всегда есть «хорошо забытое старое»).

Тема перевоплощений – это тема четырех форм времени, учение о которых существует в маздеизме-зороастризме. В христианстве от него практически ничего не осталось. О перевоплощениях знали первохристиане, поскольку они использовали астрологию, о чем свидетельствуют изображения на иконах в раннехристианских храмах четырех животных неподвижных знаков Зодиака. Так что учение о реинкарнации, также как и астрологическая наука, никак не могут быть «чужеродными привнесениями» с беспросветного Востока. Наоборот, на Восток они попали как раз от переселившихся туда с территории Предуралья древних арийцев. Это – наше учение, учение белой расы. И если оно было неведомо семитам, то надо, наверное, самому быть семитом, чтобы очень верить в правоту всех религиозных положений иудаизма, равно как и в справедливость его непредсказуемого Бога, и считать, что «все остальное – от лукавого». Таким счастливым свойством я не обладаю, а потому мне приходится постигать истину самостоятельно и не надеяться на «чужого дядю» из Ветхого Завета.

Считая идею реинкарнации исключительно достоянием теософских школ, совершенно справедливо не вызывающих большого доверия у современных христиан, А. Мень эту «теософскую веру» объясняет следующим: «Свойственная человеку приземленность духа препятствует ему вообразить реальность каких-то иных измерений бытия, поэтому теософская теория реинкарнации привлекает многих тем, что таинственное и трудно представимое посмертие вводится ею в рамки привычного и осязаемого» (19). Здесь мне хочется объяснить умудренному духовным опытом автору одну простую вещь, что в сотворенном мире нет и никогда не будет ничего нового, по сравнению с виденным прежде. Идея кругового вращения в природе является красноречивым тому подтверждением. Каждый элемент этого мира включает в себя весь мир, поэтому совершенно правильно Гермес Трисмегист когда-то сказал: «Как вверху, – так и внизу». Мир материальный представляет собой инвариантную «кальку» с мира духовного, а мир андрогинный устанавливает закон соответствия между ними. Все проявляется во всем. И что же здесь удивительного, если за пределами этой жизни работают те же законы? Бог-то у нас один. И мир один, но состоящий из трех компонентов, повсеместно отражающихся друг в друге. Объяснять же сходство духовного и материального «приземленностью духа» «попахивает» тем же самым преступлением, которое раскололо в свое время Церковь на две части, – условно духовную (католичество) и материальную (православие). Это преступление называется потерей любви, божественной связи между духовным и материальным. И если уж кому-то не улыбается перевоплощаться именно на Земле, то теория реинкарнации и не привязывает все воплощения к этой планете. Вполне могут быть и другие планеты, и другие планы бытия. Но в любом случае человек на этих планах уже получил какой-то опыт, сделал что-то, благодаря чему рождается в новой жизни не с «пустыми руками», а с какими-то своими наработками, талантами, – с одной стороны, – а также страхами и проблемами, – с другой.

Современное общество превыше всего на свете ставит не религиозную веру, а веру в науку (имеются в виду точные науки, в которых используются математические доказательства). Ни то, что теория реинкарнации истинна, ни то, что она – ложь, – на сегодняшний день наука доказать пока не в силах. Астрология же имеет свои доказательства, но они – из области не материальной, а, скорее, андрогинной, поскольку речь идет о сфере души, которую не всегда положишь под микроскоп. Частично астрология «материальна», как любая уважающая себя точная наука, частично – внематериальна. Кроме того, в современной астрологии, судя по всему, не существует еще направления, которое представляло технику вычисления прошлой жизни человека. Возможно, потому, что речь идет о душе, которая свободна делать свой выбор и не может детерминироваться никакими объективными показателями. Мы же привыкли во всем опираться на безукоризненные доказательства физико-математического плана. Многие ученые-физики уже давно бьются над загадкой времени. Очень интересны в этом отношении работы Н.А. Козырева, отвергаемые многими ортодоксальными учеными. Я полагаю, что рано или поздно наука придет к доказательству теории реинкарнации и это открытие, скорее всего, будет сделано в лабораториях по изучению вопросов, связанных со временем.

Сейчас в идею перевоплощений можно просто верить или не верить, – как кому понравится. Но поскольку приближается эпоха Весов, символизирующих прошлое, да к тому же недавно наступила эра необыкновенных открытий, – эра Водолея, – открытие теории реинкарнации, неразрывно связанной с памятью прошлого, уже не за горами. Все происходит в свое время.

Что касается меня, то теория перевоплощений представляется мне самым разумным из всех известных мне вариантов объяснения того, с чем нередко приходится встречаться человеку в жизни. Это именно тот случай, когда можно сказать: если бы теории реинкарнации не существовало, ее следовало бы придумать. Однако есть масса других, изощренно-хитроумных объяснений по каждой из спорных жизненных ситуаций, наводящих нас на мысли о далеком прошлом, и я могу лично от себя привести их великое множество. Объяснения – объяснениями, но все они – как внешняя замазка со своим собственным составом на каждый конкретный случай. Идея же реинкарнации – это целостная система, объясняющая все сразу. Дробление объяснений может вызвать доверие разве что у материалистически мыслящих субъектов, которых сейчас среди христиан огромное количество. Этот стиль мышления я называю «неумением видеть за елками леса». Все возможные научные объяснения не снимают одного, самого важного вопроса, – вопроса о космической справедливости, на который как раз и опирается теория перевоплощений. И здесь мне снова придется привести слова А. Меня, не желающего признавать никакой правды за реинкарнацией: «…в свете этой доктрины тайны жизни якобы становятся объяснимыми и понятными. Особенно соблазнительна простота, с какой тут решается вопрос о причинах страданий и одаренности. Легко может показаться, что адепт учения о реинкарнации получил в руки ключ от всех загадок бытия» (19). Вот даже как. Слишком все просто, считает отец Александр. Ему подавай сложности, препятствия, преодолевать которые просто обожает иудейский народ, считающий себя вечным страдальцем и чрезвычайно гордящийся этим. А как же насчет формулы, что «все гениальное просто»? И уж проще самого Господа ничего в этом мире нет. Простота есть символ близости к первоисточнику, к Творцу. Материальный же мир очень запутан и сложен. Именно это и сделало его восприимчивым ко злу, в отличие от возмутительно простого мира духа.

Итак, кому-то нравится простота и лаконичность, кому-то – гонки с препятствиями. И Мень действительно прибегает к сложностям (точнее, к стандартным аргументам из области материальных наук), чтобы без помощи идеи реинкарнации объяснить соответствующие мировые явления. В частности, спонтанные воспоминания некоторых людей о своих прошлых жизнях он хладнокровно относит за счет «генетической памяти» человека о том, что происходило с каким-нибудь из его предков. То же, что весьма нечасто люди видят себя в облике своих предков, куда чаще подключаясь к информации о генетически совершенно чуждых им людях, данного автора абсолютно не смущает: он уже высказал свое мнение, и покончим на этом.

В память предков о. Александр верит, а вот в память души – ну никак. Что это, как не свойственный дохристианской идеологии биологический детерминизм? А сейчас я приведу совершенно «убойное» подтверждение этого нехристианского состояния сознания О. Меня. Вот что он пишет в «Истории религии»: «Действительно, казалось бы, чем, если не перевоплощением, объяснить раннюю одаренность таких, скажем, людей, как Паскаль или Моцарт? Тем не менее вывод этот не столь безусловен, как представляется на первый взгляд. Неравномерность дарований среди людей очевидна, однако она в значительной степени может быть объяснена без помощи реинкарнации, в свете того, что нам известно о комбинациях генов и других биологических факторах наследственности. Это, впрочем, внешняя, чисто природная сторона дела. Неравномерность даров и способностей имеет и духовный смысл. (А вот теперь внимание: криминал! – О.Л.) Именно благодаря ей становится возможной тесная органическая солидарность и взаимосвязь между людьми. В живом организме специализация, взаимодополняемость и координация частей и функций есть признак высокоразвитой структуры. Человечество не только как идея, но и как реальность есть организм… Разумеется, внутри этого всечеловеческого организма отношения могут носить аномальный характер. Но это есть лишь болезнь организма, а не его естественная природа. Задача религии и нравственности как раз и заключается в том, чтобы бороться с этими искажениями первозданного облика человечества. Поэтому когда мы сталкиваемся с фактом неравномерности и разнообразия талантов, совершенно излишне объяснять его перевоплощением» (19).

Таким образом, отец Александр приходит к парадоксальному для христианства утверждению: человек – не Образ Божий, а только частичка этого Образа, маленькая его деталька, «часть организма». Образом же является некое абстрактное человечество, несмотря на то, что ни чувствовать, ни мыслить оно не может, потому как нет у него собственной души. Ведь жизнь субъективному я дает только душа, и вне ее никакой жизни нет. Мень заменяет целостность и единичность человека целостностью и единичностью человечества. Следовательно, он человека «объективирует». Над субъективностью человеческой души он ставит объективность человечества, еще точнее, – человеческого рода. Что это, как не языческое и ветхозаветное состояния сознания, взятые в глубоком синтезе? Идея человечества – это идея объективированная, лишенная свободы личностного я. Именно субъективизм, а не объективизм, является показателем целостности. Слезинка ребенка, о которой писал Достоевский, – это свидетельство равноправия одного живого существа с целыми народами; более того, ценность этого живого существа превосходит ценность всех народов, потому что у него есть душа, оно – целое. У народов же души нет. Полагать иначе, – то же самое, что ставить часть на место целого, множественность – на место единичного, то есть совершать люциферианский грех. Господь создал не человечество, Он создал человека, который затем по принципу умножения породил (не создал!) человечество. Единое – в человеке, он – исток и творческое живое начало, родственное Богу, ведь Бог тоже Един. В каждом человеке отражается Господь, но не в человечестве, ибо Он – Единое, а человечество есть множественное. Подчинение человеческой души бездушному человечеству – это то же самое, что подчинение живого неживому, целого – части, благодати – закону, а свободы – необходимости.

Если человек – не целостное существо, значит, – он не свободен, ибо подчинен целому. Без этой свободы ему никогда не доступно будет познание всего Абсолюта, потому как полноценную идею этого Абсолюта нести в себе не может. О какой тогда свободе может говорить свободолюбивый, ввиду скопления планет в Водолее в его радиксе, А. Мень? «Свобода – нелегкий дар, ее даже называли даром страшным. Но без нее невозможно осуществление подлинного человека», – пишет он (19). И что же он называет подлинным человеком? – Часть вместо целого. Скромность, конечно, – сестра таланта, но все должно быть в меру. Чрезмерная скромность человеческих претензий Меня лишает моделируемого им человека и свободы, и творческих возможностей. Если человек не самостоятелен, не автономен, он не сможет ничего и создать.

Самое удивительное, что подобный материалистический детерминизм в осмыслении природы человека, при котором целое заменяется частью, не мешает А. Меню яростно обрушиваться на сторонников идеи перевоплощения с обвинениями в лишении человека идеи свободы: «Человек, согласно теософскому учению, страдает из-за последствий своей кармы: грехи, совершенные в предшествующих инкарнациях, отражаются на последующих. Такой взгляд примиряет человека с любым страданием и с любой несправедливостью. Но если принять его, то становится ясным, что кармический закон лишает человека свободы и, следовательно, нравственной ответственности» (19). Честно говоря, я совсем не понимаю, какие пируэты логики могли привести человека к такому неожиданному заключению. Это даже напоминает знакомую с детства не очень остроумную шутку: «Да будет свет!», – сказал монтер и перерезал провода». Как же так? Ведь если человек осознает, что он получает справедливое воздаяние за все грехи, которые он совершил в прошлом, используя свою свободу, то теперь уже он лишен прежней свободы. Теперь его жизнь жестко детерминирована кармическим роком и ему очень сложно выйти из-под влияния этой кармической предопределенности. Во многом он уже перестает быть свободным, но эту свободу не отнял у него никто, – ни Бог, ни Дьявол, – только он сам. Осознавая это, он принимает весь груз ответственности за свои поступки на себя. Зная о наказании, он не будет совершать подобного впредь. А это и значит, что он обретает чувство нравственной ответственности, в котором по непонятному для меня движению сознания А. Мень обвиняет сторонников идеи реинкарнации. Говорить, что «кармический закон лишает человека свободы», – это то же самое, что говорить, что система юриспруденции лишает преступников свободы. Если человек совершил преступление, он совершил преступление в первую очередь против себя. Его энерго-информационный канал связи с Богом и миром подвернулся деструкции, был искажен. И в результате по этому же каналу и в соответствии с характером его преступлений к нему возвращаются все его деяния. Он не имеет уже больше свободы получать все, чего бы ему захотелось. Наоборот, у него отнимется даже то, что, казалось, он получил заслуженно. А как бы Вы хотели, отец Александр? Разве можно на свободу выпускать преступника? Он же тогда, наглея от своей безнаказанности, будет еще больше «звереть» и никогда уже в дальнейшем не сможет «замолить» свои грехи.

«Как вверху, – так и внизу». Неужели А. Мень думал, что судебная система, придуманная человечеством, есть какое-то ноу-хау человеческого ума? Отнюдь. Все здесь построено в полном соответствии с законами небесными. Мир Гетиг отражает мир Меног. Знаки «внутреннего» Зодиака, символизирующие мир Меног, по своим характеристикам приближаются к соответствующим им знакам «внешнего» Зодиака, известным многим из нас. А вот следующий пассаж Меня: «Личность может сознавать, что несет последствия своих ошибок, или же, по принципу «солидарности», – свою причастность к «грехам отцов», но если обычные люди не помнят о своих прежних инкарнациях, то они не могут сознательно отвечать за поступки существ, о которых ничего не знают… Иными словами, даже если и признать перевоплощение, то отсутствие памяти о прежних жизнях наглухо отделяет человека от его предыдущей жизни и тем самым снимает с него ответственность за нее. И таким образом человек превращается из свободного существа в слепую игрушку закона» (19). Золотые Ваши слова, отец Александр! Личность должна знать о своем прошлом, а нынешнее незнание ее есть свидетельство «темноты и забитости» сознания современного человека, – отчего он и страдает. Только просветленные люди (а их больше всего на Дальнем Востоке) могут помнить о своих прежних воплощениях. И для того и существуют религиозные учения, чтобы давать людям ту информацию, которую последние, в силу своей непросветленности, еще не знают. Именно потому наш мир таков, что мы плохо знаем, кто мы такие, каковы наши внутренние резервы и возможности. Мы не знаем сами себя. Нормально ли это? Официальное христианство, к слову сказать, и вовсе считает человека каким-то стабильно-пассивным существом, не способным на развитие. Какие мы есть сейчас, – такими мы якобы были и прежде, такими же будем и в преддверии Страшного Суда. Судя по всему, материалистически извращенное христианское учение постулирует, что человек в своей жизни должен оставаться одним и тем же, занимаясь исключительно бытовыми делами, а когда придет время перейти к чему-то духовному, ему позволено будет ограничиться лишь слепым исполнением стандартных христианских ритуалов и соблюдением постов. Обо всем остальном беспокоиться добропорядочному человеку не след, ибо за него это сделают заботливые служители Великого Инквизитора. На мой взгляд, подобные формы духовной жизни лишь льют воду на мельницу круговых законов природы и не выводят человечество за их пределы. Вот только мне интересно, как святые отцы отвечают на вопрос о том, откуда, из каких таких глубин сознания могут взяться последний и окончательный Страшный Суд и Воскресение, если человек будет заниматься исключительно магией ритуальных ежегодных Рождеств и Воскресений. Последние так и будут бесконечно повторяться, и никогда мы не выйдем на иной уровень, если не станем делать что-то новое, что проходит «вне ритуалов».

«От самого рождения своего люди нуждаются друг в друге, нуждаются в тех, кто производит их на свет, воспитывает, учит, оказывает то или иное влияние, доставляет радость, приобщает к своему опыту. Даже те, кто, казалось бы, сами ничего не могут дать другим (например, тяжелобольные), имеют свою миссию в мире, так как нужны тем, кто о них заботится» (19), – так о. Мень оправдывает «кажущиеся» несправедливости, происходящие в мире. На то есть, – говорит о. Александр, – свои объективные причины, а вы здесь совершенно ни при чем. Кстати, понимание того, что мы есть частички чего-то куда более важного, чем мы сами, приходит далеко не легче понимания того, что все с нами происходящее есть следствие наших собственных ошибок. В первом случае человек попадает в ситуацию «объективированного» бессилия перед лицом неумолимого рока, с садистской жестокостью избравшего именно его для обозначения страданий этого непонятного существа по имени Человечество. Во втором случае мы знаем, что все зависит только от нас, а потому чувствуем себя значительно лучше. Человеку, как субъективному существу, крайне важно осознавать, что он – полноценное создание Божье, способное свободно управлять своей жизнью. Данная позиция, конечно, крайне неприятна и дерзновенна, с точки зрения «свободолюбивого» А. Меня. Он предлагает иначе смотреть на нашу жизнь. Не стоит искать в себе истоки каких бы то ни было духовных заболеваний, требующих безотлагательного врачевания. Вы не виноваты, и с вами все в порядке; это просто Отец наш Небесный распорядился так, и не вам о том судить. Все происходит мимо вас, и от вас здесь ничего не зависит. А если уж кому доведется родиться ущербным или больным, с кем внезапно приключится какая-либо беда, – ну, не повезло, и все тут! Что еще о. Александр может сказать? Утешайтесь словом Божьим и, – Бог даст, – на Страшном Суде вам-таки позволят стать такими, как все. Или – еще более удачный эксклюзив утешения «от А. Меня»: подобно тому, как Господь любил своего Иова (за что и бил!), так и вас, бедных и несчастных, Он любит. Так что вы – просто счастливчики и не понимаете своего счастья. А ну как Господь одумается и заберет у вас свои «благодеяния». Станете опять здоровенькими, но при этом отверженными, «нелюбимыми». Так что радуйтесь, пока не поздно, своей ущербной жизни! На это мне хочется ответить словами одной современной песенки: «За дерзость, царица, меня прости. Ты в милости, как в ярости. И в светлый час, и в час беды избавь от царской доброты!»

Вот бы порадовался бл. Августин, глядя на своего духовного наследника о. Меня! «Мόй ученик!», – с гордостью сказал бы о нем святой Аврелий. Оба эти праведные христианины бесконечно влюблены в «вечно новый и юный» Ветхий Завет (к сожалению, и в наши дни не самые его лучшие правила детерминируют порой нашу жизнь). Согласно его законам, от человека в этой жизни ничего не зависит: каким Господь его создал, таким ему и быть. «Хочу – казню, хочу – милую». И это называется свободой! Что же тогда несвобода? Впрочем, мы это уже выяснили: когда человек осознает, что все, что с ним происходит, является результатом его прежних деяний. Т.е. осознание своей самостоятельности у Меня называется несвободой. На мой же далеко-не-ветхозаветный взгляд, свобода обусловливается лишь уровнем человеческого самопознания. Чем глубже человек познает себя, – тем он свободнее. А знать ему нужно не только свое настоящее, но и прошлое, и тогда в его настоящем будет открываться и будущее, и вечность.

Люди, отвергающие карму, отвергают связь субъективного и объективного, свободы и необходимости, вызванной последствиями неправильного использования этой свободы. Карма есть объективация такой свободы, несущей в себе зародыш своего отрицания. Одно порождает другое, потому что над всем в этом мире стоит Смысл. Когда человек совершает негативные поступки, он поступает свободно, проявляя свое субъективо-личностное начало. Если за этим ничего не последует и ему «ничего за это не будет», тогда разорвется связь субъективного и объективного. В противном случае, если бы этой связи не существовало вообще, то не было бы и самого мира, – такого, каким мы его знаем. Но поскольку он есть, эта связь существует. И она приводит к реализации «закона бумеранга»: совершенное в субъективной сфере жизни «объективируется», то есть переходит в объективную сферу бытия. Поступок влечет за собой притяжение «косной материи». Негативный поступок разбивает то, что его породило, – человеческую свободу. Совершивший грех против своей свободы (подлинная свобода основана на любви, и если какое-либо человеческое деяние направлено на разрушение любви, то это и есть преступление против свободы) теряет ее и порабощается объективированными последствиями своего греха. Он «прогибается» под безличную машину закона кармического воздаяния. Поступок-то человек совершает из своей свободы. А вот последствия этого поступка уже жестко детерминированы. Субъективное порождает объективное, и это объективное ослабляет уже само субъективное, заставляя его впредь быть умнее.

Христианские отцы ничего не хотят доверять человеку, даже его собственную судьбу, которую, казалось бы, именно человек должен сам себе выбирать. Есть в христианской доктрине такое хитрое, оставшееся из ветхозаветной эпохи «смешения», выражение, – «Промысел Божий». Вот горе у нас, – мы здесь ни при чем: все он, Промысел Божий. «Человек, по учению христианства, приходит в падший мир, мир, который «во зле лежит», и приходит как активно действующее существо, участник борьбы добра и зла, – пишет Мень. – Даже реальность высшего Промысла не парализует его свободы. Трагичность несовершенного мира есть та среда, в которой выявляется и призвано возрастать духовное начало человека (Все-таки «призвано возрастать», но о. Мень, конечно, никогда не признается, что речь идет об эволюции: он не любит это «дарвиновское слово», хотя сам к материалистическому детерминизму находится едва ли не ближе, чем сам Дарвин! – О.Л.). Говоря о Промысле, современный христианский философ пишет: «Цепь вещей, событий и требований смыкается вокруг тебя и на тебя смотрит. Смотрит на тебя «оно» – положение – да нет же: это совсем не «оно», а Он!.. Ни в чем не старайся себя уговорить, оставайся правдивым, но будь пробужденным, прислушивайся, и в один прекрасный день тебе станет ясно: это Он смотрит на тебя, к тебе обращается и ждет твоего ответа. И теперь ты вступаешь живым в это единство и действуешь на этом основании вследствие того обращения к тебе и того ожидания твоего ответа. Вот это и есть Промысл. Тут уже ты не только думаешь, но и действуешь. Тут открытость и готовность... Это значит, что Промысл – не готовый заведенный механизм; он совершается творчески, из новизны свободы Божией, но «также» и из новизны нашей маленькой человеческой свободы» (Р. Гуардини. О Боге Живом. Брюссель, 1962, с. 15) (19).

Промысел Божий, конечно, существует, но чаще всего в его образе выступает «элементарная» карма, которая есть не что иное, как результат действия законов Господа. «Он смотрит на тебя и ждет твоего ответа», как пишет Гуардини, – это Господний призыв пробудить твою память. Господь ждет, что ты перестанешь обвинять в своих бедах других и «этот падший мир», когда ты перестанешь искать «объективные» причины своих несчастий и поймешь, что все их причины – субъективны. Это – твои проблемы, которые ты не хочешь решать. Если ты согрешил и не покаялся, то совершенный грех остался в тебе, отпечатался в твоей душе. Ты стал его носителем, хотя в «материальном» времени все уже быльем поросло. Но сам-то ты после этого не стал другим, ты остался тем же, а потому при любом удобном случае снова можешь встретиться с самим собой «вчерашним», когда вдруг столкнешься с каким-то неожиданным внешним препятствием. Все, что нужно понять человеку, – это то, что грешить глупо и опасно. Закон кармы существует для того, чтобы человек самостоятельно открывал в себе божественные законы и заповеди декалога, если он интуитивно не чувствует (ибо нет памяти!) необходимости их соблюдения. Ведь что такое интуиция? Это – результат нашего накопленного опыта. Мы не можем знать ничего, с чем мы никогда не сталкивались прежде. Хотя, безусловно, в отдельных случаях мы можем решать и непривычные для нас задачи, используя закон аналогии с чем-то, нам уже известным.

Замечательно, что Мень приводит слова человека, который говорит, что Господь обращается к человеку для того, чтобы тот Его понял. Значит, он не отрицает ценности человеческого разума и допускает, что с течением времени этот разум может значительно усовершенствоваться и (о ужас!) человек сможет знать и видеть значительно больше, чем он знает и видит сейчас. Хоть в этой свободе Мень ему не отказывает, – и на том спасибо, от всего человечества. Правда, Меню может не понравиться, если человек увидит свою искаженную злом природу (он-то, судя по всему, относит весь грех только к «падшему» миру) и прошлые, забытые грехи, но поздно уже будет: дверца знания будет раскрыта.

Я полагаю, что есть два варианта человеческой судьбы: следование своей карме, или изживание человеком на протяжении всей жизни своих собственных грехов, и следование пути, указанному Промыслом Божьим. Думаю, что мне не надо вас убеждать в том, что второй путь является более совершенным. На него становится далеко не каждый из нас, а только тот, кто уже сполна расплатился за свои грехи и полностью очистил свою природу. Несовершенному человеку Господь не доверит никаких свершений, ибо несовершенный, расколотый и не познавший самого себя человек не способен справиться с таким заданием. Закон кармы, например, никогда не объяснит мистерии жизни Иисуса Христа. Но и в Его случае тема кармы все же присутствует, только речь идет о карме не самого Иисуса, чистого и безгрешного, а о карме всего человечества, чьи грехи Он взял на себя. Он мог это сделать, и кто угодно на Его месте оказаться бы не смог. Но в любом случае страдания, которые понес за нас наш Спаситель, не были незаслуженными. Любое страдание имеет свою причину, ибо в мире существует закон воздаяния. Христос искупал всеобщую человеческую вину, снимая с нас целый объективированный пласт искаженного грехами бытия, тем самым освобождая от довления внешнего мира, чтобы мы совершили «прыжок из царства необходимости в царство свободы» и погрузились в органичное для нас и родное субъективное бытие. Он просто ослабил наши «объективированные» цепи для совершения субъективной революции в нашем сознании. Мы получили прощение и право продолжить нашу человеческую эволюцию (ой, мне, как и о. Меню, тоже не нравится это слово, но что делать!)

На Дальнем Востоке, где обыденной считается тема реинкарнаций, даже существует представление о схождении особых просветленных людей на землю исключительно ради помощи другим, пребывающим во тьме незнания. Так что даже на Востоке закон личностной кармы не детерминирует все происходящее с человеком. Есть люди, которые живут «вне кармы».

Что касается библейского Иова, то в его судьбу вмешалась безусловная внекармическая сила, вызванная ветхозаветным тандемом Бога с Дьяволом. Кстати, может, потому и постулируют «благотворное» сотрудничество доброго и злого начал представители голубой расы, что они не ведают своего духовного прошлого? Вероятно, наблюдая за тем, как несчастья один за другим обрушиваются на безвинного человека, они, не зная о законе кармического воздаяния (возможно, этот человек просто хорошо нагрешил в прошлом, о котором они даже не знают), приписали это какому-то труднопонимаемому Промыслу Божьему. Трудность в понимании – свидетельство слабости сознания, что, в свою очередь, является знаком возможности для человека смешения добра и зла. Итак, в представлении «простых пастухов», неизвестно, по какому праву взявшихся за создание серьезного религиозного учения, события развивались следующим образом. Иудейский Бог, скандальный, несовершенный и крайне неуверенный в себе, как и «породившие» его творцы-создатели учения, выхвалялся перед своим другом Дьяволом в том, как верны и преданы ему люди. Дьявол и «поймал» его на гордыне и тщеславии, начав поддразнивать, говоря, что не верит в эту преданность и верность. Пришлось Богу доказывать, что он не солгал. Доказывал до тех пор, пока человек не вспомнил, что он все-таки человек, а не животное, и возмутился, подвергнув сомнению истинность столь слабо работающих божественных законов. Все это говорит только об одном: там, где человек не находит причины появления зла, он начинает приписывать это зло самому Творцу, прикрывая факт сего видимого неподобства нашим слабым человеческим разумением. Стало быть, так Ему надо, такова, видите ли, недоступная нашему слабому уму божественная справедливость, и не нам о том судить.

«Библия… не позволяет видеть в его {человека}страданиях обязательно «кару». Именно об этом говорит книга Иова, которая вся посвящена теме страдания и возмездия… Теория перевоплощения упрощает эту проблему, заключая трагичность бытия в рамки рационально понятой схемы. Перевоплощенец не может вместе с Иовом восстать против зла, а будет скорее на стороне его друзей, которые упорно настаивали на том, что бедствия всегда есть лишь наказание за грех», – пишет А. Мень (19). Стало быть, если человек принимает во внимание закон реинкарнации, он смиряется перед злом. Этот христианский постулат о. Александра являет собой пример знаменитого тертуллианского «абсурда», разбивающего все разумные логические построения (технику мышления в духе «абсурда» прекрасно освоили все христианские служители и используют ее для утверждения своих взглядов, успешно заменяя ею необходимые разумные доводы в тех случаях, когда этих доводов у них просто нет).

Все верно, только, – опять-таки, – с точностью до наоборот. Если человек знает о неминуемом воздаянии, он способен полностью контролировать ситуацию. Если он не мазохист и не хочет подвергать себя страданиям и лишениям, грешить он просто не будет. Он не смиряется перед злом. Наоборот, он не смотрит на зло с позиции пассивного наблюдателя, поскольку знает, что это зло – следствие его личных действий. Оно присутствует в его душе в «свернутом» состоянии и только ждет случая, чтобы развернуться во всю свою ширь. Для того, чтобы избавиться от него, человеку нужно сначала увидеть зло в самом себе (оно ведь не всегда проявлено), осознать, что эта разрушительная сила является его собственным порождением, и только после этого можно будет гармонизировать ее, уничтожив зло в своей душе. Тогда эти негативные энергии трансформируются в созидательные и никогда не поразят человека извне. А как можно победить зло, относя все свои беды на счет Промысла Божия? Удобнее всего возводить подобную клевету на Господа, а себя при этом считать белым и пушистым, невинно пострадавшим. И это о. Мень называет ответственностью за свои поступки?

Преданные христианскому догматизму церковнослужители не любят теорию перевоплощений прежде всего за ее якобы буддийско-индуистское презрение к физическому телу. Потому и относят ее исключительно к дальневосточным духовным традициям. Но не надо вместе с водой выплескивать и младенца. Грехи буддизма – это грехи буддизма, а грехи христианства – это грехи христианства, и не следует «перекладывать с больной головы на здоровую» и обвинять других в том, что на самом деле является твоим собственным «нестроением» ума.

«Индийское мышление, – пишет о. Александр, – рассматривает мир как бесцельное кипение, тяжкий сон, иллюзию духа. Поэтому оно допускает, что дух проходит через множество жизней, оставаясь чуждым миру. Для христианства же человек целен, его личность создана в синтезе духа и плоти» (19). Христианство утверждает единство души и тела. Одна душа – одно тело, – считают христианские идеологи. Но чем это определяется? Красотой изречения? Красота эта – внешняя, а если копнуть поглубже, обнаруживается совсем другое положение дел. Душа у человека действительно может быть только одна, поскольку это – бессмертная и незаменимая его часть, составляющая саму сущность человека. Поскольку душа – андрогинное начало, ей соответствует число 3, заключающее в себе смысл троичного единства природного и материального. Тело же бренно и олицетворяет собой принцип природной множественности. Это значит, что тел, или материальных инвариантов, у единой души может быть множество. Тела могут меняться, появляться на свет и умирать, но никогда не умирает человеческая душа. Духовному элементу в мире материальном не должно быть только одно соответствие, – это противоречило бы самому назначению материального мира. Я говорю не о конкретных вещах, а о самом принципе соответствия, который делает предпочтительным тот вариант, когда душа может воплощаться последовательно в нескольких физических телах. Если единому в духовном будет соответствовать единое в материальном, – в чем тогда смысл существования материального? Без множественности нет материального, а в двух одинаковых духовных мирах мы не нуждаемся. Тело разрушается и создается вновь, а человеческая индивидуальность хранится в бессмертном, андрогинном существе, – в душе человека. И полагать, что в другом теле у человека будет проявляться другая индивидуальность, как это делает о. Мень, значит веровать в биологический детерминизм и отождествление индивидуальности человека с телом, а не с душой.

Как видим, христианские мудрецы воюют даже не с идеей перевоплощения, которую они очень плохо понимают, а с восточными религиозными доктринами. Ну вот и замечательно. Создается впечатление, что идеи реинкарнации, а также основы магии, алхимии, астрологии и других «внехристианских» и «внесемитских» наук, отцами Церкви намеренно искажаются, с тем чтобы их легче было разгромить и в который раз показать, какие же все-таки замечательные и гуманные у нас религии христианства и иудаизма. Все это, надо сказать, не делает чести ни самим этим религиям, ни их адептам, поскольку отдаляет последних от истины, от Бога. Потому что «нет религии выше истины». Защищать ложные положения испытывающей большие затруднения гуманитарного характера религии – значит воевать с Богом. Не за сохранность религии надо бороться, а за истину. Когда человек познáет истину, ему и религия уже будет не нужна. И было бы христианство абсолютно безгрешным на протяжении всей своей истории, было бы оно цельным, – кто бы хоть на миг усомнился в справедливости его положений, проповедуемых его верными ратниками? Христианству для начала надо перестать клеймить другие религии, а разобраться с самим собой на предмет собственного душевного благополучия, которое с давних пор явно пребывает в состоянии глубокого расстройства.

Нежелание видеть свои грехи только подпитывает убежденность в «великой мудрости» «Промысла Божьего», до несуразной жестокости испытующего своих любимцев. А то, что христианские проблемы есть порождение самого же христианства и его не совсем корректной ортодоксальной системы знаний, – этого его адепты признать не хотят. Никому не хочется работать над собой. И если в католичестве за все века существования христианской религии лишь в ХХ в. появился едва ли не первый Папа с чистой совестью, принародно покаявшийся за всю христианскую Церковь во многих ее грехах (в частности, за крестовые походы и инквизицию), – то это значит, что Господь заботится не о внешней церкви, а о находящихся в ее лоне людях, которым, как воздух, необходима сейчас божественная истина. Именно Иоанн Павел II постоянно стремился исполнять дело Божье, наводя мосты между католичеством и православием. Православие же только чванливо отвергало все предложения Папы, считая себя единственным подлинным представителем христианской Церкви. Когда православные иерархи говорят, что настоящее христианство – это православие, католичество же и протестантизм, – так только, недоразумение какое-то, – то это есть показатель того, насколько уже изолгалась «обнаглевшая», оскверненная злом материя, не желающая даже слышать призывы духа к ее разуму.

 

Все написанное мною о реинкарнации не имело бы никакого смысла, если бы я не подняла вопрос о конечном Воскресении. Казалось бы, вера в него делает необязательным многочисленные перевоплощения людей на земле или иных планах бытия. Согласно христианской концепции, нагрешивший в этой жизни человек попадает в чистилище; нагрешивший слишком много – прямиком в ад, в то время как праведник отправляется в рай. В этом случае снимается любая несправедливость, царящая в нашей жизни. Что ж, это возможно, и данную тему мне хотелось бы обсудить в двух нижеизложенных положениях.

Первое. Справедливость эта тоже будет относительна, поскольку она осуществляется лишь в конце времен, когда все освобожденные ото зла станут одинаково счастливы. Но далеко не одинаково счастливы и несчастливы они на протяжении всей земной истории. Почему же такая несправедливость? Почему одному, в качестве «элемента» «единого человеческого целого», дается быть исправной деталью, а другому – больной? Как Господь определяет, кому быть кем, если до своего одного-единственного, как считают семиты и христиане, воплощения данный человек еще никак не успел проявить себя, ничего ни плохого, ни хорошего не сделал? Неужели методом тыка? Но в этом случае утрачивается Божественный Смысл и воцаряется буддийская Бессмысленность, от которой всячески открещиваются христиане. И в этой Бессмысленности, опять-же, от человека ничего не зависит, а, поскольку человек – образ и подобие Божье, – ничего не зависит и от Бога. Стало быть, мы практически возвращаемся в буддийский атеизм.

На мой взгляд, поскольку человек имеет изначальную свободу, он сам выбирает себе судьбу, а не Господь назначает его на какой-нибудь жизненный пост (Господь может ему только рекомендовать, что Он и делает). Именно первичная свобода и санкционированные ею человеческие поступки и становятся причиной тех проблем, которые появляются у субъекта в дальнейшем. Нехорошо будет, если Бог станет наделять нас какими бы то ни было проблемами. Тогда и о свободе нечего будет говорить: она будет только у Бога, причем как добро, так и зло будут определяться Им. Собственно, это и есть исходное убеждение иудеев.

В другом случае, когда речь идет действительно о Промысле Божьем и считается, что Бог наделяет человека какой-то исключительной миссией, то этот акт тоже не является насильственным. Человек сам решает, выполнять ему эту миссию или нет. Он может и отказаться, и неволить его никто не станет: только в случае его искреннего желания данная миссия сможет пройти удачно. В противном же случае он и не выполнит возложенных на него задач.

А теперь второе. Хватит ли человеку одной-единственной земной жизни, чтобы в своем личностном опыте познать тайну Божества? На мой взгляд, одна человеческая жизнь препятствует достижению цели так называемой человеческой духовной эволюции. Отца Меня, конечно, категорически не устраивает эта идея человеческой духовной эволюции, которая обеспечивается нашими возможными перевоплощениями. С самых первых веков своего существования христианство шло по проторенному языческому пути, на котором личностное всегда уступало надличностному, индивидуальное – общинному. Это – именно то, что Николай Бердяев называл в христианстве «грехом социализации». В статье «Категории средневековой культуры» А.Я. Гуревич отметил эту надындивидуальную статичность сознания добропорядочного христианина средневековья: «Неспособность средневекового человека увидеть мир и общество развивающимися – оборотная сторона его отношения к самому себе и к своему внутреннему миру. Член группы, носитель отведенной ему функции или службы, индивид стремился прежде всего к тому, чтобы максимально соответствовать установленному типу и выполнять свой долг перед богом. Жизненный его путь был дан заранее, как бы запрограммирован его земным призванием. Поэтому внутреннее развитие индивида было исключено. В наиболее распространенном и характерном для средних веков жанре жизнеописания – житиях святых – обычно не показывается путь человека к святости. Он либо внезапно перерождается, сразу и без подготовки переходя из одного состояния (греховности) в другое (святости), либо его святость дана заранее (человек уже родился святым) и постепенно только раскрывается. Не воспринимая свою собственную сущность в категориях развития, человек, естественно, не относился и к миру как к процессу. И отдельный человек и вселенная пребывают в статическом состоянии, изменения касаются лишь поверхности и подчинены божественному провидению… Да она {человеческая личность} и сама себя еще плохо сознавала. Средневековый человек «боялся быть самим собой, боялся оригинальности» (8). И это относится не только к «средневековому человеку»; это относится к христианам вообще, – к представителям той религии, которая призвана на небывалую прежде вершину поднять человека и приблизить его к Богу.

Без предварительной «эволюционной» работы над собой человек никогда не пробудится для «духовной революции». Ему даже не стоит этого ждать, погрязая, подобно бл. Августину, в грехах и пороках и спокойно ожидая в этом состоянии «пробуждения духа». А пробудился ли в действительности этот дух в самом Августине, – это еще большой вопрос. Эволюция есть процесс улучшения человеческой природы, приближения ее к вершинам Божественного Абсолюта. Это – шанс для человека, даже если он ошибется один или более раз, всегда найти выход для себя и исправить свои ошибки, прежде чем его сможет поглотить неумолимый христианский ад.

Учение о духовной эволюции есть по духу своему христианское учение, потому что она дает человеку время и возможность искупить свои грехи и очистить свое сознание, приближаясь к постижению Абсолюта через глубины своего существа. Что может успеть, например, за свою короткую жизнь человек, попавший в детстве в плохую компанию? Заслужив тюремное заключение, он «скатывается по наклонной плоскости» и всю последующую жизнь обрекается на познание преимущественно звериных законов криминала. Будет ли у него в дальнейшем хоть одна возможность свернуть с этой роковой колеи и сможет ли еще он ею воспользоваться, – это большой вопрос. Вот бывший кандидат на пост президента Украины В.Ф. Янукович такой возможностью воспользоваться смог, однако вышел из этой ситуации далеко не с безупречной совестью, что затем и сказалось в его последующей судьбе. Незнание – грех, но это грех искупимый, прощаемый Богом. И преступления, совершенные человеком «по молодости», – то есть по незнанию, – не должны приводить его к роковым для жизни его души последствиям.

Эволюция в течение одного человеческого воплощения вряд ли осуществима, потому что все мы знаем, как несносны бывают очень многие люди к старости. Кажется, что вместо духовного роста у них происходит духовная деградация: они просто «кристаллизуют» в себе свои системы ценностей и прекращают свое внутреннее развитие. Их очень трудно сдвинуть с места, заставить посмотреть на мир по-иному. Все их болезни свидетельствуют, в первую очередь, об остановке в их духовном развитии, желании вернуть старое, отжившее, вместо того, чтобы двигаться вперед и открывать для себя что-то новое. Развиваться могут преимущественно молодые люди, у которых нет еще никаких системных привязанностей, или, – опять же, – мудрые люди, которые являются старцами не только телом, но и душой (не в расхожем, разумеется, смысле этого слова).

Чем больше эволюционный опыт человека, чем «старше» его душа, тем с большей стремительностью он идет вперед, и в новых жизнях ему уже не нужно наступать на одни и те же грабли, которых в материальном мире все-таки ограниченное количество. Молодые души учатся на своих ошибках; старые, или опытные, – уже на чужих. О таких людях говорят, что они «молоды душой» (некорректное, на мой взгляд, мнение: все как раз наоборот), потому что постоянно стремятся учиться чему-то новому. Все потому, что тяжесть материального бытия уже не давит на них и их интерес переключается на «вечно юный» мир идей. Все материальное, как наиболее яркое, кричащее о себе и бьющееся во все наши органы чувств, активно познается человеком в его первых инкарнациях, в дальнейшем же интерес ко внешнему миру отходит на второй план и человек погружается в вопросы души и духа. Просто так, по мановению Божественной руки, это не дается: свое отношение к миру люди нарабатывают сами.

Эволюция есть движение вперед, производимое с ускорением, и при достижении вершины этого процесса эволюция трансформируется в революцию, представляющую собой некий духовный взрыв, переворот в человеческом сознании, который выведет нас в иное пространство бытия. Эволюция и революция, как объективное и субъективное, работают всегда в одном тандеме, и в их совместной работе проявляется целостность нашего мироздания. Возможность многих перевоплощений позволяет человеку познавать нашу Вселенную, причем не в «ее разнообразии», как принято говорить, а в «ее глубине», потому что глубинные пласты бытия куда обширнее и интереснее, чем поверхностный мир, который легко можно узнать и за одну человеческую жизнь. Даже Николай Бердяев, на которого постоянно ссылается А. Мень в подтверждение своих бичующих идею реинкарнации слов, писал о том, что мир слишком велик, а человеческая жизнь слишком мала, чтобы человек мог ограничиться ее скромными пределами в своем процессе самопознания. Использование только одной человеческой жизни можно было бы назвать нерациональным расходованием средств мира Творцом, в чем я никак не могу заподозрить нашего Создателя: Он «не глупее нас!»

 

Пожалуй, самым важным вопросом в освещении темы перевоплощений является вопрос о сущности самой души. Только разобравшись в нем, можно говорить о возможной множественности ее воплощений. Что такое душа? Это нечто внематериальное, что «обслуживается» материальными компонентами человеческого тела. Где-то я даже слышала, что ученые установили тот факт, что в момент смерти человека вес его тела мгновенно уменьшается на несколько миллиграмм. Предполагают, что это – вес его души, отделившейся от тела. Даже если данное предположение соответствует действительности, я все же полагаю, что особенностью души является не ее телесность, имеющая какой-то там вес. Душа есть способ соединения духовного с материальным. Ее сущностью является свобода избрания духовно-материальной композиции определенного характера. Мир весьма многообразен, и из всего этого многообразия человеческая душа выбирает нечто свое, что вызывает у нее особый интерес. Душа – это некое «я», отличное от других, родственных ей «я». Сущность души проявляется в направленности ее внимания на свободно избранную ею жизненную цель, единую для всех ее воплощений. Каждая душа имеет конкретную жизненную программу, которую она выполняет на протяжении всех своих инкарнаций, где бы они ни протекали: хоть на Земле, хоть на Луне, хоть у зеленых человечков. Если использовать данную В. Томбергом характеристику символизирующего субъективную ось Зодиака противостояния Льва и Ангела (Водолея), – «дерзать и знать», – можно прийти к выводу, что человеческая душа есть феномен свободного действования некоего бесплотного «я» в соответствии с моделируемой им осознанной целью.

У одной души не может быть «разнородных жизней». Хотя, конечно, самые первые ее инкарнации могут быть достаточно разношерстыми, поскольку вначале человеческая душа еще очень юна и неопытна, а потому с жадным восторгом осваивает все внешнее жизненное пространство, бросаясь из одной стороны в другую, – туда, где больше блестит. Она еще духовно незрела и легко подвергается материальной диссоциации, рассыпаясь на неупорядоченную множественность своих интересов. Эта душа еще не знает, кто она и чего она хочет. Она только изучает окружающий мир. О людях, имеющих такую душу, говорят: «Увлекающийся человек». Он всегда смотрит на мир широко раскрытыми глазами и поворачивает голову на любой, даже самый незначительный хлопок. Его жизнь состоит из многочисленных увлечений и разочарований. Нет цельности личности, – не может быть и единого партнера. У него много друзей и много любимых. Ему трудно отдать кому-то предпочтение, так как он не умеет выбирать: нет еще критерия выбора, нет силы личностного я. Он во всем полагается на удачу, думая, что в этом мире всем правит случай и в любой момент может произойти все, что угодно. Такой человек не видит связи между различными моментами своей судьбы, не видит он ее и в окружающем мире, поскольку душа его не наработала еще свойств синтетического восприятия реальности. В своих невзгодах он склонен винить внешние обстоятельства, а не себя. Собственно, самого себя он еще очень слабо видит и плохо понимает, что он собою представляет. В одной жизни он может быть плотником, в другой – любителем экстремальных путешествий, в третьей – чеховской «душечкой», мужниной женой, в четвертой – всю жизнь посвятит ожиданию наследства.

И только накопив этот яркий внешний опыт и несколько подустав от беспорядочности своей жизни, человеческая душа начинает задумываться о себе самой и обращаться взором не вокруг себя, как было прежде, а «вовнутрь», потому как там есть уже что-то свое, куда более интересное, чем то, что окружает ее снаружи. За непродолжительное время усвоения внешних впечатлений она многое приняла в себя и сама стала носителем некоторых интуитивных знаний, обрела какие-то собственные предпочтения. Теперь ее активность выражается уже не в хаотичном броуновском движении, не в своеволии, которое характерно для человеческой «свободы от», а в предпочтительном избрании, осознанном творении своей собственной судьбы ради достижения осмысленной цели, что свойственно «свободе для». Человек сменяет бессмысленность и разбросанность своих занятий на их глубокую осмысленность и цельность. И с этого момента он уже не сворачивает с избранного пути. Все последующие жизни он все больше и больше приближается к той единственной цели, которую он себе поставил на каком-то переломном этапе своего инкарнационного существования.

Во всех своих воплощениях человек может рождаться с разными гороскопами, но жизненный интерес его будет оставаться одним и тем же. Этот интерес можно прочитать по некоторым краеугольным пунктам всех его радикальных гороскопов, и эти пункты никогда не будут меняться. Именно они определяют личностное я человека и указывают на божественное предназначение данной индивидуальности. Все воплощения одной души «похожи» своими гороскопами. И здесь мне придется сделать небольшое уточнение для тех, кто до сих пор считает, что «звезды определяют нашу судьбу» или приписывает это превратное мнение астрологии. Мы сами выбираем себе судьбу, а также «звезды», которые помогают нам ее осуществить. Мы сами решаем, где и когда нам родиться, прекрасно зная наперед, какие возможности с этим рождением мы получаем. Подлинные «звезды», скажу я вам, находятся у нас внутри, на небе же отражаются лишь их материальные эквиваленты. Могут ли последние на нас воздействовать, или же мы воздействуем на них, – об этом можно спорить и спорить, но данный спор будет тождественен спору о том, что первичнее: курица или яйцо. Бесспорно одно: каковы мы, таков и наш «космический паспорт», потому что един закон космического мироздания. В человеческой душе происходят те же процессы, что и во всей Вселенной: не зря эту душу называют микрокосмом. А существование космоса всецело детерминируется законами Творца, создавшего как космос, так и человека, живущего в нем. Поэтому законы астрологии – это законы Господа Бога, в которых отражается единство трех планов бытия, – духовного, душевного и физического. Вот только душевный план здесь является наиболее самостоятельным, ибо в нем проявляется несотворенная свобода, над которой не властен сам Господь наш Небесный.

Все мы очень разные, и в мире не может быть даже двух одинаковых людей. В той или иной степени, люди еще могут быть похожи, пока их души молоды и неопытны. Как все дети, юные души «все на одно лицо». Но когда эти души становятся старше, то к своему завершению приходит процесс их «узкой дифференциации», после чего они обретают «высокую специализацию»: «свобода от» переплавляется в «свободу для». Тем самым, конечно, человеческая свобода в какой-то мере себя ограничивает, ибо с данного момента она становится в чем-то «ýже», избрав свое выражение в стремлении к конкретной цели. «Зрелая» человеческая свобода, символизирующая собой субъективную ось зодиакальных координат, порождает из себя «осознанную необходимость» как вторую, объективную их ось. При этом не только человек становится целостным, но и весь мир, ибо субъективное я внутренне соединяется с началом объективного мира и становится «магическим агентом» пространства и времени, центральным пунктом всего космического мироздания.

Крайне странно, на мой взгляд, полагать, что не только уникальное своеобразие каждой человеческой индивидуальности, но даже столь заметно бросающиеся в глаза «молодость» или «зрелость» той или иной человеческой души всецело определяются Промыслом Господа. Кого-то, стало быть, Господь изначально сделал «старше» и мудрее, а кого-то – «моложе» и наивнее. Но понятия «старше» и «мудрее» уже предполагают какой-то предварительный личностный опыт. Мы – не тупые машины, в которые Создатель вложил тот или иной объем первоначальной информации и включил их в ток. Лишение человека собственного выбора своей судьбы, невольно (или вольно?) утверждаемое христианскими «святыми», в корне противоречит сущности этой свободолюбивой религии, основанной на личностном человеческом начале. Где же, на каком «конце провода» остается тогда искать нам человеческую свободу? Если даже зло от человека не зависит (по мнению о. Меня, это зло человек ненароком получает от «падшего мира», а нередко, – и от самого Творца Небесного, – в чем с ним вполне солидарны ветхозаветные иудеи), то где же в природе человека может быть хотя бы намек на свободу?

В самом Боге нет зла. Более того: Он не сотрудничает с Дьяволом, как полагают ветхозаветные «мудрецы», беззастенчиво смешавшие добро со злом. Их Иегова, может, и сотрудничает с ним, но тогда Иегову нельзя идентифицировать с тем Богом, который создал Вселенную. И если уж Господь (настоящий Господь) создал человека, то с Ним его может соединять только та энергия, которая организовала эту его заданность «быть человеком», и не что иное. Быть же человеком, единым с Господом, отбросив многомудрственные представления об этом бл. Августина и др. «святых», значит «быть благим». Стало быть, никакое не имеющее к данному человеку отношения зло, кем бы оно не передавалось в его адрес, – хоть Богом, хоть Дьяволом, – он воспринять не сможет. От Бога это зло человек не примет по причине «несовпадения» каналов связи, – первичного, через который от начала творения осуществляется контакт Господа с Его творением, – и вторичного, который, предположительно, мог бы образоваться, если бы Господу вдруг вздумалось транслировать ему зло. В этом случае данная новая программа не была бы уже «прочитана» человеком. Мы реагируем только на «свое», – добро ли это, зло ли, – и «чужого нам не надо». Если же человек совершает грех (опять же, Бог к этому не имеет никакого отношения, потому как это – дело человеческой свободы), то Дьявол вполне может наградить его соответствующим, – простите за тавтологию, – ответом, который человек на этот раз «признает». Никто из христиан и иудеев не задумывался над вопросом: откуда у невинных жертв столь часто встречающееся чувство вины? Откуда у человека вообще берется «психология жертвы»?

Все вышесказанное говорит об одном: к тому, что с нами происходит, имеем отношение прежде всего мы сами. Господь может дать нам только Самого Себя, – то есть Любовь и Истину, которых все мы должны придерживаться, чтобы сохранить жизнь своей души в этом сотворенном мире. Но Господь никогда не станет моделировать для нас нашу индивидуальность. Он создал всеобщее, – Всечеловека Адама, – имеющего определенные родовые черты всего человечества. Эти черты несет в себе каждый из нас, и единственно в этом мы «не свободны»: мы ограничены своим родовым человеческим я. Собственное же личностное я (в пределах этого родового) мы создаем себе сами.

Человек представляет собой диалектическое единство данной ему Господом «несвободы» («несвободу» я беру в кавычки, поскольку человек не ощущает ее как несвободу, так как никогда и не может выйти за пределы своего человеческого я), и личностной свободы, которая создает условия для добровольного выбора человеком своего собственного жизненного пути. Когда реализуемая нами личностная свобода не выводит нас за пределы того Божественного плана, на основании которого Господь создал первого человека, мы можем быть уверены, что действуем в соответствии со своей благой природой и осуществляем в мире «миссию добра». Когда же своей деятельностью мы разрушаем этот Божественный план, мы просто убиваем себя сами и утверждаем зло. Для человека очень важно найти такое выражение своей свободы (как «осознанной необходимости», по выражению Б. Спинозы), при котором он создаст в благом мире что-то свое, являющееся частным проявлением всеобщего Божественного Закона, и сохранит, а не разрушит, свою человеческую природу. Это – наше дело, а не дело нашего Творца, который относится ко всем нам одинаково: подобно заботливым родителям, Он просто любит нас всех, без разбору. Сможем ли мы принять Его любовь, – это уже зависит от нас самих, от нашего собственного духовного выбора. И разность ощущения нами этой Божественной любви тоже всецело определяется чистотой нашего человеческого я. Чем меньше мы совершили зла, – тем ближе мы к Господу, тем сильнее воспринимаемая нами Его любовь. От Бога мы имеем лишь общую для всех единую природу, составляющую основу человеческого бытия. От нас же самих происходит наше индивидуальное, личностное начало.

Христианская религия открывает нам тайну о Человеке как помощнике Господа, Его со-творце. С одной стороны, будучи сотворенным Богом, человек зависим от своего Небесного Создателя, а потому не равноправен с Ним. С другой стороны, кроме божественных энергий, человек несет в себе дух свободы, которая позволяет ему не только следовать путями Господними, но и отречься от них. В своей свободе человек равноправен с Богом, а потому не подотчетен Ему и в любой момент может просто «перестать быть человеком», свернув с божественного пути. Человек свободен как жить в Боге, так и лишить себя жизни, обратившись к дьяволу. Поэтому только от самого человека зависит его собственная судьба. Бог может оказать ему лишь «рекомендательную помощь», но ни спасти его, ни погубить, Он уже не в силах, если только сам человек не предпримет никаких действий в этом направлении. Насильно счастливыми или несчастливыми нас никто никогда не сделает. Господь оказывает нам помощь, но лишь тогда, когда мы сами обращаемся к Нему с просьбой о помощи и когда мы действительно готовы ее принять. Человек есть «искра Божья» и во многом аналогичен своему Создателю. Подобно Богу, он наделен даром разума, совершенствуя который, человек способен подняться к вершинам божественной мудрости. Осмысленность человеческой жизни есть осуществление великого Божественного Смысла, положенного в основу творения всего нашего космического мироздания.

Но о каком постижении Божественного Смысла можно говорить, когда сознание человека полностью погружено в разорванное бытие, где все, что с ним происходит, он воспринимает лишь как разрозненные внешние воздействия окружающего его мира? Современный эквивалент христианского учения пресекает все попытки человека восстановить сакральную память собственной души, лишая микрокосмическую историю человеческой судьбы ее «законной» осмысленности. Христианским «ученым» хочется верить, что в метаисторическом процессе все события происходят вне человеческого сознания, вне его «недостойного» разума и неизменно вздорной и тщеславной воли. По их мнению, все может знать лишь Бог, и не нам пытаться постигнуть Его святые тайны. Наше дело – маленькое: сидеть себе «смиренно» в своих каморках, опустив ушки, и не высовывать носа в тот опасный мир, в котором усилиями Бога и Дьявола осуществляется объективная мирокосмическая история. Равным же образом нам не позволено претендовать и на постижение смысла своей собственной жизни, который полностью поручается вéдению Бога. Нам же просто вменяется в обязанность тиражирование привычной бессмысленности бесконечных ритуалов, хранящих и скрепляющих настоящее положение дел на земле. Такое «линнеевское» представление о неизменности и неспособности к развитию человеческой личности только укрепляет языческое мировоззрение, согласно которому в мире никогда ничего не меняется, а добро мирно соседствует со злом. Между тем, принятие того положения, что человек – развивающееся существо, идущее в своем духовном движении вперед, – есть принятие веры в возможность победы над злом, ибо она не сможет осуществиться без свободного усилия человека. Избавить мир от зла должен не Бог, а именно человек, – но с помощью Божьей.

Мне очень трудно представить себе весь колоссальный процесс духовного развития человеческого я в рамках одной, отдельно взятой человеческой жизни. Дух – один, душа – одна, но тел должно быть множество, ибо в этом заключен закон нашего троичного мироздания. Восстановление человеческой памяти есть умозрительное соединение в единой человеческой душе всех материальных тел человека, с осознанием их полного тождества с этим единым душевным центром. В физических телах отражается история эволюционного становления человеческой души. Память очищается смыслом, который человек постигает в процессе своего духовного роста. Когда человек приходит к Единому, сближаясь с миром духа, он открывает в себе самом единство всех своих воплощений. Смысл есть осознание единства всех локальных (т.е. связанных с конкретными воплощениями) человеческих целей. Когда в сознании человека проступает смысл, выводящий его за пределы ограничений пространства и времени, он открывает то единое, что проницает соответствующее ему материальное, «синтезируя» тем самым дух из материи. Здесь проявляется аристотелевское подразумевание идей в самих вещах. Множественность «порождает» из себя единое, но это – вторичный процесс, движение «от конца к началу». В основе же всего лежит порождение Единым множественного, поэтому следует помнить Платона, который во главу угла нашего мироздания ставил первичный мир идей. Представление о Едином как смысле человеческой жизни выводит человека за пределы его конкретного материального воплощения и восстанавливает память обо всех предыдущих, в которых он познавал этот единый смысл.

Смертное материальное может противопоставить бессмертному духовному разве что бесконечность своих порождений. Символизирующий настоящее время знак Рака противостоит символизирующему вечность знаку Козерога. В мире духовном царит подлинное бессмертие, в мире материальном – искусственное бессмертие, представляющее собой множественность порождений смертного. Поэтому тому бессмертному духу, который ведет по жизни человеческую душу, соответствует бесконечное порождение и восстановление соответствующих ему смертных тел. Единому моменту последнего Воскресения соответствуют бесконечные ритуалы ежегодных воскресений природы, всегда завершающихся ее очередной смертью. Множественность говорит о Едином, Единое говорит о множественности. В смертном мире иллюзию вечности создают ритуалы, в бессмертном же мире ритуалы, как символ возобновления исходных данных, будут не нужны. Творческой человеческой душе не нужны ритуалы, и все, что человек способен создать в течение всех своих жизней, никогда не повторится ни им самим, ни кем-либо другим.

Каждого человека со «зрелой» душой выделяет ее собственный «код», собственная жизненная программа, которую он должен выполнить до конца. Однако необходимость ее выполнения вовсе не тяготит его: он сам избрал для себя такую форму самореализации, потому что она соответствует его личностным интересам и предпочтениям. И это – не то, о чем говорил А. Мень. Мы – не части одного организма. Каждый из нас – и есть этот целый организм, в его особом интерпретационном «измерении». Хотя, конечно, данный вопрос можно рассматривать с двух точек зрения. С точки зрения «объективного», существует единое человечество, в котором люди являются маленькими клеточками его абстрактного тела. В этом случае говорят, что «мир состоит из людей». С точки зрения «субъективного», существует живая человеческая личность, не столько отражающая, сколько детерминирующая весь окружающий мир посредством органов своих ощущений и своего разума. В этом смысле, «человек состоит из миров», он один вбирает в себя весь мир. Можно еще сказать: «сколько людей, – столько и миров». Так что, вероятно, лишь синтез этих двух точек зрения может представлять собой подлинную картину реального соотношения человека и мира. Но к кому ближе Господь, – к Человеку или к Человечеству? Услышит Его кто, когда Он к ним обратится, – Человек или Человечество? Сердце есть у кого? Кто способен любить? Такие вопросы можно продолжить, но ответ на них будет всегда один: «Конечно, Вася!», – то есть, Человек.

В юности своей души мы стремительно знакомимся со всем разнообразием человеческих возможностей и выбираем из них свою, открывающую двери в наш собственный творческий мир. Каким же образом производится это избрание и детерминируется ли оно всецело неким своеобразным «предвыбором», о котором писал А.Н. Павленко в «Бытии у своего порога» (23), – в этом заключается тайна человеческой свободы, раскрытие которой не является целью настоящей книги.

Проходя сквозь тернии всех своих воплощений, мы изживаем в себе фатум пронизанной злом, а потому смертной множественности, и приходим к пониманию единства своей бессмертной души. Каждый из нас понимает, что все его многочисленные материальные тела соотносятся с единым духом, в котором они и получают свое конечное разрешение. Человеческий дух определяет единую для всех жизней данного человека задачу, где бы в своих инкарнациях последний ни находился. Его осознание этого факта является моментом соединения в его душе духовного начала (направленность его интереса), с материальным (этапы приближения человека к открытию последней истины, удовлетворяющей данный интерес). Единому духу, определяющему назначение нашей души, «прозревший» человек ставит в соответствие множество своих физических тел, с помощью которых он решает задачи этого духа. Тем самым он соединяет в своей душе единое со множественным. И лишь после этого он сможет, наконец, заслужить свое последнее, теперь уже бессмертное тело, представляющее собой благое начало очищенной от зла множественности, которая никогда уже не потеряет своей связи с единым. Ведь именно потеря этой связи и привела в свое время к ниспадению материальной множественности в отягощенные грехом смертные сферы бытия.

В последнем воплощении человек достигнет своей вершинной цели и обретет «духовный статус» святости. В момент Страшного Суда и Воскресения он получит заслуженную награду от Господа в виде последнего тела, – нетленного тела Воскресения. Те же, кто не успеет (или не сможет) решить свои задачи к началу Фрашегирда, попадут в какие-то иные планы бытия, где продолжат свой духовный рост. Отправится ли кто-нибудь на «переплавку» в окончательный ад, – мне не ведомо. Некоторые религиозные мыслители, – в частности, Николай Бердяев, – не верили в окончательность и бесповоротность ада для живых человеческих душ. Хотелось бы, чтобы их вера была вознаграждена и после последнего Суда человечество не понесло никаких утрат; все души смогли очиститься и вернуться в свой родной дом, – духовно-материальный мир, в котором не будет никакого зла.

 

Суммируя вышесказанное, я отмечу, что идея перевоплощения не разрывает связи небесного с земным, как думает А. Мень, а, наоборот, налаживает ее. В этой идее объединяются свобода с необходимостью, множественное с единичным, объективное с субъективным, – две кардинальные оси астрологических координат, описывающих функционирование нашего мироздания. Материалистический детерминизм, которым руководствуются служители Церкви в своих теологических концепциях, ничего положительного им не дает, кроме внутреннего ощущения своей неправоты, из-за чего они яростно набрасываются на любые внешние проявления материализма в нашей жизни. Но «нечего на зеркало пенять», как сказано в одной пословице.

Печальная участь в христианском мире постигла астрологию. Печальная, конечно, в первую очередь, для самого христианства, а не для астрологии. Христиане ведь воюют не с астрологией, а со своим «материалистическим» представлением о ней. Ветхий Завет, и особенно позднейшие комментаторы Ветхого Завета, а также христианские «интеллектуалы», описывают своим читателям такую «астрологию», что просто диву даешься: и как только в голову человека может прийти подобная чушь? Мне, как человеку, знающему астрологию, совсем непонятно, откуда берутся такие потрясающие «сведения» об этой науке? Оказывается, изучая астрологию, я изучала нечто другое, а не астрологию. Астрология же «на самом деле» – это лженаука о том, что небесные тела влияют на свободную человеческую волю и полностью расписывают по минутам всю последовательность человеческой жизни. При этом все уважающие себя астрологи просто обязаны молиться на свои планеты и приносить им жертвы, ибо те есть боги. Ну, и так далее.

Опровергать сейчас эти бредовые постулаты я считаю ниже своего человеческого достоинства. Мне только хотелось бы понять: кто это мог придумать? Ведь эти стойкие убеждения существуют в человечестве веками. Просто диву даешься, читая, например, о «здравомыслящих» расследованиях бл. Августина, «выводящего» эту «лживую астрологию» «на чистую воду».

И все же «нет дыма без огня». Откуда-то должны же были появиться подобные слухи. На мой взгляд, представление о всеобщем детерминизме жизни человека планетами имеет определенный смысл. Это представление складывалось еще в языческую эпоху, когда над всеми нами довлело всесильное природно-материальное начало. Мир был «объективным», а свет человеческой души еще слабо пробивался сквозь темное человеческое сознание. В этих условиях человеческая свобода была еще почти не проявлена и все поступки человека были вполне предсказуемы. У него было крайне мало альтернатив в жизни, и он продвигался вперед по достаточно жесткой, запрограммированной колее. А наиболее «запрограммированы» были правители, несущие на себе «объективную» карму целых народов. Прогнозы-то в те времена преимущественно составлялись на «сильных мира сего», практически полностью лишенных личностной свободы. Жизнь же простого человека вообще никого не интересовала, да и, правду сказать, была вполне предсказуема и достаточно однотипна.

Возможно, и правы были те, кто в давние времена считал астрологию наукой о неумолимой судьбе. Но времена-то изменились, и у астрологии появился шанс стать наконец тем, чем она является по своей сути, – наукой о свободе человеческих возможностей. Астрология связана с Водолеем, и потому в эру Водолея перед ней раскрываются новые прекрасные перспективы. Она станет общепринятой официальной наукой, и христианству придется с этим смириться, так же как когда-то и с вращением Земли вокруг Солнца, и со многим другим.

Слов нет: сделать это ортодоксальным христианам будет крайне трудно, ввиду очень серьезной «заобъективированности», или «кристаллизации» их сознания. К великому сожалению, с ними практически невозможно говорить ни о чем, что не прописано в их священном писании. Они могут соглашаться только с тем, что входит в систему знаний официальной теологии. Все инородное они отвергают с фанатизмом и одержимостью, принимая только то, что включено в ортодоксальную христианскую доктрину. К сожалению, христианство ныне есть царство Великого Инквизитора. И как только признанные христианские авторитеты объявят, что с сегодняшнего дня все меняется и черное считается белым, их подданные тут же, с немешьшей одержимостью, чем прежнее, будут отстаивать уже это новое официальное положение. Ибо для их объективированного сознания очень важен объективный же, или внешний фактор, – авторитет старших, вышестоящих, которых они искренне считают назначенными самым Богом, а потому и вещающими исключительно Божественные истины. Они обожествляют своих «авторитетов», наделяя их титулами «святых». Вероятно, это облегчает им задачу принятия жизненно важных решений: они полностью полагаются на Бога и боятся что-либо делать самостоятельно, без санкции «вещающих Его волю» руководителей. Ввиду крайне слабой личностной позиции, такие люди ищут себе поддержку в этом материальном мире в материальном же принципе множественности. «Убив» одних богов, они создали себе других, – «святых», которым молятся в христианских храмах и отмечают их дифференцированные праздники. Одним словом, христианская жизнь пропитана тем же принципом множественности, что и жизнь языческая.

Авторитет старших – это наследие языческих времен, когда постулировался примат вождя, родителей, старших членов племени. Опыт-то был у всех приблизительно один и занимались все почти одним и тем же, а потому ценилось не качество (одинаковое для всех), а количество этого опыта, определяемое числом прожитых лет. Избегание христианскими людьми «коварной» самостоятельности мышления, чреватой выведением человека за пределы установленных христианскими святыми постулатов, а вслед за ними – и из облюбованного уюта социальных гарантий, уже почти лишило эту религию ее собственного личностного начала. Отвергая язычество на словах, христианский мир живет по языческим законам на деле. Христиане гордятся своим единобожием. Многобожие же и связанные с ним магизм, астрология (планеты, видите ли, – боги), теория перевоплощений и многие другие учения, дающие человеку знания об окружающем материальном мире, с негодованием христианами отвергаются.

Тем не менее, астрология во все времена оставалась довольно востребованной наукой. Ее поддерживали не только «сильные мира сего», но и многие «властители дум и душ», – ученые различных отраслей знания и христианские священники. Наиболее, на мой взгляд, парадоксальным является факт неожиданно правильного понимания сущности астрологии двумя отъявленными мерзавцами эпохи инквизиции, по которым, видимо, первым плачет преисподняя, – доминиканскими монахами Яковом Шпренгером и Генрихом Инститорисом, написавшими свой печальноизвестный труд «Молот ведьм». В этой садистской книге ее авторы, наряду с поразительными глубинами человеческой глупости, продемонстрировали совершенно «нехристианское», глубокое понимание предмета астрологии. «То, что исходит от тела, будь то внешнее или внутреннее действие, служащее человеку на потребу, управляется Богом с помощью ангелов и через посредство светил небесных», – пишут они (29: стр. 106). Собственно, об этом же во многих местах говорит и Библия, хотя, конечно, она постоянно сама себе противоречит (спросите у Абеляра).

Авторы «Молота ведьм» признают влияние на человека небесных тел как посредников божественной воли, проводников божественного закона. В принципе, можно сказать и так. В определенном отношении эту мысль можно признать истинной. Наиболее замечательным в этих рассуждениях является признание того, что звездные светила всего лишь предрасполагают к тем или иным событиям, но отнюдь не обуславливают их фатально. В основу человеческих поступков Шпренгер и Инститорис полагают человеческую волю, добровольное принятие человеком добра или зла. Такое правильное понимание реальности глубоко когерентно их собственным личностным интересам, отражающим их базовые психические проблемы. Ведь благодаря этому ренессансные Чикатило и Онуприенки берут на себя право налагать ответственность на своих жертв, которые добровольно, под влиянием демонов, а не в результате воздействия светил, избрали путь зла. Признавая «ведьм» вменяемыми, «богобоязненные» инквизиторы получают возможность «выполнить свой священный долг» и получить от этого огромное человеческое наслаждение. Они любили свою работу, которая, как говорил поэт-сатирик Вишневский, «на воздухе и с людьми». Туда шли исключительно по призванию. Вероятно, те же ощущения испытывают и современные исламские террористы, уничтожающие невинных людей с полной уверенностью в том, что за сии «благие деяния» Аллах их на небе наградит.

Так что в некоторых рассуждениях вышеупомянутых безумных псевдохристианских маньяков заключена значительная истина. Только вот почему-то, признавая астрологию, они не признают астрологов, полагая, что последние значительно хуже, чем они сами, разбираются в своей собственной науке: «Если понимать судьбу, как язычники и некоторые астрологи, считающие, что изменения констелляций созвездий производит строго определенное изменение в нравах народных и что тот или иной становится колдуном, а другой – героем нравственности в полной зависимости от созвездий, под которыми он родился или был зачат, то это учение не только не верно, но и еретично и заслуживает проклятия. Ведь это учение уничтожает заслугу добрых дел и сводит на нет милость Божью…» (29: стр. 106-107). Все бы ничего, только вот проклятие есть прерогатива дьявола и его приспешников, а не Бога и божьих людей. И, к сожалению, это утверждение справедливо не только в отношении проклятий…

 

Мне хотелось бы сказать здесь еще несколько слов о магизме, ставшем в расхожем понимании христианских богословов аналогом многобожия. Во II томе своей «Истории религии», которая называется «Магизм и единобожие», А. Мень поднимает тему возникновения многобожия из изначального культа единого Бога. По его мнению, первое религиозное учение было учением единого Бога-Отца. И уже затем, в результате человеческого грехопадения, появился женский культ Матери и связанное с ним многобожие. «Первоначальное непосредственное ощущение Бога ослабевало, оттесняемое язычеством. Эта нисходящая линия есть результат ложного самоутверждения человека, восставшего против Творца. Стремление к автономии, запечатленное в библейском сказании о Древе Познания, раскрывается апостолом как корень Грехопадения. Желание «быть как Бог» отдалило человека от Источника Жизни и поработило его демонам и стихиям. Оно не только породило многобожие, но и вскормило магию, магическое миросозерцание» (18). На мой взгляд, все сказанное здесь о. Менем соответствует действительности, за исключением его представления о магии, природу которой, судя по всему, он мало себе представляет.

Магия, по своей изначальной сущности, есть не то, чем пугают христиане и иудеи своих детей. В маздеистской традиции магия означает очищение, освобождение чистой природы от греха и зла. Еще Дж. Фрейзер в «Золотой ветви» (27) писал о том, что определяющим в магическом искусстве является нахождение симпатической связи между земным и небесным. Таким образом, замысел магии – в установлении соответствия между природным и материальным, между телом и духом. Христианские свечи – это тоже магия, способ связи человека с Творцом. Иудеи же и христиане «материализовали» магию и причислили ее исключительно к сфере действий законов природного мира. Как будто природный мир – это нечто кардинально иное, по сравнению с миром духовным! Даже буддисты так не считают, несмотря на все свое отторжение от «майи» физического мира. Просто какой-то нехристианский разрыв между материей и духом у христиан получается. Связь языческих магических предметов-талисманов с соответствующими им многочисленными богами считается магией, а вот связь сакральных христианских предметов (свечей, икон, мощей, да и самого помещения церкви) с единым Богом – это уже не магия. Христиане просто боятся самого слова «магия», благосклонно принимая и используя то, что оно обозначает.

«Магизм усматривал во Вселенной некие неизменные законы и силы, овладение которыми якобы сулило человеку благоденствие, – пишет Мень. – Он был более всего заинтересован теми внешними выгодами, которые люди могут извлечь, подчиняя себе видимый и невидимый мир. Подлинная религиозная жажда была чужда Магизму, ставившему на место молитвы, веры и любви волхвование, заклятие, принуждение. В этом проявлялась его глубинная связь с Грехопадением, с притязаниями человека утвердить свою волю выше воли Божественной» (18). Интересно получается: языческое волхвование – это принуждение, а молитва – это что, если она направлена на получение того же самого? В первом случае незримая связь осуществлялась через природный мир, во втором – через мир души, но каждая эпоха имеет свои предпочтительные каналы взаимодействия духовного с материальным. Что же нам теперь по этому поводу копья ломать? И второе: использование человеком своих знаний законов природы, созданной не кем иным, как нашим Единым Творцом (а стало быть, законы природы – это законы самого Творца), в глазах Меня переплавляется в «притязания человека утвердить свою волю выше воли Божественной». Как же так выходит: Мень считает, что природу создал кто-то другой, а не Господь, если, используя ее законы, человек метит выше Бога? Может, Дьявол? Это его о. Александр считает создавшим природу и ее законы, причем ставит его даже выше Бога? Тогда этого уважаемого христианского священника можно с уверенностью отнести к манихеям и гностикам, которых он так не любит. И, в какой-то степени, – к буддистам, над которыми он столь гордо возносится.

Магия – это не насилие над природой, а способ связи человека с Богом. Другое дело, что пользовались этим способом далеко не самые достойные люди, немало дискредитировав при этом саму магию. С течением времени появилось даже своеобразное разделение магии на «черную» и «белую», причем «знающие» люди авторитетно заявляют, что, вообще-то, вся магия изначально «черная» и ситуативная «белость» магии сути дела не меняет. Ну, да Бог им судья. «Но стихия Магизма не смогла окончательно захлестнуть человека, ибо грех не угасил искры Божией, вложенной в него. Поэтому уже в древнейших культурах мы сталкиваемся с первыми попытками сбросить власть магии и обрести утраченного Бога», – подливает масла в огонь о. Мень. – … Постепенно Бог в сознании первобытного человека начинает отступать на задний план, становится далеким и безличным… У некоторых народов образ Бога еще больше расплывается и сохраняется лишь в виде смутного представления о некой мировой духовной силе. Она безлична, ибо человек уже утратил личный контакт с ней. К этой силе, в сущности, невозможно обращаться с молитвой, хотя в какой-то степени она все же влияет на жизнь» (18). «Вон оно как!» Вот кто виновник утраты человеческой связи с Богом, – магия! – То есть именно то, что призвано эту связь налаживать. Так что магия, оказывается, ослабляла личностный (и откуда он взялся в дохристианскую эпоху?) контакт человека с Богом! Вот, оказывается, откуда пошла знаменитая «охота на ведьм»: «ведьмы» «убили» нашего личностного Бога! А был ли он, – спрошу я Вас, – этот наш личный контакт с Господом? На мой взгляд, подобный контакт у человечества появился только с приходом Христа. До этого же Божество было очень далеким и труднопостигаемым для человеческого разума. Впрочем, имея в виду Иегову, Мень лично для себя нашел этот «личностный контакт», поскольку во многом с ним «сошелся» и «очень хорошо его понимает».

Посему мне приходится снова обратиться к уже выведенной мной ранее «духовной формуле» о необходимости понимать некоторые изречения о. Меня «с точностью до наоборот». Для него магия есть зло, а то, что используется в христианских ритуалах, – это не магия, это Свет Божий. Упрощенное же представление отцов Церкви об используемой в темных целях магии аналогично высказыванию о том, что заболевший человек есть болезнь и его следует убить. А все ли христианские служители свято блюли свою конфессиональную чистоту и исполняли свои священные обязанности? Не использовал ли кто из них свое высокое положение в корыстных целях? Так вот то же самое происходило и в языческом обществе. В результате этого магия постепенно превращалась в свою полную противоположность, – только, конечно, не сама магия (не ее идея, или дух), а представление о ней у неискушенных в тонкостях духовных вопросов людей. Вот так, с моей легкой руки, к ним оказались причислены все (или почти все) иудейские и христианские богословы.

Надо сказать, что отцы Церкви всегда очень серьезно относились к магии, используемой в языческом обществе, и вовсе не считали ее бездейственной. Свидетельством тому является знаменитая «охота на ведьм», сделавшая прекрасную «рекламу» христианству в эпоху Возрождения. И астрологию они не считали «лженаукой», как некоторые современные попы, опирающиеся, по-видимому, в большей степени на официальную науку, чем на официальные постулаты христианства. В связи с этим мне хотелось бы заметить следующее. Мир у нас для всех один, – как для язычников, так и для христиан. Мы не живем в разных мирах, где действуют разные законы. И Бог у нас тоже один, один и сотворенный Им мир духовный. Поэтому нельзя сказать, что христиане в своих молитвах соприкасаются с одним духовным миром и одним Богом, а язычники – с другим миром и другим Богом. Ну нет у нас второго («специально для язычников») духовного мира, с помощью которого они стали бы решать свои вопросы. Все мы имеем дело с одной и той же магической реальностью, как бы кто ее не называл. Просто языческое сознание обращается к Господу через природный, множественный мир, а христианское сознание – через мир человеческой души, через личностное я человека.

Различие между религиями – это различие между путями человеческого постижения Единого Божества. Природный мир не менее божественен, чем мир духа или души, и потому отвергать его напрочь никто не вправе. Поскольку христианство в продолжение всей своей истории грешило ничуть не меньше (а то и больше), чем язычество, сила природной магии зачастую оказывалась куда более действенной, чем сила христианской молитвы (все зависело от духовного оптимума конкретной личности мага или священника). Поэтому важен не феноменальный путь к Творцу, а личность того человека, который становится на сей путь. Знаменитые же христианские уведомления о том, что «магические сражения», нередко случавшиеся между служителями святой Церкви и языческими магами, неизменно заканчивались победой христианских сил, вызывают у меня лишь неуместную, с точки зрения моей подлинной любви к христианству, скептическую улыбку. «Рассказывайте, рассказывайте…», – только и хочется сказать им в ответ.

Верхом лицемерия является осуждение христианами языческой культуры как изначально греховной, в то время как культура самой христианской эпохи уже давно ведет нас стройными рядами прямиком на Страшный Суд. Так же нелепо и их определение магии как «сделки с дьяволом» (как будто дьявол обладает некой креативной силой, равной силе Творца) в свете того, что сами христиане той же магией прекрасно пользуются и не жалуются. Процедура, безусловно, у них другая, но сущность магии – та же. И разве дело в процедуре? Дело в том, чтобы человек в своей земной деятельности не осквернял благой божественный мир. Главной же особенностью христианства является раскрытие личностного контакта человека с Богом. По этой причине христианство уже изначально выполняет подлинно магическую миссию. Данную религию человек должен принимать исключительно добровольно, поскольку это «его личная» религия и основана она на любви, а не на принуждении. Насильственное же «осчастливливание» христианской благодатью «неразумных язычников», нередко вершившееся в мировой истории, вредило даже не столько им самим, сколько многострадальному христианству, убивая в нем его основу – божественную любовь. Так что мы можем с печалью констатировать, что своей неразумной экспансией христианство убивало само себя.

На мой взгляд, тот факт, что в языческих практиках трансцендентная связь человека с Творцом осуществлялась через «инструментальных» богов, не имеет такого уж определяющего значения для качества этой связи. Нечто подобное происходит и в христианском мире, где отдельным святым молятся значительно чаще, чем напрямую, – нашему Создателю. На иконах-то могут быть изображены лишь люди, а не сам Господь Бог. Для связи с Божественным человек во все века стремился использовать внешних посредников, – «младших богов», отвечающих за какой-то узкоспециализированный участок работ, и эту человеческую «духовную жажду» прекрасно понимали отцы христианства. Они-то великодушно и позволили «оставить» всех прежних «контактеров», но уже под другим наименованием, – «святых». Только вот в христианстве почему-то стыдливо замалчивается этот вопиющий факт «замены шила на мыло». А ведь эта религия могла бы уже и без «богов» обойтись, ведь она открыла нам «прямую» связь с Господом как нашим родным духовным Отцом, – связь через сердце, через наше собственное личностное я. Однако, учитывая качество личностной энергетики состоявшегося в мире христианства, я бы порекомендовала церковникам, скорее, увеличить количество этих святых вдвое, нежели отказаться от них совсем. Пусть уж лучше так, «по-язычески», чем совсем никак. Тем более что, согласно уверениям христиан, есть существенная разница между теми и этими «богами». Судя по всему, она состоит лишь в том, что те боги были «плохие» (хотя и заведовали теми же вопросами, что и соответствующие им нынешние святые), а христианские святые – «хорошие». Что ж, будем надеяться… Я разве против?

И все же вещи нужно называть своими именами. В астрологии магия связана со знаком Скорпиона и его управителем Плутоном. Скорпион – один из двенадцати знаков Зодиака, ничем не лучше, но и не хуже остальных одиннадцати. Собственно, в зодиакальном круге нет плохих или хороших знаков. Все знаки одинаково полноценны. В среде христианских же авторитетов, к примеру, занимающийся исключительно «земными» делами знак Тельца, смиренно-послушный и трудолюбивый знак Девы или мирно «производящий детей» знак Льва как-то вовсе не вызывают никаких нареканий. И лишь несчастному магическому Скорпиону (а с ним уж за компанию, к слову сказать, – и ясновидящему Водолею) с подобным высочайшим благословением просто катастрофически не повезло в жизни. А ведь они – такие же Божьи создания, как и обласканные благосклонностью иудео-христианских патриархов остальные знаки Зодиака (точнее, то, что под ними подразумевается, поскольку само слово Зодиак вызывает у христианских служителей «чувство резкой неприятьи»).

Материалистичность Тельца, питающего весь человеческий род, в том числе и христиан, наводит отцов Церкви лишь на умильные мысли о благословенном хлебе насущном, преломленном во славу Отца нашего Небесного. В то же время одухотворенность Скорпиона, соединяющего мир земной с миром духовным, вызывает на себя с их стороны только обвинения в какой-то непонятной «материалистичности» и многобожии. Если же мы попытаемся сделать невозможное и «подкорректировать» по их желанию этот божественный мир, убрав из нашей космической родины знак Скорпиона (во всяком случае, то, что под ним подразумевается), тогда, к сожалению, на остальных одиннадцати знаках наше мироздание не проживет и дня. Ведь каждый в нем знак является необходимым элементом единой двенадцатичленной структуры и идеально вписывается в данную высокоорганизованную систему, согласуясь со всеми остальными ее элементами. Такого, чтобы «отряд не заметил потери бойца», здесь быть просто не может. Но если подобное злодеяние все же будет когда-либо совершено, произойдет нечто такое, за что известный противник Бога сможет сказать нам большое человеческое спасибо за неожиданную и очень приятную помощь в деле развала Божественного мироздания. Стало быть, если знак Скорпиона есть необходимый участник общей космической метаистории, то он должен и полноценно работать, раскрывая весь свой магический и мистический потенциал перед Сыном Божьим – человеком. Человеку только необходимо использовать его в благих целях, не разрушая, а очищая от зла сотворенную Господом Вселенную.

Магия освобождает человека от закованности в «объективированное» зло мира. Планета Плутон, определяющая магию, и знак Скорпиона, которым она управляет, относятся ко второй зодиакальной гуне, – к серединному миру Ритаг. Это – соединяющий мир, устанавливающий связь между мирами Меног и Гетиг. Более того, знак Скорпиона астрологи называют «porta superna» («врата рая»), в противоположность «материальному» знаку Тельца, который именуется «porta inferna» («врата ада»). Они работают в диалектическом тандеме, благодаря чему их оппозиция осуществляет гармоничную связь природы и духа. Все, что доступно человеку, даровано ему Богом. Важно только не использовать эти дары во вред. А согрешивший маг ничем не хуже согрешившего священника, например, заставившего ученого сжечь свои книги, а затем сжегшего самого ученого. Так что дело не в магии, а в тех, кто (и как) ею пользуется.

По своему изначальному предназначению магия есть «рука помощи» человеку, протянутая Создателем. Первый аркан Таро, символизирующий Бога-Творца, называется «Маг», поскольку закон магии – это творческий закон андрогинного мира, созидающий всю нашу Вселенную. Магия во все века демонстирировала неразрывную связь объективного и субъективного в нашей жизни. Отвергая магию (на самом деле, как я уже сказала, никто ее по сути и не отвергал), христиане отвергают богочеловеческую связь и разрушают целостность природно-духовного образования, по законам которого все мы живем.

 

Содержанием этого Эпизода был призыв к восстановлению единства субъективно-объективного мира, поколебленного ортодоксальным христианством и не менее ортодоксальной наукой. Только на этих путях лежит спасение человека в этом отчаявшемся мире. Вероятно, главным тезисом этого Эпизода являются слова о том, что все недостатки и грехи человеку следует искать в себе, а не в окружающем, объективном бытии, потому как объективный мир исцеляется исключительно методом исцеления мира субъективного. Иначе, чем через самих себя, мы никогда не изменим и не улучшим наше мироздание. Поэтому, – вперед, к новым открытиям и новым целям!