Глава 6.  

 

Этой зимой у Тьодхильды произошло одно из самых важных событий в ее жизни. Она всегда жила верой в себя, в свою высокую, ответственную миссию, и не могла дождаться того желанного момента, когда раскроется весь ее духовный потенциал. Сначала она училась у Медлан и Дольфина, в языческой традиции, затем – у отца Стефана, в духе христианской доктрины. Теперь же она почувствовала острую потребность в изучении чего-то нового. Все, что Тильда знала, – она давно уже разложила по полочкам своей памяти. Она чувствовала себя скованной этим знанием, которое почему-то перестало приносить ей удовлетворение. Ей словно чего-то не хватало, – какого-то важного звена в этой невидимой цепочке познания.

Еще в прошлом году Медлан нагадала Тьодхильде встречу с новым учителем, но тогда это известие девушку совсем не заинтересовало. Ей еще многое хотелось изучить, занимаясь с отцом Стефаном. И она думала, что больше, чем этот священник, ей все равно никто уже не даст. Но сейчас она стала ощущать себя стоящей перед какой-то неизвестной дверью, которая вот-вот должна была открыться. Это ощущение пришло к ней сразу же после знакомства с Робином Смитом и чтения «Теологии «Высшего блага» Петра Абеляра. Девушка поняла, что всех ее друидических познаний ей все равно не хватит, чтобы добраться до самой сути христианской идеи.

Когда Тьодхильд читала Абеляра, то единственное, что помогло ей раскрыть содержание христианской Троицы, – была зороастрийская мифология. Тильду это даже немного удивило: ведь она была знакома с зороастризмом лишь понаслышке, никогда не держала в руках ни одного зороастрийского текста, не общалась ни с одним зороастрийским магом. Медлан, конечно, была когда-то знакома с одним человеком из Персии, – но это было очень короткое знакомство. Она посетила несколько его лекций, которые проводились в общине Дольфина, в Долине Змей, но потом заболела и две недели пролежала дома с глупой ангиной (и где она ухитрилась ее подхватить?), никуда не выходила. За это время маг закончил свои чтения и уехал. Медлан, конечно, могла бы попросить Дольфина или кого-нибудь из братьев дать почитать конспекты пропущенных ею занятий или просто рассказать их содержание. Но она поняла, что эта неожиданно обрушившаяся на нее болезнь была красноречивым сигналом о том, что учение зороастрийских магов, мягко говоря, – совсем не то, что необходимо ей знать в этой жизни. Просто, видимо, ее здоровая природа не смогла выдержать такого огромного объема непривычных для нее знаний и дала благоразумный сбой.

И вот, – поди ж ты! – в один чудесный, солнечный день января месяца женщины услышали во дворе скрип саней и вышли на улицу. С телеги бодро соскочил пожилой смуглолицый человек, в котором, к своему глубочайшему удивлению, Медлан узнала своего давнего знакомого, – того самого персидского мага, чьи лекции она когда-то не дослушала до конца.

– Здравствуй, Медлан!

– Властители небесные! Гафиз! Как ты здесь оказался?

– Вот, приехал в гости к тебе и к твоей милой дочке.

– Это – моя воспитанница…

– Да, я уже знаю.

– Откуда?

– Была возможность… – уклончиво ответил Гафиз. – Ты представишь меня своей принцессе?

…Так и состоялось знакомство Тильды с магом Гафизом. Он прожил у них достаточно долго, несколько холодных месяцев, а с наступлением летнего тепла отправился куда-то на Запад. Он говорил, что ему нужно съездить к своим друзьям в Уэльс, где его давно уже ждут.

На прощание седовласый маг сказал Тьодхильд:

– Моя дорогая! Ты – моя лучшая ученица. Твой талант – от Бога. Никогда не изменяй себе, иди своей дорогой и не обращай внимания на то, что тебе будут говорить другие. Все самые главные в мире истины находятся в тебе самой. У тебя все получится, – я уверен. Но если тебе будет особенно трудно, – позови меня, и я всегда приду к тебе на помощь.

– Как же я тебя позову? – со слезами на глазах спросила Тильда. – Как ты узнаешь, что мне плохо?

– А ты как будто не знаешь! Ведь однажды ты это уже делала. Разве не помнишь? Как ты думаешь, почему нынешней зимой я оказался у вас?

– Как?.. – изумленно проговорила девушка. – Ты услышал мою просьбу, обращенную к Богу?

– Ну, конечно. Я ведь зерванит. Я слышу все, что происходит в космическом пространстве. Ты думаешь: откуда я все о тебе знаю?

Тьодхильд призадумалась. Ее действительно иногда удивляла осведомленность Гафиза не только об обстоятельствах ее жизни, но и о таких ее делах, о которых никто, кроме нее самой, знать просто не мог. Когда же она задавала ему вопросы об источниках его поразительного всеведения, он отвечал очень уклончиво, а то и вовсе уходил от ответа. Теперь ей многое стало понятно.

Она всегда восхищалась способностью Гафиза угадывать ее мысли и говорить именно на те темы, которые ее в данный момент волнуют. Это было ей тем более приятно, что она помнила о своем обучении у Дольфина, который никогда не говорил о том, о чем ей больше всего хотелось услышать. Удивительное дело: Дольфину она задавала вопросы, но не получала на них ответов, а Гафизу она даже не успевала задать вопрос, как тут же слышала нужный ответ.

– Наверное, я просто повзрослела, – думала девушка. – Теперь я сама могу решать, что мне нужно знать, а чего – нет.

Надо сознаться, что никогда за все время, прошедшее после разрыва Тильды с Дольфином, она не думала о своей учебе у друида, как о чем-то вредоносном и дурном. Напротив, – она всегда оставалась благодарна своему первому духовному учителю. Он действительно многому ее научил, многое помог ей понять и раскрыть в самой себе. Если бы не он, – Тьодхильд не стала бы такой, какой она стала. Да и неизвестно, – завязалось бы у нее столь длительное общение с отцом Стефаном, появился бы в ее жизни зерванит Гафиз, – если бы не ее предварительная учеба у Дольфина?

Гафиз был поистине удивительным и загадочным человеком. Казалось, – он знает все, слышит всех, видит всех насквозь. Раньше Тильда думала, что он – великолепный психолог и умеет угадывать чужие мысли. Но теперь она понимала, что он не угадывает, а просто слышит. Ему даже не нужно быть психологом, потому что он словно обитает в самом сердце Вселенной и в любой момент может получать сведения о любом космическом элементе, любом человеке, который по какой-либо причине может быть ему интересен.

Пока Гафиз проживал у Тильды и Медлан (ему выделили отдельные покои в восточной части дома, занавешенные искусно расшитым плотным полотном), к нему часто приходили люди со всех окрестных мест. Он строил им гороскопы, предсказывал будущее и давал очень ценные советы по всем вопросам жизни. Медлан и Мэт восхищались его умением быстро поставить точный диагноз болезни. Для этого он строил медицинский гороскоп, хотя иногда ему достаточно было просто посмотреть на человека, – и ему уже все было ясно. Некоторыми секретами своего врачебного искусства он поделился и со своими хозяйками.

…Едва лишь Тильда увидела Гафиза, – она сразу поняла, что это он, – тот, кого она в последнее время так ждала. И, действительно, таких знаний, как от него, она, наверное, не смогла бы получить ни от кого другого. Казалось, что он владеет всеми тайнами Вселенной. И эти тайны постепенно стали открываться Тьодхильд. В общении с Гафизом она действительно почувствовала себя другим человеком, – более сильным и мудрым.

Тьодхильд делилась с учителем своими маленькими открытиями. Она рассказала ему о своем понимании христианской Троицы, которое пришло к ней совсем недавно, удивив не только ее, но и ее христианских друзей. Выслушав девушку, маг с улыбкою ответил:

– Вот что я тебе скажу, милая Матильда. Как зороастрийцу, мне очень приятно, что для решения христианского вопроса ты привлекла именно нашу доктрину. И я, – скрывать не стану, – нахожу в твоей идее Троицы немало ценного. Но… – Гафиз сделал небольшую паузу, – ты сама должна понять, чего здесь еще не хватает.

– А ты знаешь? – заинтересовалась Тьодхильд.

– Послушай, Тильда, – речь ведь идет о христианстве. Мне никогда не было интересно то, что касается этой религии. Я никогда не задавал себе подобных вопросов, хотя прекрасно знаю о расхождении двух ветвей христианства. Мне это просто неинтересно. Наш зерванитский принцип троичности, на мой взгляд, абсолютно точен и понятен. К тому же, наше сакральное число – не три, а, как ты знаешь, – четыре. Вот о числе четыре я бы мог тебе рассказывать и рассказывать. А углубляться в нынешние дела христиан для меня, – пожалуй, то же самое, что взрослому человеку лезть в детские споры. Это – дело ненужное и бесполезное. На мой взгляд, христианам, – чтобы избежать этих глупых споров, – нужно просто для начала повзрослеть. Одним усилием воли я не смогу их сделать старше и мудрее. Пусть уж они сами растут и набираются жизненного опыта. Ты же знаешь известное правило: на ошибках учатся.

– Не знаю, как другие, но я предпочитаю учиться на чужих ошибках.

– Это только потому, что своих ты уже наделала в достатке в своем далеком прошлом.

– Ты имеешь в виду: в прошлой жизни?

– В прошлой, позапрошлой, – неважно. У нас ведь может быть много прошлых жизней. Вот сейчас ты гордишься тем, что учишься лишь на чужих ошибках…

– Я не горжусь!

– Ну, прости. Я неверно выразился. Ты учишься на чужих ошибках, потому что они вызывают в твоей сакральной памяти твой собственный прежний опыт. Ты уже знаешь, что это такое. Поэтому чужие ошибки служат для тебя напоминанием о тех уроках, которые ты прошла, и теперь тебе просто неинтересно их повторять, – ты их прекрасно знаешь. Но ты должна хорошо запомнить одно правило: пока человек не усвоил какой-нибудь урок самостоятельно, пока он не открыл некий закон в самом себе, – он никогда не услышит чужих доводов, какими бы разумными они ни были. Нельзя требовать от людей невозможного. Относись к ним со снисходительностью и помни: ты сама когда-то была такой. К настоящему времени пора твоего духовного детства прошла, а у других она либо затянулась, либо, вообще, лишь только начинается. Так что будь милостива к людям.

– О! Да ты заговорил, как христианин!

– В самом деле? – улыбнулся Гафиз.

– Да. Они так любят поговорить о милосердии...

– Ну, не знаю. Я предпочитаю делать, а не говорить. Так вот, – по поводу христианской Троицы. Тебе еще предстоит доработать свою идею, и я не собираюсь вмешиваться в этот процесс в «благом намерении» направить тебя по правильному пути. Да я и сам не знаю! Не моя это забота. Но для тебя, – я вижу, – это действительно важно. Уверен: у тебя все прекрасно получится.

– Гафиз, я хочу задать тебе один вопрос… Может, он немного неуместен…

– Нет, почему же, – нормальный вопрос. Задавай.

– Медлан говорила мне, что познакомилась с тобой у Дольфина…

– И ты хочешь узнать, не поддерживаю ли я с ним прежнюю связь?

– Да! До приезда к нам ты, наверное, побывал у него?

– Тебя интересует, откуда я так много о тебе знаю? Девочка моя! Когда-нибудь ты сама все поймешь. Нет, на этот раз у Дольфина я не был. Сейчас, насколько мне известно, в его общине не проводятся новые чтения. Но я уже несколько раз бывал у него в долине, – как до знакомства с Медлан, так и после. Раньше я к ней не заезжал, потому что ей это было не нужно. Скажу тебе честно, – я хорошо запомнил, как она скучала на моих лекциях. Только это – между нами. Ты ей не говори, хорошо? – заговорщицки подмигнул Тильде Гафиз.

– Хорошо, – снисходительно улыбнулась девушка.

– Я просто не хочу ее обидеть. Так вот. Я бы и на этот раз к ней не заехал, если бы не ты…

И, не давая Тильде задать очередной вопрос, добавил:

– Братство Огня сейчас очень лихорадит, и они сами не знают, чего хотят и куда идут. Между друидами постоянно ведутся какие-то свары. Неприятности у них и с другими друидическими общинами. Они никого не навещают и сами не принимают гостей.

– Но тебя-то они бы приняли?

– Уверен. Но, думаю, что я им сейчас не нужен.

– А ты встречаешься только с теми, кому ты нужен? – удивилась Тьодхильд.

На мгновение Гафиз задумался.

– Знаешь, я как-то и сам никогда не думал об этом… Но сейчас я понял, что, – да, действительно, я уже давно общаюсь лишь с теми, кому я нужен.

– А с теми, кто нужен тебе?

– А есть ли они?

– Ты женат, Гафиз? У тебя есть дети?

– Я вдовец. У меня было пятеро детей, но осталось двое. Они занимаются своими коммерческими делами в Бактрии, – нынешнем Тохаристане, – и совсем не интересуются моей наукой. У них – свой путь, и я не вправе пытаться их изменить. Каждый делает свой выбор сам. Разве есть такое правило, что дети всегда идут по стопам своих родителей? Вот ты, например, разве наследуешь путь своих родителей?

– Нет, конечно. Да мои родители и умерли давно. Я вот подумала: наверное, это очень тяжело, когда самые близкие люди не могут разделить с тобой твои радости и беды? Потому ты и перестал искать тех, кто нужен тебе, а занимаешься только теми, кому нужен ты…

– Наверное, ты права, Тильда. Так у меня и складывается по жизни. У меня очень много учеников, но дети мои так и не приняли мое учение.

– Гафиз, а что ты думаешь о Дольфине? Вы были с ним друзьями?

– Нет, конечно. Но были хорошими знакомыми. Мы делились друг с другом своим опытом, обучали своим практикам… У тебя с ним, – я вижу, – случилась серьезная размолвка, из-за которой вы больше не встречаетесь?

Да, размолвка. И еще какая размолвка! Решив, что час настал, взволнованная девушка все тут же рассказала Гафизу.

– Ведь в твоей школе никогда не совершают таких «духовных» деяний? – закончила вопросом свой печальный рассказ Матильда.

– У меня – нет, это точно. И никогда ничего подобного ни в зороастризме, ни в маздеизме не бывало. Нет, конечно, влить расплавленную медь в горло вероотступника или живьем содрать кожу с провинившегося человека, – например, с псевдопророка Мани, основателя учения о смешении добра и зла, – это пожалуйста. Наши предки были в этом деле настоящие мастаки. А вот прибить человека гвоздем к живому дереву и «поить» бедное растение его кровью, – это уже, извините. Зачем же так издеваться над растением? Это – особенности вашего, кельтского духовного воспитания, – весело ответил маг.

– Как ты можешь над этим шутить? – возмущенно спросила Тьодхильд.

– А ты знаешь, Мэт, по большому счету, я и не шучу. У нас действительно были когда-то в ходу зверские истязания за малейшее нарушение духовной гармонии. Ты же сама понимаешь: времена были дикие, суровые, вокруг – одни враги. Если не ты – их, то они – тебя. И люди заботились о сохранении духовной чистоты своей общины. Ради этого они шли на все. Ведь именно морально нестойкие члены племени могли совершить самые страшные преступления, вплоть до предательства своего народа. То же самое – и у вас. Жестокость есть следствие страха. Чем большая опасность грозит общине, тем более суровые меры наказания в ней приняты за любое отступление от закона. Сейчас, насколько я знаю, нравы зороастрийцев значительно смягчились. Думаю, что и у друидов тоже. Но если столь архаический случай произошел в вашей местности сейчас, – то это просто значит, что Дольфин и его братья стали чувствовать большую угрозу для дальнейшего существования своей общины.

– Но наказали-то они совершенно постороннего человека, который не имел никакого отношения к Братству и друидических законов просто не знал!

– А в данном случае это не имеет никакого значения. В представлении подавленных чувством опасности людей любой шорох есть шорох врага, любое действие есть действие врага. Все здесь трактуется уже исключительно в символическом ключе. Чужак, нарушивший закон общины, – не случайный человек, а образ, олицетворение той беды, которая неумолимо надвигается на эту общину. И ее членам абсолютно все равно, – знает ли он их законы, или нет. Они защищают себя и магическим образом расправляются с тем злом, с которым в их глазах имел неосторожность отождествиться этот несчастный. Со стороны друидов, это – ритуальное действо, по-видимому, имеющее своим назначением преодолеть страх, внушить себе, что есть еще силы для борьбы с невидимым врагом. Но, в любом случае, Тильда, то, что ты увидела, было лишь проявлением слабости самого Дольфина и братьев его общины. И то, что этот древний кровожадный ритуал был изъят из забвения и воспроизведен в наши дни, – говорит о том, что его исполнителям понадобились дополнительные силы, – те самые темные силы, которые властвовали в глубокой древности. Видимо, что-то твоих друзей таки серьезно испугало.

– Они мне больше не друзья!

– Тогда я за тебя спокоен.

– Из твоих слов выходит, что друиды совершили акт черной магии?

– Конечно. Любой ритуал с кровопролитием есть ритуал черной магии. А разве ты не почувствовала это сама?

– Не знаю. Я ощутила какой-то огромный упадок сил. Но это началось еще раньше, во время разговора с Дольфином. Мы тогда серьезно разругались. Я хотела поговорить с ним о христианстве, а он почему-то вдруг разъярился и наговорил мне кучу грубостей! Во всяком случае, именно так я это восприняла.

– Вот тогда-то ты его всерьез и испугала!

– Я испугала? Да что ты! Ты посмотри: кто – он и кто – я! Как я могу его испугать?

– Своими мыслями, Тильда. Своими опасными мыслями. Ты ведь много для него значила?

– Он тоже безмерно много значил для меня!

– Я говорю не о тебе, а о нем. Ты для него много значила. Ты была ему нужна. Ведь так?

– Да. Он очень рассчитывал на меня.

– И ты его серьезно подвела. Ты не оправдала его радужных ожиданий!

– …

– Процесс черной магии начался уже тогда. И ты сразу ощутила на себе его действие. Но ты смогла тогда выстоять. Ты не изменила себе, ибо оказалась сильнее, чем рассчитывал Дольфин. Ему не удалось тебя подчинить.

– Он был просто в бешенстве! Я вспомнила: тогда он и принял это решение, – казнить человека.

– Это было необходимо для усиления магического влияния на тебя.

– На меня?..

– Прежде всего, – на тебя. Возможно, – Дольфин даже сам не сознавал этого. У людей такого уровня очень многое происходит бессознательно. Он хотел изменить ситуацию, вернуть тебя, но случилось непредвиденное: ты все узнала. Он-то думал, что нанес тебе достаточно сильный удар. Думал, что сразу после вашего разговора ты отправилась домой. Но у тебя хватило сил, чтобы остаться и увидеть все остальное. А вот если бы ты ничего не увидела, – кто знает? – может быть, его фокус и удался бы, а ты до сих пор бы сотрудничала с ними. Возможно, стала бы даже намного мягче, любезнее и сговорчивей.

Тьодхильда не могла поверить собственным ушам. Но, действительно, все было именно так! Иного объяснения произошедшему она просто не находила. Придя в себя после пережитого потрясения, девушка спросила:

– Как ты думаешь… Вот мы с Медлан не уверены… Дольфин теперь окончательно оставил меня? Он не предпримет шагов для того, чтобы вернуть меня, или помешать мне?

– Даже не надейся, – резко ответил Гафиз.

Тильда вздрогнула. Ответ Гафиза был хлестким, как плеть. Она-то начинала уже надеяться на то, что роль Дольфина в ее судьбе уже сыграна.

– Он еще появится в твоей жизни. Имей в виду: самая большая опасность для тебя – не христианский фанатизм, не полубезумные монахи и клирики. Твоя главная угроза – друиды. Они намного сильнее христиан, – ты это знаешь. Когда они поймут, что потеряли тебя навсегда, – вот тут-то и ожидай беды. И их наказание, – уж поверь мне! – может быть намного страшнее. Ну, что могут неучи христиане? Всего лишь уничтожить твое тело! А друиды способны убить твою душу!

– Что же мне делать, милый Гафиз? – испуганно проговорила девушка.

– С каждым днем ты становишься сильнее. Придет время, когда твоя сила превысит силу всей общины Дольфина. Чтобы дожить до этого часа, будь не только сильной, но и хитрой. Твой бывший учитель неоднократно будет появляться на твоем жизненном горизонте. Веди себя с ним как можно мягче. Не говори ни «да», ни «нет». Будь уклончивой, давая при этом понять, что ты не против восстановления прежних отношений, но пребываешь пока в раздумье. Тяни время: оно работает на тебя. А я тебе всегда помогу. Будь уверена: я всегда буду рядом.

…Гафиз обучил Тьодхильду необходимым для ее работы духовным практикам. Теперь она знала, как использовать магические возможности затмений Солнца и Луны, как включать соляры и обращения планет, чтобы полностью реализовать их энергетический потенциал. Для девушки были очень важны уроки Гафиза, и, когда он стал собираться в дальний путь, ей совсем не хотелось его отпускать. За время общения с ним Тильда настолько полюбила этого старого мудреца и так к нему привязалась, что у нее появилось ощущение, будто она теряет кого-то близкого и родного. Гафиз успокаивал Мэт, заверяя ее в том, что всегда будет оставаться с ней, несмотря на разделяющее их пространство. Он обучил ее способу общения на расстоянии. Теперь, когда Тильде понадобится его помощь, – она всегда сможет обратиться к нему и получить нужный ответ. Если же ей будет совсем плохо, – Гафиз обещал приехать сам. Он знал, что жить ему предстоит долго, а потому был убежден, что сможет опекать Матильду на протяжении достаточно длительного времени.

Готовясь к отъезду, маг сложил на телегу все свои пожитки и, усаживаясь на покрытое мягким мехом сидение, сделал последнее напутствие Матильде:

– Слушай Венеру. Она тебя никогда не подведет. И не забывай отмечать ее праздник, день Ардвисуры Анахиты. Ты помнишь эту дату?

– Конечно, учитель. Пятое июля, девятнадцатый градус Рака. Я никогда ее не забуду.

– Буду надеяться. Оставляю тебя с миром в душе. До встречи.

Гафиз дернул за поводья, и лошадь лениво сдвинулась с места, постепенно набирая шаг. В душе Матильды будто что-то оборвалось. В какой-то миг она даже хотела остановить телегу, вернуть столь дорогого ей человека, но, в конце концов, совладала со своими чувствами и заставила себя успокоиться, хотя слезы еще долго продолжали струиться по ее щекам, – даже тогда, когда нырнувшая в густую лесную чащу телега скрылась из виду и оттуда перестали доноситься звуки удаляющихся колес.

После отъезда Гафиза в сердце девушки образовалась непривычная пустота. Она ничего не хотела делать, ни на чем не могла сосредоточиться, а всех своих больных без зазрения совести переадресовывала Медлан. Но это, к счастью, продолжалось недолго, и какой-нибудь месяц спустя она уже полностью оправилась от своего упадка сил и временной потери настроения. А помогло ей в этом одно чудесное обстоятельство.

…Это случилось летней ночью, в конце июня. Шел двадцатый день Луны, день астральных путешествий, связанный с духовным прозрением и преображением человеческой души. Проснувшись в самой середине ночи, Тьодхильд почувствовала себя необычайно бодро. Спать ей вовсе не хотелось. Осторожно и тихо, чтобы не разбудить Медлан, она оделась и вышла на улицу, прямо в лунную ночь. На небе не было ни единого облачка, и небесная Богиня беспрепятственно источала на землю свой таинственный бело-матовый свет. Это был тот самый период, когда фаза полной Луны сменяется фазой убывающей, а Богиня полнолуния Дану передает бразды своего ночного правления стареющей Богине Морриган, вбирающей в себя всю полноту древней мудрости Божества.

Взглянув на небо, Тьодхильда испытала настоящее потрясение, ибо ей показалось, что с небес на нее взирает Сам Господь, скрытый за полумесяцем убывающей Луны. Как зачарованная, девушка смотрела и не могла оторвать глаз от этой величественной небесной картины. Ей казалось, что Небеса сообщают ей какую-то изумительную сакральную весть, которую она никак не может понять. Они смотрели на Тильду горящими глазами своих бесчисленных звезд, а космические начертания небесных созвездий словно заключали в себе некую невидимую загадку, которую предлагали ей разгадать. Складывалось впечатление, что сами Небеса приглашают девушку в дальний астральный путь к раскрытию какой-то чарующей тайны.

Испытывая непреодолимое ощущение того, что Господь желает сообщить ей нечто важное, Тьодхильд обратила свой взор на север, – туда, где раскинулся на небе ее нынешний покровитель Орион. Совсем недалеко от трех звезд его пояса сияла и Венера, – самая главная планета в ее жизни. Едва лишь девушка сосредоточила свой взгляд на Венере, – она словно услышала беззвучный голос, который звал ее за собой. И Тьодхильд уже знала, что ей следует делать.

Зайдя в свой «реликварий», – так Мэт называла сделанную недавно пристройку к восточной части дома, где она хранила свои священные вещи, – девушка взяла магическое зеркало, жезл, большую хрустальную чашу и пакетики с порошками разных трав. Устроившись на открытом месте недалеко от хижины, где она любила проводить ночные магические бдения, Тьодхильд установила зеркало и наполнила родниковой водой свою чашу, символизирующую магический котел Черридвен. Безветренный воздух звенел своей необыкновенной тишиной, и, казалось, – весь мир был наполнен ожиданием чего-то восхитительного и чудесного. Все вокруг замерло, и девушка почувствовала себя центром Вселенной. Даже не центром, – она ощутила себя всей необъятной Вселенной, обладающей надындивидуальным вселенским разумом и памятью обо всем, что происходило в ней за всю историю ее существования.

Сначала с помощью магического жезла Тьодхильд обрисовала небольшой круг Луны вокруг места проведения своего магического ритуала. Зачерпнув горсть порошка лаванды, она бросила ее в воду, и в ночной тишине неожиданно гулко раздались негромкие слова друидического заклинания:

– Лаванда – для любви!

Затем девушка взяла горсть порошка шалфея и бросила ее вслед за лавандой:

– Шалфей – для силы!

После этого пришла очередь порошка кассии.

– Кассия – для знания!

И завершила процедуру добавлением к раствору порошка древесины ивы:

– Ива – для магии!

На неподвижной водной глади чаши отражались звезды. Тьодхильд взяла магический жезл и стала перемешивать воду в своем котле по направлению знаков зороастрийского зодиакального круга. В результате этих действий в воде образовалась воронка, закручивающаяся спиралью вверх. Из этой правосторонней воронки начала исходить прохладная космическая энергия, мгновенно заполнившая все окружающее пространство. Девушка почувствовала себя захваченной каким-то сиренево-желтым космическим потоком. Между чашей и зеркалом образовалось силовое поле, все линии которого сходились к центру, – и этим центром была она.

В течение нескольких минут Тьодхильда созерцала удивительную картину закручивающейся по спирали водной воронки, излучающей лилово-желтый свет. Затем все видимые линии чаши размылись и вместо них изумленному взору Матильды предстало едва различимое изображение, напоминающее треугольный пантакль. Девушка отложила свой жезл, пытаясь всмотреться в линии пантакля, и постепенно они стали все более отчетливо проступать на своем треугольном фоне. Она увидела венок из фиолетовых роз, напомнивший ей какой-то давний, забытый миф. В центре венка вырисовался символ Венеры, вписанный в символ Солнца. Тьодхильд даже показалось, что это – пантакль Венеры, проходящей по диску Солнца.

Кроме Солнца и Венеры, на пантакле было обозначено еще несколько планет. В верхнем углу треугольника находился символ Нептуна, составлявший с Венерой и Солнцем одну вертикальную линию. Тьодхильда сразу вспомнила, что именно эти три планеты являются эпигонами Минтаки, и поняла, что этот пантакль не только связывает ее с Венерой, но и придает ей силы Минтаки. Остальными планетами были Уран, – Тильда еще не знала его роли в этой мистерии, – и Страж Прошлого в обеих своих ипостасях. Ну, со Стражем Прошлого – ясности куда больше: он непосредственно связан с магией Венеры.

Глядя на этот необычный магический символ, Тильда поняла, что он является порталом Венеры, через который она всегда сможет проходить, когда ей будет нужно обратиться к своей небесной покровительнице. Она решила «материализовать» его, – то есть, сделать точно такой же пантакль из дерева, чтобы с его помощью в дальнейшем общаться с Венерой. Но это – потом, а сейчас она почувствовала неудержимое желание войти в портал и разрешить загадку, которая предстала перед ней в эту волнующую ночь. Взглянув в зеркало, Тьодхильд увидела тот же символ, но намного большего размера. Она сосредоточилась на центральной части изображения, в которой Венера соединялась с Солнцем, и мысленно вошла в раскрывшуюся дверь этих космических ворот.

Сознание Мэт сразу подхватили прохладные потоки неземной энергии и понесли по узкому темному туннелю, устремляющемуся куда-то вдаль.

– Прямо как ведьма, – усмехнулась про себя Тьодхильд. – Только помела не хватает.

Когда туннель закончился, она нашла себя летящей по звездному небу, а внизу, на земле, мерцали редкие огоньки церковных и мирских свечей. Но вдруг Матильда почувствовала, что начинает стремительно снижаться. Она была в восхищении: это место она видела раньше лишь на страницах книг, которые давал читать ей Дольфин. Прямо под ней простиралась пустынная земля плато Гизы, на которой находилось самое известное чудо света, – египетские пирамиды. Они освещались каким-то необыкновенным светом, и сверху были видны не только пирамиды, но и светящиеся силовые линии, соединяющие между собой отдельные части этой композиции.

Из рассказов Медлан девушке было известно, что три маленькие пирамидки у основания большой пирамиды Менкаура символизируют небесную линию весеннего равноденствия, а три пирамиды возле пирамиды Хуфу – линию небесного меридиана. Вот эти-то линии и светились неведомым светом, пересекаясь между собою где-то на уровне пирамиды Хафра. Тильда смотрела на этот «земной пояс Ориона» и не могла оторвать от него восторженных глаз. Ей казалось, что она вот-вот узнает нечто важное, – и это полностью перевернет ее представление об окружающем мире.

Помня о том, что ее миссия связана с Минтакой, Тьодхильд устремилась к соответствующей этой звезде пирамиде Менкаура, – наименьшей из трех великих пирамид. Девушка и сама не заметила, как очутилась внутри. Она продвигалась по каким-то узким низким ходам, петляющим внутри строения пирамиды, заходила в подземные шахты, где видела предметы и механизмы неизвестного ей назначения. Когда Тильда добралась до погребальной камеры, она удивилась необычайно малым ее размерам. Стены камеры и входного коридора были выложены отшлифованным гранитом. Потолок был составлен из двух блоков, вытесанных в виде полуарки. Сама усыпальница соединялась с коридором небольшой лестницей. Базальтовый саркофаг был украшен рельефами, изображающими царский дворец.

Оглядывая камеру, внезапно Тильда вздрогнула: перед ее изумленным взором начали проноситься картины каких-то давних, древних событий, в участниках которых она узнавала себя. Эти воспоминания нахлынули на нее как-то разом, встревожив душу до самых глубин. Она вспомнила свои былые чувства и эмоции и обнаружила их отражение в своей сегодняшней жизни. Девушка поняла, что всегда была такой же, как сейчас, даже когда находилась в теле мужчины. В своей последней жизни она была философом, ученым-медиком, изобретшим массу технических приборов и открывшим несколько фундаментальных законов материального мира. Это были первые века господства христианской религии, – время воинствующего монофизитства. Ее обвинили в несторианской ереси и бросили в сырой подвал, где долго истязали и морили голодом, пока от ужасных, нечеловеческих страданий ее (точнее, его, – в ту пору уже глубокого старика) не избавила смерть.

– Теперь понятно, – подумала Тьодхильд, – откуда у меня такое упорство в отстаивании правды и любовь к наукам. Равно, – как и ненависть к безумному христианскому фанатизму, мечтающему стереть всю физическую природу в святой духовный порошок.

Почувствовав себя вдруг очень неуютно, девушка собралась было покинуть пирамиду и отправиться домой, но услышала какой-то небесный голос, который попросил ее остаться. Голос был не мужской и не женский. Собственно, он даже не звучал в пространстве: он звучал в ее сознании. Тьодхильда поняла, что теперь она может спрашивать обо всем, что ее интересует, и сразу начала задавать свои вопросы:

– Что такое эти пирамиды?

– Хранители четырех форм времени. В них переключаются мировые эпохи, – ответил голос.

– Кто-то сидит в пирамидах и переключает эпохи? – изумилась девушка.

– Нет. Переключение производится на звездах пояса Ориона, силовыми линиями связанных с пирамидами.

– А что это значит, – переключение времени?

– Время устремляется в другую сторону.

– А разве это возможно?

– Ты сама знаешь, что да.

– Но зачем?

– Это ты тоже знаешь.

– Тогда скажи мне, неужели время действительно может идти в другую сторону?

– Да, но не в буквальном смысле этого слова.

– А как?

– В вашем, – человеческом, – сердце. Будут всплывать картины из прошлого. Человеческая память будет освобождаться от своих застарелых блоков, которые мешают вам двигаться дальше и делают вас послушными исполнителями воли темных сил.

– А пирамиды – светлые?

– Изначально – да. Но их могут использовать и служители тьмы. Это происходило уже неоднократно. К сожалению, ради решения светлых задач к пирамидам уже давно никто не обращался. Их энергию в последнее время используют лишь черные маги.

– А как пользоваться энергией пирамид? – спросила Тьодхильд.

– Тебе это будет открыто в свое время.

– Но будет открыто?

– Да.

– Спасибо! – радостно воскликнула девушка.

– Не спеши радоваться, – охладил ее пыл незримый собеседник. – Это не так легко и просто, как ты думаешь.

– Можно спросить тебя о значении пирамид?

– Они символизируют собой три формы времени и три мировых начала.

– Постой… Дай я сама угадаю. Материальный мир – это самая большая пирамида, – Хуфу?

– Да.

– Духовный… Это – пирамида Хафра? Или Менкаура?

– С духовным миром связана пирамида Хафра.

– Тогда Менкаура – это мир промежуточный, мир андрогинной свободы! Так я и думала: Минтака – это звезда свободы. Она символизирует связующий мир любви, – мир Ритаг.

Сделав паузу, Тьодхильд вдруг озадаченно спросила:

– Но как же это может быть: ведь срединная пирамида должна, наверное, стоять посередине, а не скраю, как Менкаура?

– Это – всего лишь земная проекция. Небесные координаты Минтаки действительно находятся между координатами остальных двух звезд. Разве ты не знаешь?

– Ах, да! Конечно!

– Кроме того, разве ты не заметила, что первая и третья пирамиды связаны друг с другом подземными ходами? У подножия обеих этих пирамид находятся три маленькие, выстроенные в ряд, пирамиды, причем прямые линии, которые они задают, пересекаются друг с другом под прямым углом и соответствуют двум осям небесных координат. Замечала ты или нет, но женское начало всегда было ближе к началу андрогинному, чем мужское.

– Конечно, замечала! Ведь Венера – богиня красоты и любви! В ней есть и женская, и андрогинная сущность.

– Совершенно верно. По поводу пирамиды Менкауры тебе необходимо знать еще одно. Она несколько отличается от остальных двух пирамид. И, хотя она значительно меньше, нежели они, по своим размерам, но блоки, из которых она построена, намного крупнее блоков остальных пирамид. Пирамида Менкаура стоит не на скальном основании, как пирамиды Хуфу и Хафра, а на выстроенной террасе из известняковых блоков.

– То есть, искусственность, рукотворность основания пирамиды Менкаура говорит в пользу большей доли участия в ее создании именно человеческого труда?

– Да, здесь значительно усилена роль человека.

– И тем самым раскрывается ее «человеческая», андрогинная сущность!

– Именно так.

– Хорошо. Три мировых начала мы разобрали. А как же четыре формы времени? Ну, Хуфу, – это понятно: настоящее. Хафра – конечно, будущее. Менкаура, – в этом случае, можно не сомневаться, – прошлое. Теперь понятно, почему в пирамиде Менкаура мне раскрылось прошлое. Ведь это было мое прошлое?

– А ты как думаешь?

– Меня просто поразила моя близость с человеком, в котором я почувствовала себя. Это была действительно я. Я никогда не думала, что в разных воплощениях все настолько едино… Воистину: человек никогда не меняется.

– Да. Потому что он – целостное существо, а не случайный набор различных компонентов.

– Хорошо. С тремя формами времени мне ясно. А вечность? Где на этом плато представлена вечность?

– Ты это уже знаешь.

– На пересечении силовых линий малых пирамид Хуфу и Менкауры? Вечность и не должна проецироваться на наш материальный мир. Постой, – вдруг оживилась Тильда, – а Вакшья? Где находится главный переключатель времен, пятый участник этой мистерии?

На этот вопрос девушка ответа не получила. Немного подождав, она задала следующий вопрос:

– Когда время будет переведено назад?

– В 2008 году, – ответил голос, – начнется эпоха Разделения. Время начнет свой обратный отсчет.

– Эпоха Разделения – это первый градус Весов? Эпоха Визаришн, как называют ее зерваниты?

– Именно так.

– Странно… Гафиз ничего мне об этом не говорил… Он только рассказал о четырех мировых эпохах, а когда наступит следующая, – не сказал…

– Он этого еще не знает.

– 2008й год, – это так нескоро…

– Тебе так не покажется.

– Почему? А что произойдет в 2008 году?

– Ты снова придешь на землю и сама все увидишь.

– Правда? И что я увижу?

– Ты все сама узнаешь. Сейчас рано об этом говорить.

– А что это за странные механизмы, которые я увидела в подземной шахте пирамиды Менкаура? Они имеют какое-то отношение к переключению времен?

Опять наступило молчание. Тьодхильд начинала понимать, что далеко не все ей удастся узнать сейчас. До очень многого, по-видимому, ей придется доходить самой.

– У меня еще вот какой вопрос, – нерешительно начала девушка.

– Ты хочешь знать, кто управляет земными процессами на Орионе?

– Да. Я знаю, – мне рассказывал Гафиз, – что со звезд Ориона на Землю прибыла черная раса человечества. Это была третья раса людей. Ее основным достоянием является владение искусством магии, а основным грехом – осквернение этого священного искусства, превращение магии в так называемое колдовство, или черную магию.

– Ты права. Орион связан с черной расой Земли и с искусством магии. Эта космическая цивилизация посылала когда-то на вашу Землю своих представителей, которые были для вас первыми духовными учителями. Это и Гермес Триждывеличайший, и Осирис с Изидой, память о которых хранится в египетских мифах и преданиях. Изида, например, вашим древним народам, жившим в долине Нила, привила настоящую цивилизацию. Она научила человечество многим полезным наукам и дала ему могущественные силы магии, соединяющей земной мир с миром небесным.

– Да, я знаю этот миф. Изида воскресила своего погибшего супруга Осириса и, соединившись с ним, родила сына Гора, который символизировал гармонию упорядоченного космоса. Когда Гор вырос, он сразился с убийцей отца Сетом, символизирующим хаос, и убил его. Таким образом, порядок одержал верх над беспорядком, а добро победило зло.

– Безусловно, – ответил незримый собеседник. – Но ты должна помнить, что для тебя в этой истории главное – не бой Гора с Сетом, а миссия Изиды.

– Я знаю. Египетская Изида – это романская Венера, а, с другой стороны, ее представляют как Прозерпину, хотя, с точки зрения астрологии, Венера и Прозерпина – настолько разные сущности, что во многом они даже противоположны друг другу. Достаточно сказать, что место обители Прозерпины, – знак Девы, – есть место падения Венеры. Что одному хорошо, то другому – смерть…

– Это правда. И все же в них есть нечто общее. Они обе соотносятся с землей. Только Прозерпина представляет собою мир подземный, связанный с трансформацией и преображениями, а Венера – мир наземный, связанный с гармонией и красотой. В Изиде главное – ее воскрешающая миссия. Воплощая в себе принцип материально-андрогинной природы, она призывает к жизни оторвавшуюся от земли природу духовную, или мужскую. Когда Изида воскрешает Осириса, она возвращает жизнь не только ему, но и всему воплощенному миру, который не может существовать без животворящей энергии духа.

– Как я должна это понимать? – спросила Тьодхильд. – Ты даешь мне сейчас задание?..

– Совершенно верно. Твоя задача – быть Изидой и воскресить мужское начало, которое слишком оторвалось от тварного мира и перестало видеть смысл в своем собственном существовании. Оно словно живет где-то там, под землей, и не слышит того, что делается на земле.

– Я всегда об этом говорила!

– Говорить – мало: пора приниматься за дело. Мужская сила – в разуме, в логическом, философском мышлении. Женская сила – в магии, в мышлении мифологическими образами. В соединении магии и философии заключена тайна спасения человечества. А теперь слушай меня внимательно. Сегодня тебе исполнилось ровно пятьдесят восемь дней Венеры. Числа Венеры – шесть, восемь и сто семнадцать. Первые два числа ты знаешь, а вот третье число тебе предстоит еще узнать.

– А откуда взялось это число – сто семнадцать? Я никогда раньше о нем не слышала.

– Все очень просто. Почти ста семнадцати земным дням равняется один день на Венере. Тебе придется это учитывать, когда ты окажешься там.

– Где – там? – не поняла девушка.

– Там – это там. На Венере.

– А как я туда попаду?

– Узнаешь. Сегодня в тебя вливаются могущественные силы Минтаки. Теперь тебе будет намного легче решать свои задачи. С сегодняшнего дня твоя магическая сила в несколько раз увеличится.

– Ты – Изида?

– ...

– Я правильно поняла: ты – Изида? Скажи мне!

– Если хочешь, – можешь называть меня так.

– Ты – богиня из созвездия Ориона?

– Да, Тьодхильд. Твоя задача – оправдать мое доверие.

– Я внимательно тебя слушаю, Изида. Что я должна делать?

– Лишь то, что покажется тебе интересным, и ничего более.

– Да я всю свою жизнь только этим и занимаюсь!

– Отлично! Теперь возможностей у тебя появится намного больше.

– Спасибо, Изида. Я тебя не подведу.

– Ты знаешь, какая ситуация на сегодняшний день сложилась в христианском мире…

– Да, Изида. И это сейчас – моя самая большая боль.

– Мы сделаем все возможное для того, чтобы твоя духовная миссия осуществилась. Христианство необходимо вернуть к его гармоническим истокам, – иначе эту религию ожидает большой духовный провал. Она превратится в свою полную противоположность.

– Осмелюсь утверждать, Изида, что это уже фактически произошло.

– Мы будем тебе помогать, но ты должна помнить, что основную часть своей работы ты будешь выполнять сама. Тебе придется самой отвечать на главные свои вопросы. Ведь если мы дадим тебе готовые ответы, то это тебе не поможет. Вы, люди, должны спасти себя сами, своими собственными усилиями и опираясь на свою собственную свободную волю. Мы не можем ничего вам навязывать, иначе вы не будете хозяевами не только своей земли, но даже и своей судьбы. Если вы станете пассивными восприемниками чужой, – пусть даже самой благодатной, – воли, то не достигнете Царствия Небесного, о котором так много говорят христиане. Вам нужно открыть его в самих себе, совершив настоящий подвиг самопознания. От человека очень многое зависит. У него есть все, что ему нужно для достижения божественной вершины. И, прежде всего, – его творческие силы, которые делают его подобным Творцу.

– Я поняла. Именно так я всегда и думала.

– Это еще не все. В душевно-телесной структуре человека заложены огромные, но пока мало использованные возможности. На сегодняшний день вы реализуете лишь двадцатую часть своих внутренних резервов. Все остальное заложено в вас в потенциальном состоянии. Чем больше вы будете продвигаться вперед по пути познания, тем большая часть вашего резерва будет раскрываться. И только после полного раскрытия всех своих возможностей вы достигнете того, к чему вы так стремитесь.

– А мне говорили, что человеку будут даны еще какие-то дополнительные силы, которых у него сейчас нет…

– Я снова тебе повторяю, Тьодхильд. Все, что человеку нужно, – у него давно уже есть. Мы можем лишь облегчить ему доступ к неизведанным прежде душевным сферам, – и это действительно будет сделано в свое время. Но ничего нового от нас он больше не получит. Уже с тем, что он имеет, ему можно работать и работать до конца времен. Сам Господь Бог создал человека по Своему образу и подобию, как сказано в вашей Библии…

– Изида, а всему ли, что сказано в Библии, можно верить?      

– О… – протянула Изида в ответ. – Уж в этом-то, милые мои, разбирайтесь сами. Тем более, что ты сама прекрасно знаешь ответ на этот вопрос.

– Ответ – нет?

– Понимай, как знаешь.

– Хорошо. Я бы хотела уточнить еще одну вещь. Это правда, что для полного осуществления христианской миссии на земле необходимо очищение формы прошлого времени? Мне рассказывал Гафиз, что первое пришествие Иисуса Христа сделало возможным очищение будущего, а следующий приход Спасителя раскроет прошлое.

– Теперь ты понимаешь, почему тебе помогает цивилизация Минтаки?

– А что значит: очистить прошлое? Оно ведь уже состоялось, и его уже не изменить…

– Прошлое творится точно так же, как и будущее, но только теми, кто в состоянии не привязываться к затвердевшим, материальным основам бытия, кто способен растворять даже самые твердые и самые холодные составы. Прошлое тоже можно изменить. С плохим прошлым, которое тянет человека вниз, никогда не обрести хорошего будущего. Но это ты сама должна понять.

– Это – алхимия?

– К сожалению, вы еще плохо знаете, что такое алхимия… А пару веков спустя из нее сделают вообще нечто несусветное… Ну, да не о том речь…

– Я понимаю так: мы меняем свое прошлое, и после этого формируем свое новое, просветленное будущее. Просто потому что нам будет тогда, – на что опереться. Все наши мечты взойдут на плодотворной почве.

– Да, Тьодхильд. И не спрашивай меня, как этого достичь. Ответ у тебя уже есть. Ты знаешь все, что нужно.

– Постой-постой… Кажется, я сегодня не в лучшей своей форме. Не так быстро… дай сосредоточиться… Есть ли какой-то материальный носитель человеческой памяти?

– Может, и есть. Но мне бы не хотелось, чтобы ты переключалась сейчас на эту тему.

– Конечно-конечно! Я прекрасно понимаю. У нас есть пословица: «Рыба гниет с головы». Сначала нужно создать теорию, и уже потом это открытие спустится вниз, на материальный план бытия. Но я ведь права: память материальна?

– В том числе. Да все в этом мире имеет три формы своего проявления, – духовную, материальную и любовь.

– И все же… В том далеком 2008 году этот материальный носитель космической памяти будет как-то инициирован из Ориона? Я правильно тебя поняла?

– Вот здесь все зависит только от вас. Без вашего желания, без вашей свободной воли не будет ничего. Господь нуждается в сильном и мудром человеке, и Он не станет тащить его за уши туда, где тот, в силу своей немощи, просто не сможет жить. Какими будете вы, – таким же будет и ваш мир. Лучший мир вам не предоставят ни с того, ни с сего. Все равно вы в нем не выживете. Разве может нынешний бренный человек удержать силу огня, – самой тонкой и чистой стихии в мире? Такое дано далеко не каждому. В одном из ваших мифов рассказывается о том, как я пыталась однажды сделать бессмертным одно человеческое дитя, используя для этого очищение огнем. И что из этого получилось? Едва о том проведали родные ребенка, они подняли несусветный крик! И вся моя работа пошла насмарку. Не готовы еще люди к тому, чтобы создавать вокруг себя лучший мир. Наверное, они и правы. Пока этот мир не будет воссоздан в их собственных душах, – но только добровольно, их личностными усилиями, – пока и внешне-физический план не подтянется к его высочайшему уровню.

– Да, Гафиз мне рассказывал, что в конце времен все праведники будут проходить через расплавленную медь, как через теплое молоко, а грешники будут испытывать все муки несоответствия их искаженной природы чистой и безгрешной природе Венеры, ведь медь – металл Венеры. Знаешь, мне представляется это так: Венера связана с материальным носителем человеческой памяти. Он работает, как разблокиратор. Снимает все препятствия между различными частями сознательной и бессознательной сфер человека, алхимически растворяя их. И тогда человек, – точнее, его сознание, – перестает быть суммой различных данных, а становится целостным образованием, единым со всей Вселенной. Он получает доступ к мировому космическому разуму. Собственно, и Вселенная-то, как таковая, – как некий материальный объект, – в этом случае ему будет не нужна: он сам будет этой Вселенной, и в его субъективном сознании отразится все то, что проявляется в материальном плане Вселенной.

– Я вижу, наш разговор пора заканчивать. Ты стала на верный путь рассуждений и легко можешь ответить на все остальные вопросы.

– Нет-нет, постой! Мне о многом еще нужно тебя спросить. Сама я не справлюсь.

– Ты недооцениваешь себя.

– Моя главная проблема состоит в том, что в каждый момент своей жизни я стою на ступень выше того, что знаю. И всегда при этом испытываю настоящие Танталовы муки: поставить свой вопрос, знать, что на него существует ответ, и не иметь возможности его получить! Тебе, богине, это неведомо. Ты-то знаешь все на свете!

– Ну, все знает один лишь Господь, Творец нашей Вселенной. Я тоже многого не знаю, и мне тоже многого порой недостает. Так что я прекрасно тебя понимаю. Но я, так же, как, – надеюсь, – и ты, отлично знаю, что с этим нужно делать. Я права?

– Да, Изида. Лучше, чем сам человек, на его вопросы никто не ответит, и большего блага, чем он сам, ему никто не сможет дать.

– Побойся христиан!

– Да, Изида, у них сейчас несколько извращенное представление о Боге. Они не понимают, что Господь – это сам человек. Если же, сойдя с ума, попытаться сообщить им эту сакральную истину, – они воспримут ее буквально-материалистически, как и все остальное, – несмотря на свое подчеркнутое монофизитство. И просто растерзают тебя на мелкие кусочки, совершенно забыв о своей заявленной особой связи с Богом. Так зачем соблазнять «малых сих»?

– Постой-постой. С монофизитством, насколько я знаю, у вас давным-давно покончено. Да, если оно и было, то, преимущественно, – на востоке да на юге. А у вас, на западе, такой серьезной опасности как будто и не было…

– У нас-то не было. Но я говорю не о постулированном монофизитстве, которым действительно любили баловаться православные монахи. Я говорю о реальном, – о том, как в действительности все сложилось в христианской жизни. У нас ведь на протяжении многих веков господствует одно глухое безраздельное монофизитство с маленькими островками несторианства, которые тут же, мгновенно, выжигаются на корню. Одни говорят о поглощении божественной природой человеческой, другие – о поглощении человеческой природой божественной… Но все эти нелепые споры сводятся лишь к одному: у нас до сих пор не прояснен статус женского начала. Одни по-прежнему считают его рассадником всяческого зла, другие – «дают ему шанс», но полной гармонии и равенства между мужским и женским у нас до сих пор так и не найдено. То подавляется женская природа, то, – в значительно меньшей, конечно, степени, – ущемляется мужская, – но проку от всего этого очень мало. Если честно, то несториане мне все-таки более симпатичны, чем монофизиты…

– Ну, еще бы!

– Нет, не поэтому! Не потому, что я прошла такой опыт… Просто они, по крайней мере, не мечтают об уничтожении всего природного мира, без которого не будет жизни ни на Земле, ни где бы там ни было. Тем не менее, верх одержали монофизиты, – пусть и не в теории, но на практике-то, – точно, и сейчас бедным женщинам не остается ничего иного, как только ежеминутно извиняться за то, что они вообще существуют на этом белом свете...

– Мы знаем об этом. Именно ты и должна изменить это печальное положение дел. Шанс есть, – и очень серьезный.

– Постой-постой. Шанс? Ты говоришь: шанс? И не более?

– Ты сама знаешь, какие трудности перед тобой стоят. И за тебя их не преодолеет никто. Мы не можем все сделать за тебя, – я ведь, кажется, тебе это объяснила. Да ты, – я уверена, – и не примешь такого внешнего, искусственного спасения. Если я скажу тебе, что избавлю ваш мир от зла, – ты же первая придешь в негодование и заявишь, что я ущемляю твою свободу!

– Все так. Я просто хотела сказать…

– И я тебе – о том же. Полного успеха тебе никто не гарантирует. Лишь ты сама можешь судить о своих духовных перспективах. Я могу тебе только сказать, что все возможности для успеха у тебя есть. Но стоит один лишь раз слегка расслабиться, – и все! Ты можешь потерять все! Ты знаешь, кто тебя окружает. Не бойся христиан: они не влезут в твою душу. Бойся своих братьев-друидов. Они – самые сильные маги на земле. Их сила – женская, – а она пока еще могущественнее, чем мужская. Вот потому-то мужчины-христиане так и бесятся, чувствуя свою слабость. Они-то сами еще не раскрыли свои собственные возможности! Женская сила на Земле еще значительно превосходит силу мужскую. Она невидима, ее труднее обнаружить, – а потому и наносит удар в самый неожиданный момент, когда соперник не готов к отпору. Вот и давят, что есть сил, христианские служители это подозрительное женское начало, несущее в себе столько невидимых и коварных опасностей, которые наверняка являются им во всех кошмарных снах. Ты ведь даже не знаешь, что может случиться потом, если сейчас не положить этому конец!..

– А что может случиться? Куда уж хуже?

– Милое дитя! Человеческий демон неисчерпаем в своих фантазиях! А ты можешь себе представить, чтобы женщин сжигали на кострах целыми селениями, и осеняли их при этом, горящих и стонущих, святым крестным знамением: дескать, – во имя Христа?

Девушка в ужасе застыла, не в силах что-либо ответить.

– Да это же… Это – преступление против самого христианства! Это – дело Антихриста! Такого не может быть!

– Нет, милая, очень даже может быть. Аппетит приходит во время еды. И если сейчас это не остановить, то так оно и будет в дальнейшем. Теперь ты понимаешь, как много от тебя зависит?

– Вот в этом-то, милая Изида, ты можешь даже не сомневаться! Я не допущу ничего подобного!

– Только, ради Бога, не переоцени свои силы! Будь осторожна. Помни, как много поставлено на карту.

– Хорошо, Изида. Я буду помнить об этом.

– А сейчас тебе нужно возвращаться. Мы еще увидимся.

– Увидимся? Я не ослышалась?

– Именно так: увидимся. Через три дня.

Бурлящий фиолетовый вихрь снова захватил, завертел девушку, и ее понесло по темному туннелю обратно, домой. Неба она уже не видела, так же как и одиноких огоньков на земле. В голове шумело, как будто она всю ночь выплясывала на ведьмовском шабаше, хотя она там никогда не бывала. После всего, что Тильде пришлось узнать в эту удивительную ночь, она испытывала только острое желание лечь сейчас в свою кроватку, накрыть голову подушкой, натянуть поверх одеяло и спать, спать, спать, – вплоть до самого конца времен.